3) Еще один важный тип — концепты о челове-

•ке. Особое проявление времени в эволюционных рядах концептов.

Начнем опять с одного примера. Около половины 15 в., — пишет В.О.Ключевский (Курс русской истории. Ч. 2. — В изд.: В.О.Ключевский. Соч. в 8-и томах. Т. II. М.: Гос. Изд. полит, литер., 1957, с. 25—27), — подвизался в основанном им монастыре инок Паф-нутий Боровский, «один из самых своеобразных и крепких характе­ров, какие известны в древней Руси»; его колоритные рассказы, запи­санные слушателями, дошли до нас. Между прочим Пафнутий расска­зывал, как в 1427 г. на Руси был великий мор, мерли «болячкой-пры-

! щем», возможно, это была чума. Обмирала тогда одна инокиня, но не умерла, а выздоровев, рассказывала, кого видела в раю и кого в аду, и слушатели находили, что это соответствует жизни этих людей, что это правда. В раю она видела князя Ивана Даниловича Калиту, который всегда носил за поясом мешок с деньгами, из которого щедро подавал нищим. «Подходит раз ко князю нищий и получает от него милосты­ню; подходит в другой раз, и князь дает ему другую милостыню; ни­щий не унялся и подошел в третий раз; тогда и князь не стерпел и, подавая ему третью милостыню, с сердцем сказал: "На, возьми, несы­тые зенки!" "Сам ты несытые зенки, — возразил нищий: — и здесь царствуешь, и на том свете царствовать хочешь". Это тонкая хвала в грубой форме: нищий хотел сказать, что князь милостыней, нищелю-бием старается заработать себе царство небесное». «Видела еще иноки­ня в аду литовского короля Витовта в образе большого человека, кото­рому страшный черный мурин (бес) клал в рот клещами раскаленные червонцы, приговаривая: "Наедайся же, окаянный!"». Добродушный юмор, — продолжает Ключевский, — которым проникнуты эти расска­зы, не позволяет сомневаться в их народном происхождении. Не сму­щайтесь хронологией рассказа, не останавливайтесь на том, что в 1427 г. инокиня даже в аду не могла повстречать Витовта, который умер в 1430 г. У народной памяти своя хронология и прагматика, своя концепция исторических явле­ний. Народное сказание, забывая хронологию, противопоставляло литовского короля, врага Руси и православия, Ивану Даниловичу Ка­лите, другу меньшой, нищей братии, правнук которого Василий Дмит-

74 Вводные статьи

риевич сдержал напор этого грозного короля на православную Русь. Народная мысль живо восприняла эту близость обеих властей, княжес­кой и церковной, и внесла участие чувства в легендарную разработку образов их носителей» (разрядка моя. — Ю.С.).

То, что отмечает здесь Ключевский, «у народной памяти своя хро­нология», — по существу свойство всех концептов. Во всех концептах складываются, суммируются, идеи, возникшие в разное время, в раз­ные эпохи, — историческое время, «хронология», вообще не играет при этом роли. Важны лишь ассоциации, сложения гармонирующих друг с другом идей (в концептах — «семантических признаков»). В образах людей это обстоятельство, несоответствие реальной хроноло­гии, лишь выступает наглядно, делается особенно заметным в силу то­го, что сами люди хронологически «точно датированы». Люди живут в реальном, историческом времени, идеи — в ментальном времени или, быть может, вне времени вообще. (См. далее Быть, Существовать; Время; Ментальные миры.)

И) О границах познания концептов.

Границы эти обнаружились как «сверху» — в сфере абстрактных определений, так и «снизу» — в сфере индивидуального опыта.

Начнем «сверху». Идея, которая способна испугать буржуа и обывателя, состоит в том, что носитель языка в принципе не может знать значений слов своего языка. Разумеется, понимание этого афо­ризма (а в действительности он восходит к одной платоновской идее) зависит от понимания — далеко не банального — слов «значение» и «знать», о чем дальше и пойдет речь. Но прежде подтвердим докумен­тально, что эта идея действительно существует.

