43. Социологическая теория Бурдье: основные идеи.

Габитус и поле

Теория Пьера Бурдье (Bourdieu, 1984a, р. 483) возникла из желания преодолеть то, что автор считает ложным противопоставлением объективизма и субъективиз­ма, или, как он выражается, «абсурдной враждой между индивидом и обществом» ourdieu, 1990, р. 31). Как пишет Бурдье, «самый основательный стимул, направляющий мое творчество, заключался в преодо­лении» оппозиции объективизм/субъективизм.

К лагерю объективистов он причисляет Дюркгейма с его исследованием соц-ных фактов, структурализм Соссюра, Леви-Стросса и структурный марксизм. Он критикует данные подходы за то, что в качестве основного предмета своего рассмотрения они берут исключительно объективные структуры. При этом они игнорируют процесс социального конструирования, посредством которого акторы воспринимают, мыслят и создают эти структуры, действуя затем на этой основе. Объективисты не учитывают ни деятельность, ни роль социальных агентов. Бурдье же предпочитает структуралистский подход, который не упускает из виду агента.

Эта цель заставляет Бурдье обратиться к субъективистско­му направлению, в котором во время его студенчества доминировал экзистенциа­лизм Сартра. Кроме того, в качестве примеров субъективизма им рассматриваются феноменология Шюца, символический интеракционизм Блумера и этнометодология Гарфинкеля, поскольку настоящие теории изучают, как социальные агенты мыслят, объясняют или представляют социальный мир. При этом данные направ­ления игнорируют объективные структуры, в рамках которых протекают эти про­цессы. Бурдье считает, что эти теории концентрируются на деятельности и иг­норируют структуру.

Вместо того чтобы придерживаться одного из указанных подходов, Бурдье ис­следует диалектическую взаимосвязь между объективными структурами и субъек­тивными явлениями:

С одной стороны, объективные структуры... образуют основу для... представлений и создают структурные ограничения, которые затрагивают взаимодействия: однако, с другой стороны, эти представления также необходимо принимать во внимание, осо­бенно при желании объяснить повседневные усилия, индивидуальные и коллективные, имеющие целью изменить или сохранить эти структуры.

С целью избежать дилеммы объективизм/субъективизм, Бурдье концентрируется на понятии практики, которое считает проявлением диалектической взаимосвязи между структурой и действием. Практики не де­терминированы объективно, не являются они и продуктом свободной воли. (Еще одна причина внимания Бурдье к вопросу практики состоит в том, что при таком подходе удается избежать зачастую неуместного интеллектуализма, который он связывает с объективизмом и субъективизмом.)

Свой собственный подход Бурдье, отражая интерес к диалектике структуры и человеческого конструирования социальной реальности, называет «конструк­тивистским структурализмом», «структуралистским конструктивизмом», или «генетическим структурализмом». Вот как он определяет генетический струк­турализм:

Анализ объективных структур — структур различных полей — неотделим от анализа генезиса у биологических индивидов ментальных структур, которые в определенной степени оказываются продуктом инкорпорации социальных структур; а также неотде­лим от анализа генезиса самих этих социальных структур: социальное пространство и занимающие его группы — это продукт исторической борьбы (в которой агенты участвуют в соответствии с занимаемой ими в социальном пространстве позицией и ментальными структурами, посредством которых они понимают это пространство.

Бурдье, по крайней мере, отчасти, присоединяется к структуралистскому под­ходу, но его позиция отличается от структурализма Соссюра и Леви-Стросса (рав­но как и структурных марксистов). Тогда как они концентрировались на структу­рах в языке и культуре, Бурдье утверждает, что структуры существуют и в самом социальном мире. Бурдье считает, что «объективные структуры не зависимы от сознания и воли агентов, которые способны направлять и сдерживать свои прак­тики или свои представления». Одновременно он перени­мает конструктивистскую позицию, которая позволяет ему рассматривать гене­зис схем восприятия, мысли и действия, а также социальных структур.

