Мужская мода

Всплеск прет-а-порте для мужчин совпал с господством классическо­го, но заметно помолодевшего итальянского стиля — юношеского, настроенного на «римское время».

Это приводит к почти полному исчезновению мелких ателье.

Тем временем в Париже появляются «пижоны», а в Лондоне «модники» в облегающих пиджаках, широких галстуках, сапогах. Попытки создать костюмы в духе футуризма, предпринятые Пьером Карденом, а позднее домом Courreges, не смогли отменить костюмы-тройки. Самые значительные из происходящих изменений касаются веса одежды.

Новые материалы, облегченные конструкции, упрощеннные дета­ли придают костюмам иной вид. Они становятся более облегающими, что заставляет мужчин тщательнее следить за фигурой. Брюки на бед­рах, широкие прямые плечи, волосы, почти закрывающие длинные и острые воротнички рубашек с вытачками... Водолазки пока не озна­чают отказ от галстуков, но многие интеллектуалы все чаще отдают предпочтение рабочим курткам, туристским ботинкам из светлой за­мши, и не за горами увлечение френчами в стиле Мао. Параллельно «движению протеста» нарастает вал джинсовой моды, и это ускоряет процесс пересмотра отношения к одежде. В будущем мужчины уже не будут так упорно открещиваться от желания выглядеть красивыми, при условии, что это не ставит под сомнение их мужественность. Впрочем, стиль унисекс пока остается женской привилегией.

Улица и антимода

1968-1972

В 1960 году, готовя шестую коллекцию для дома Dior, Ив Сен-Лоран нарисовал черную кожаную куртку. Конечно, из крокодильей кожи и отороченную черной норкой. Тем не менее намек понятен: «Дикарь» с Марлоном Брандо. Фильм, который произвел фурор в 1954 году. С тех пор, благодаря бунтующему молодому поколению, одежда тако­го рода завоевывала популярность. Но тут открылась новая эра: в па­рижские салоны от-кутюр впервые ворвался ветер с улицы. Клиенты приняли модель скептически, она сыграет свою роль в противостоя­нии, возникшем между молодым модельером и руководством дома. «Идея мини-юбки не принадлежит ни мне, ни дому Курреж, —признавалась Мэри Квант. — Ее придумала улица». Лон­донские «девушки из Челси» в коротеньких юбчонках, похожие на бесшабашных старшеклассниц, не подчиняются никаким приказам. Подхватив модное увлечение, бутики просто идут навстречу их лихо­радочным желаниям. Не отстают и юноши: их модный арсенал уже предвосхищает появление мужчины — объекта желания. Впрочем, мужчины, чьими портретами хотелось бы обклеивать стены, появятся нескоро, а сейчас головы молоде­жи заняты свободной любовью. Не любовью как чувством, а любовью, право заниматься которой | они отстояли. Любовью как обязательным эта­пом в жизни каждого молодого человека.

В 1960-1970-е годы в мире происходят важные перемены. Сообщество гомосексуа­листов, ранее опасавшееся преследований, теперь решается отстаивать право жить не так, как все. За ними и целые слои общества начинают задумываться о необходимости установления более гибких и свободных норм поведения. Потрясения, которые пе­реживает мир моды, уже воспринимаются не как неизбежные коле­бания вкуса, а как достижения, как прогресс, если не как революция. Потом, в результате отступления, все эти изменения окажутся относи­тельными. Однако десять лет пересмотра ценностей оставят ощути­мый след в обществе. И сегодня антимода все еще предлагает свою анархистскую альтернативу достаточно настойчиво, чтобы ни один современный модельер не мог оставить без внимания спонтанные, зарождающиеся на улице явления. Так или иначе, но все привлекают модельеров к своей работе. Улица становится разделительной полосой между модой первой и второй половины века.

Итак, Ив Сен-Лоран вводит в свои коллекции такие прозаические элементы, как куртка с капюшоном или хлопчатобумажная куртка с короткими рукавами и брюки, носить которые женщинам еще не разрешено в «приличных» местах, главным образом на работе. Этим поступком молодой модельер всего лишь узаконивает тенденцию, которую уже давно можно наблюдать на улицах Лондона или Парижа. «Высокая мода умерла, — утверждает Эммануэль Кан в 1964 году. - Я хочу приблизиться к женщине с улицы».