«Если какой-либо естественный язык, например английский, состо­ит отчасти из синтаксиса и семантики, то, согласно теории синтаксиса и семантики Монтегю, английский язык таков, что никакой природный носитель английского языка не может знать английского языка» (Бар­бара Холл-Парти. Грамматика Монтегю, мысленные представления и реальность. Пер. с англ. — В кн.: Семиотика. Сост. Ю.С.Степанов. М.: Прогресс, 1983, с. 285). Кое-кто может сказать, что такое может произойти с английским языком но никак не с русским и не в Рос­сии! — Однако мы обсужаем проблему в общей форме, и «грамматика Монтегю» — как раз одно из лучших теоретических описаний, прило-жимых ко всякому языку.

Отдаленное предчувствие этой идеи заключалось уже в открытии «относительности значения» — открытии понятия «значимость» (valeur), сделанном уже упомянутым выше швейцарским лингвистом Ф. де Соссюром. Если «значение» (как мы сказали уже в начале этой ст.) — это указание словом на предмет или класс предметов, то «значимость» — это не прямое указание на предмет или класс, а отно­сительное значение слова — выделенная ему часть семантического по­ля, зависящая от распределения значений между наличными в этом по­ле словами. Например, значением русского слова зеленый является, как оно определено, например, в Словаре под ред. Д.Н.Ушакова, «цвета зелени, травы, листвы». Значимостью же слова зеленый будет нечто

КОНЦЕПТ 75

иное — «часть спектра, отграниченная частями, закрепленными за сло­вами желтый и голубой*. Уже при внимательном анализе понятия «значимость» (в свое время такой анализ не был проделан) можно бы­ло предвидеть, что с увелечением группы слов, определяющих значи­мость того или иного отдельного слова, говорящий может оказаться не в состоянии знать всю группу, а следовательно, он не будет знать и значимостей каждого отдельного слова.

Дальнейшее развитие этого понятия в лингвистике и логике пошло как раз по пути расширения групп (множеств, ансамблей) единиц, оп­ределяющих понятие значимости и значимость каждой отдельной еди­ницы. Логически определенное понятие значимости стало называться «интенсионалом». Интенсионал — это другой термин, синоним, для того, что в начале этой статьи мы назвали смыслом. (Дальней­шее по этой линии см. в ст. Язык.)

Но почему эта идея — «платоновская»? На это отвечают заключи­тельные строчки упомянутой статьи Б. Холл-Парти: «Итак, мы при­шли к выводу, что интенсионалы лексических единиц — это не мыс­ленные сущности и они не фиксируются свойствами психики носителей языка. ... Интенсионалы сами по себе, как функции от возможных ми­ров к объектам различного вида, являются абстрактными объектами, могущими существовать независимо от людей, подобно числам» (с. 296). — Но это и есть платоновская идея. (См. далее Число, Счет.)

Посмотрим теперь на границу, пролегающую «снизу». Мы уже видели на примере русских концептов «23 февра­ля» и «8 марта», что богатство ассоциаций (количество признаков, со­держание понятия) тем больше, чем уже круг людей, использующих данный концепт во всех его «слоях»: самое ограниченное содержа­ние — в общерусском употреблении, это просто «мужской праздник» и «женский праздник»; более насыщенные ассоциации у военных, еще более богатые — у военных старшего поколения, — но круг таких лю­дей значительно уже предыдущего, и т. д., — пока мы не дойдем до коллективно-группового, далее семейного, и, наконец, интимно-лично­го круга ассоциаций. Это уже не может быть описано в словаре, а иногда не может быть описано и вообще, в принципе — неописуемо.

Рассмотрим, пока только предварительно и лишь в виде примера концепт 'Вера' (см. полнее в ст. Вера). Мы имеем в виду веру в рели­гиозной сфере.

'Вера' — концепт уникальный, поэтому, хотя и здесь мы могли бы пойти рутинным путем и начать с определения «встречаемостей» слова (его дистрибуции), избавим себя и читателя от этого и начнем сразу с категорий. Некоторые исследователи концептов (и некоторые авторы толковых словарей) подводят концепт «Вера» под категорию «религия». Так, например, во французском словаре «Petit Larousse» («Малый Ларусс»): «Вера (la foi) — уверенность в выполнении обяза­тельств; верность обязательствам; убежденность в истинах религии» (это вообще путь, характерный для западного христиан­ства — определять «веру» через догмы религии). Но здесь категория определена вряд ли верно: строго говоря, «Религия» не является кате­горией для концепта «Вера». Сравним два вопроса, обращенные к ин-