Хотя Бурдье стремится соединить структурализм и конструктивизм, и это ему отчасти удается, в его творчестве присутствует уклон в направлении структура­лизма. Именно по этой причине он (наряду с Фуко и другими) счи­тается постструктуралистом. В его творчестве больше от структурализма, нежели от конструктивизма. В отличие от подхода, свойственного большинству других теоретиков (например, феноменологам, символическим интеракционистам), кон­структивизм Бурдье не учитывает субъективность и интенциональность. Он дей­ствительно считает важным включить в свою социологию вопросы восприятия и конструирования социального мира людьми на основе их положения в социаль­ном пространстве. Однако присутствующие в социальном мире восприятие и кон­струирование одновременно стимулируются и сдерживаются структурами. Это хорошо отражено в одном из данных Бурдье определений его теоретического под­хода: «Анализ объективных структур... не отделим от анализа генезиса у биологи­ческих индивидов, ментальных структур, которые в определенной степени являют­ся продуктом инкорпорации социальных структур; а также не отделим от анализа генезиса самих этих социальных структур». Интересующий его вопрос можно описать как взаимосвязь «между социальными структурами и ментальными структурами».

Таким образом, некоторым представителям микросоциологии подход Бурдье показался бы неудовлетворительным, и они сочли бы его практически не выходя­щим за рамки относительно более адекватного структурализма. В теории Бурдье присут-вует активный актор — актор, способный на «непреднамеренное изобретение выверенной импровизации». Ядро творчества Бурдье и го попытки соединить субъективизм и объективизм заключается в его концепциях габитуса и поля, а также диалектической взаимосвязи последних друг с другом. Тогда как габитус существует в умах акторов, поля существуют вне их сознания. Подробнее два этих понятия мы изучим ниже.

Габитус

Габитус — это «ментальные, или когнитивные структуры», посредством которых люди действуют в социальном мире. Люди наделены рядом интериоризированных схем, через которые они воспринимают, понимают и оценивают социальный мир. Именно через такие схемы люди одновременно производят свои практики и воспри­нимают и оценивают последние. Диалектически, габитус есть «продукт интериори-зации структур» социального мира. По сути дела, габитус можно считать «интернализованными, "персонифицированными" социальными структурами». Габитусы отражают объективные разделе­ния в классовой структуре, например возрастные группы, тендер, социальные клас­сы. Габитус приобретается в результате длительного занятия определенного поло­жения в социальном мире. Таким образом, габитусы различаются в зависимости от характера позиции субъекта в этом мире; не каждый обладает одинаковым габиту­сом. Однако люди, занимающие в социальном мире аналогичные положения, как правило, имеют сходные габитусы. (Справедливости ради мы должны отметить, что Бурдье, в частности, утверждает, что в своем творчестве руководствовался «желанием заново ввести в рассмотрение практику агента, его изобретательность и способность к импровизации».

В этом смысле габитус может также быть и явлением коллективным. Габитус позволяет людям осмыслять социальный мир, однако существование множества габитусов означает, что социальный мир и его структуры не производят одинако­вое воздействие на разных акторов.

Имеющийся в каждое конкретное время габитус создается на протяжении коллек­тивной истории: «Габитус, продукт истории, порождает индивидуальные и коллек­тивные практики, и следовательно, саму историю, в соответствии с порожденными историей схемами». Обнаруживаемый в каждом данном инди­виде габитус приобретается в ходе индивидуальной истории и является функцией от­дельного момента в социальной истории, в который габитус имеет место. Габитус одновременно обладает свойствами прочности и перемещаемости — он может пере­мещаться от одного поля к другому. Но люди могут иметь и несоответствующий га­битус, пострадать от того, что Бурдье называет гистерезисом. Хорошим примером этого эффекта запаздывания может быть человек, который был оторван от аграрного существования в современном докапиталистическом обществе и направлен на рабо­ту на Уолл-стрит. Габитус, приобретенный в докапиталистическом обществе, не по­зволил бы ему в удовлетворительной степени справиться с жизнью на Уолл-стрит.

Габитус порождает социальный мир и одновременно сам порождается им. С одной стороны, габитус является «структурирующей структурой», т. е. струк­турой, которая структурирует социальный мир. С другой стороны, это «структу­рированная структура», — структура, которая структурирована социальным ми­ром. В других терминах Бурдье описывает габитус как «диалектику интернетизации экшерналъпостииэкстернализации интерналъности». Таким образом, понятие габитуса позволяет Бурдье избежать необходимости выбора между субъек­тивизмом и объективизмом, «избежать философии субъекта, не отменяя рассмотрение агента,... а также философии структуры, не забывая принимать во внима­ние ее воздействие на агента».