К концу 1960 года центр моды смещается из «свингующего Лондо­на» в Сан-Франциско. На смену стилю «поп» приходит культура хиппи. На сей раз речь идет именно о культурной революции. Порожденная этой революцией антимода принадлежит только ей. Эту моду называ­ют источником новой молодости, и постепенно она распространяется на весь западный мир. Теперь, когда с внешнего вида сняты все запре­ты, люди получают возможность полного раскрепощения. Популярной становится рабочая одежда, например американские джинсы, которые прекрасно уживаются с френчами в стиле Мао. Традиционный гарде­роб, в котором усматривают знак мелкобуржуазного индивидуализма, старается уйти в тень и делает трогательные попытки приспособиться к новым веяниям. И вот уже в шикарных кварталах появляются афган­ские куртки, индийские платки, кудрявые волосы, цветастые туники и великое множество дешевых побрякушек — все необходимое для счастья, которое сулит этот, пусть даже искусственный, рай. «Параллели» — это слово теперь на устах у всех. Пожалуй, больше бы подошло другое слово — «парадоксы». «Это парень или девчонка? Парень с длинными волосами или девочка в брюках?» — вопрошают юные голоса с виниловых пластинок. Приходят 1970-е годы, а с ними — расцвет моды унисекс. Теперь молодые пары делятся друг с другом всем. Барахло с блошино­го рынка пользуется не меньшей популярностью, чем самостоя­тельно сшитая одежда. Бурно развивается кустарное искусство, в котором ремесленные техники прошлого сочетаются с этни­ческими влияниями. Появляется особая категория людей, так называемые «странники», одержимые жаждой путешествий. В бутиках, расположенных в студенче­ских кварталах, можно найти образцы всех мировых культур. В эти же годы, наряду с пересмотром многих ценностей, развивается тенденция к возвращению в недавнее прошлое. Молодые люди начинают интересоваться этнографией м гие страстно увлекаются кинематографом. Семидесятые годы принято считать годами хиппи, но они были и годами ретро. Главным лозунгом становится: «Доставь себе удовольствие» Настает великое «десятилетие собственного Я». Хороший вкус объ­явлен умершим. Запрещать запрещается. Вместе с музыкой соул и набирающим силу движением за эманси­пацию чернокожего населения США в среду хиппи приходит совер­шенно особенная чувственность. В ней переплетаются африканские мотивы и стандарты американской культуры. Анджела Дэвис и Джеймс Браун, Дайана Росс и «Черные пантеры», рок-представления и полити­ческие демонстрации, прически «афро» и башмаки на платформах - таковы приметы щегольского радикализма. Он окажет влияние на популярность блесток и пайеток в отделке костюма, символом которой станет близорукий гей Элтон Джон. На первые роли выдвига­ются дизайнеры-негры, например Стивен Барроуз или Скотт Берри. Но и в этом случае главным действующим лицом остается непокорное поколение, вы­шедшее, главным образом, из слоев населе­ния с низкой покупательской способностью. Такие звезды, как Айзек Хейес, Дэвид Боуи или «Роллинг Стоунз», внимательно прислу­шиваются к новым звукам, исходящим из безымянных толп. А в самих этих толпах уже все перемешалось. Одним из практических и коммерческих проявлений антимоды ста­нет бутик Элио Фьоруччи, который откроется в 1967 году в Милане. Фьоруччи создал соб­ственную марку в 1962 году, а наибольшую известность приобрел, когда начал выпус­кать яркие разноцветные резиновые сапоги и украшенные маргаритками пластмассовые сандалии. Теперь в маленьком магазине, расположенном в самом сердце шумного города, он собрал все, что шло вразрез с традиционными принципами хорошего вкуса. К пест­рому разнообразию прибавились линии аксессуаров, разработанные самим Фьоруччи, а с 1969 года — и недорогая одежда. И весь товар отвечал требованиям текущего момента: кич, ретро, поп. Шикарный и шокирующий образ, предложенный Фьоруччи, его чувство юмора, его готовность потакать вкусам потребителя полностью соответство­вали политике создания имиджа и стратегии рекламы, которые в то время еще воспринимались как нечто необычное. А вслед за ним и целый пласт контркультуры начнет неудержимо скатываться в объя­тия еще недавно столь ненавистного потребительского общества. В следующем поколении это отступление проявит себя в «гламурных годах» с их гиперреалистичными красками на фоне неона, «глэм-рока», искусственного меха... 1970-е ответят на этот упоительный упадок движением панков. Истоки его следует искать в тяжелейшем кризисе, поразившем британский пролетариат. И снова проводником нового социального явления станут музыкальные течения. Однако на этот раз музыка будет способствовать пропаганде не поли­тической, а скорее животной ненависти. Драные футболки, тяжелые башмаки DrMartens, причес­ки-ирокезы, легкое отношение к самоубийству - молодые панки всего мира громко заявляют об отвращении ко всему окружающему. А мода, принимающая любое насилие, с удовольствием ведет игру на этом опасном поле. И находит в нем новые источники вдохновения. В наибольшей степени влияние панковских идей проявится в лондонской моде. Оно будет утверждаться, в частности, через бутики на Кингз-роуд, например через тот мага­зинчик с передвижными перегородками, который открыла в 1971 году Вивьен Вествуд вместе с Маль­кольмом Маклареном. Вначале в этом храме антиконсерватизма на английской земле, получившем название Let It Rock, продавалась поношенная одежда 1950-х годов, а затем на прилавках появились фетишистские аксессуары и новые линии одежды из черного латекса со стальными шипами и всеми прочими внешними атрибутами требуе­мой жестокости. Тем самым получает выход энергия молодых людей, склонных к садистским проявлениям. Теперь на вывеске бутика значится Sex. А когда движение панков выходит из моды, название меняется еще раз. Отныне он называется World's End (англ. — «конец света»). В определенном смысле действительно весь период сущест­вования антимоды и стал концом света. Очень скоро антимода попадет в сферу большого бизнеса.