Именно практика служит опосредующим звеном между габитусом и социальным миром. С одной стороны, именно через практику создается габитус; с другой сторо­ны, именно в результате практики создается социальный мир. Бурдье говорит об опосредующей функции практики, когда определяет габитус как «систему структу­рированных и структурирующих диспозиций, которая образована практикой и посто­янно нацелена на практические... функции. В то время как практика формирует габитус, последний, в свою очередь, одновременно унифицирует и порождает практику.

Несмотря на то что габитус представляет собой интериоризованную структу­ру, которая стесняет мышление и выбор действия, он не определяет последние. Это отсутствие детерминизма — одна из основных особенностей, отличающих позицию Бурдье от подходов традиционных структуралистов. Габитус просто «предлагает», что людям думать и какие поступки выбирать. Люди сознательно взвешивают доступные возможности выбора, хотя этот процесс принятия реше­ния отражает действие габитуса. Габитус обеспечивает принципы выбора людь­ми альтернатив и определения ими стратегий для применения в социальном мире. Как колоритно выражают это Бурдье и Уакант, «люди не дураки». Однако людей не следует рассматривать как полностью рациональных (Бурдье пренебрежитель­но относится к теории рационального выбора); они действуют «разумно» — обла­дают «практическим смыслом». В действиях людей есть логика — это «логика прак­тики».

Роббинс подчеркивает, что практическая логика «политетична» — практиче­ская логика способна одновременно поддерживать многочисленные неоднознач­ные и логически (с точки зрения формальной логики) противоречивые значения или тезисы, потому что основной контекст ее действия — практический». Это утверждение важно не только потому, что подчеркивает различие меж­ду практической логикой и рациональностью (формальной логикой): оно также напоминает нам о «реляционизме» Бурдье. Последний имеет в данном контек­сте большое значение, так как помогает понять, что габитус не является неизмен­ной, закрепленной структурой: его приспосабливают индивиды, которые посто­янно меняются, оказываясь в противоречивых ситуациях.

Габитус функционирует «ниже уровня сознания и языка, вне зоны, доступной интроспективному исследованию и волевому контролю». Притом, что мы не осознаем габитус и его действие, он проявляется в наших са­мых практических поступках, например, в том, как мы едим, ходим, говорим и даже сморкаемся. Габитус действует как структура, однако нельзя сказать, что люди просто механически реагируют на него или на внешние воздействующие на них структуры. Таким образом, в своем подходе Бурдье удается избежать крайно­стей непредсказуемой новизны и тотального детерминизма.

Поле

Обратимся теперь к понятию «поле», понимаемому Бурдье скорее реляционно, нежели структурно. Поле есть сеть отношений между объективными позициями. Эти отношения существуют независимо от индивидуального сознания и воли. Это не взаимодействия или межличностные связи индивидов. Занимать позиции могут как агенты, так и институты. В любом случае их связывает структура поля. В социальном мире существует ряд полуавтономных полей (например, художественное, религиозное, высшего образования), каждое из которых обладает своей собственной особой логикой и формирует у акторов мнение относительно того, что в определенном поле имеет значение.

Бурдье считает, что поле по определению есть арена борьбы: «Поле есть также поле сражений». Структура поля одновремен­но «поддерживает и направляет стратегии, с помощью которых те, кто занимает эти позиции, стремятся индивидуально или коллективно, сохранить или улучшить свое положение и навязать тот принцип иерархии, который наиболее благоприятен для их собственных произведений». Поле представляет собой своего рода конкурентный рынок, где используются различные виды капитала (экономический, культурный, социальный, символический). Все же наибольшее значение имеет поле власти (политики); иерархия властных отноше­ний в рамках политического поля структурирует все прочие поля.

Для анализа какого-либо поля Бурдье предлагает трехступенчатый процесс. Первый этап отражает первостепенное значение поля власти и состоит в том, что­бы проследить отношения определенного поля с полем политическим. Вторая стадия заключается в составлении плана объективной структуры отношений меж­ду позициями в рамках этого поля. И, наконец, аналитик должен попытаться опре­делить характер габитуса агентов, которые занимают различные позиции.