Семидесятые годы

Немного истории

Начиная с 1970-х годов мода движется семимильными шагами. Крис­таллизация новых идей, в изобилии наработанных за предыдущее десятилетие, коренным образом преобразует внешний вид уличной толпы, ее понимание красоты стиля. По сути, в западном обществе меняется сам подход к одежде. Предлагаемые наряды от-кутюр столь же разительно отличаются от товаров широкого потребления, как индивидуальные архитектурные проекты от массовой застройки, а ресторанная кухня от общепита. Восток внимательно следит за бит­вами европейских модельеров, но в драку пока не лезет.

Париж, издавна слывущий законодателем мод, обеспокоен поиском новых стратегий, способных гарантировать ему лидирующие позиции в мире среди изготовителей швейной серийной продукции. Следует отдать должное производителям готовой одежды: они быстро поняли, куда дует ветер современной моды, и выдвинули из своих рядов мастеров кройки и шитья, окрещенных в 1960-е годы «дизайнерами». Дизайн и стиль становятся лозунгом дня. Формируется общая концепция, которая, подобно специям, добавляется к стандартному «рецепту», чтобы подчеркнуть и улучшить вкус «блюда». Хотя такие глянцевые журналы, как французские ЕНе или Marie-Claire и, разумеется, американская Women's Wear Daily, един­ственная в мире ежедневная газета, посвященная моде, стремились познакомить читателей с именами и лицами предпринимателей, посвятивших себя моде, дизайнеры 1960-х годов оставались в тени — они безвестные наемники на службе у владельцев весьма и весьма известных торговых марок: Mendes, Rodier, Leonard, Biki, Pierre d'Alby, Weinberg и т. д. Однако в 1970-е годы становится очевидной простая истина: талант — это непременно личность. Помимо универсалов необходимы и узкие специалисты. Тем паче, что в мире моды каждый настоящий автор по-своему уникален. В результате возникает такое явление, как «моло­дые творцы». Эпитет «молодой» означает здесь, как явствует из исто­рии последующих лет, не столько возраст новоявленных демиургов, сколько юношескую свежесть их творчества. Именно самобытность целого ряда мастеров и позволила Парижу в 1970-х годах сохранить в глазах всего мира контроль над ситуацией, становившейся взрыво­опасной. Мнения, однако, разделились. Так, если газеты охотно тира­жировали элегантный облик Клод Помпиду, жены президента Франции, с неоспоримым достоинством носившей последние новинки про­славленных домов моды, начиная с Chanel и кончая Соиггёде, то ее муж заявил такое, что у хранителей национальных традиций роскоши и красоты букваль­но волосы встали дыбом. «Мы не хотим, — сказал он, — делать из Франции страну нарядов и духов». И граждане правых взглядов, настроенные консер­вативно, и левые, частенько путающие фантазию и фривольность, и зубры легкой промышленности, совершенно не способные вникнуть в смысл новых предложений... — короче говоря, большинство фран­цузов, грезивших о «Конкорде», быстрых автострадах, футуристических городах, упорно не хотели призна­вать никого, кроме Пьера Кардена. Еще бы, он ведь даже космонавтику привечает на подиуме! Все это и многое другое играет лишь на руку иностранным фирмам. Их быстрый рост в последующие годы луч­шее тому свидетельство. В Италии, в США и в самой Франции на слуху немало имен новых мастеров, определяющих тенденции развития силуэта одежды, которые вовсе не являются, как это было прежде, птенцами парижских домов моды. Единой моды как таковой больше не существует, она дробится и разветвляется. Не знающая удержу, порой противоречивая творческая фантазия кутюрье 1970-х годов напоминает горный поток, подчас выходящий из берегов и ускольза­ющий от всяких попыток направить его в спокойное русло. Франция нарядов и духов уже не казалась самой ловкой укротительницей этой разгульной стихии чувственности. Между тем еще и сегодня планета по имени «Мода» по-прежнему вертится вокруг оси, заданной Пари­жем в конце 70-х годов XX века.