Позиции различных агентов в поле определяются количеством и относитель­ным весом капитала, которым они обладают. Бурдье даже использует для описания поля военные образы: он называет его аре­ной «стратегических огневых позиций, укреплений, которые защищают и захва­тывают на поле сражений». Именно капитал обеспечивает контроль над собственной судьбой и судьбами других (о негативных аспектах капитала) Бурдье обычно рассматривает четыре вида капитала (рассмотрение несколько иной формулировки типов капитала применительно к возникновению государства). Это понятие, конечно, заим­ствовано из экономической сферы, и значение экономического капитала очевид­но. Культурный капитал включает в себя различные виды легитимного знания; социальный капитал состоит из ценимых социальных отношений между людьми; символический капитал происходит из почета и престижа.

Агенты, занимающие определенные позиции в рамках данного поля, исполь­зуют разнообразные стратегии. Эта идея опять же показывает, что акторы у Бур­дье обладают, по крайней мере, некоторой свободой: «Габитус не отрицает воз­можность стратегического расчета со стороны агентов»). Однако стратегии означают не «целенаправленное и запланированное до­стижение рассчитанных целей... а активное развертывание объективно ориенти­рованных "линий действия", которые подчиняются упорядоченности и формиру­ют согласованные и социально понятные образцы, даже несмотря на то, что они не следуют сознательным правилам или не стремятся к обдуманной заранее цели, установленной стратегом». Именно через стратегии «те, кто занимает эти позиции, стремятся, индивидуально или коллективно, сохранить или улучшить свое положение и навязать тот принцип иерархии, который наибо­лее благоприятен для их собственных произведений. Стратегии агентов зависят от их позиций в поле».

Бурдье считает государство местом борьбы за монополию над тем, что он на­зывает символическим насилием. Это «мягкая» форма насилия — «насилие, которое применяется к социальному агенту при его соучастии». Символическое насилие осуществляется косвенно, во многом посред­ством механизмов культуры и противоположно более непосредственным формам социального контроля, которые часто исследуются социологами. Основной инсти­тут посредством которого к людям применяются символическое насилие, — это система образования; относительно применения понятия символического насилия к положению женщин). Язык, зна­чения, символическая система власть имущих навязываются остальной части на­селения. Это служит позиции власть имущих опорой, поскольку среди прочего мас­кирует их действия для остальной части общества и позволяет «господствующим принять собственное положение господства как легитимное». В более общем плане Бурдье считает, что образовательная систе­ма глубоко задействована в воспроизводстве существующих властных и классовых отношений. Именно в воззрениях Бурдье на символическое насилие наиболее от­четливо проявляется политический аспект его творчества. Таким образом, Бурдье интересует освобождение людей от этого насилия и, глобальнее, от классового и политического господства (Postone, LiPuma, and Calhoun, 1993, p. 6). При этом Бур­дье — не наивный утопист. Наилучшим образом его позицию можно было бы опи­сать как «разумный утопизм».

Подчеркивая значение габитуса и поля, Бурдье отвергает раскол между мето­дологическими индивидуалистами и методологическими холистами и занимает позицию, недавно названную «методологическим реляционизмом». Иначе говоря, основной интересующий Бурдье предмет — отно­шения между габитусом и полем. Он усматривает два основных проявления этой взаимосвязи. С одной стороны, поле обусловливает габитус; с другой стороны, габитус образует поле как нечто значимое, обладающее смыслом и ценностью и заслуживающее затрат энергии.

Применение концепции габитуса и поля

Бурдье не просто стремится разработать абстрактную теоретическую систему. Он также связывает ее с некоторыми эмпирическими вопросами и таким образом избегает ловушки чистого интеллектуализма. Мы проиллюстрируем применение теоретического подхода Бурдье на примере его эмпирического исследования «Раз­личие», в котором рассматриваются эстетические предпочтения различных групп общества.

«Различие»

В этой работе Бурдье, среди прочего, пытается показать, что культура может быть вполне законным объектом научного изучения. Он пытается объединить культу­ру в смысле «высокой культуры» (например, предпочтения классической музы­ки) с антропологическим пониманием культуры, учитывающим все ее формы, как высокие, так и низкие. В частности, в своей работе Бурдье связывает предпочте­ния изысканных предметов с предпочтениями в еде.

Из-за структурных инвариантов, особенно поля и габитуса, культурные предпочтения различных групп общества (в особенности, классов и их отдельных секторов) образует согласованные системы. Основной интересующий Бурдье вопрос — различия в эстетических «вкусах», приобретенная склонность проводить разли­чие между разнообразными культурными объектами эстетического наслаждения и по-разному их оценивать. Кроме того, вкус вырабатывается практикой, которая, в частности, способствует приобретению самим индивидом ощущения своего ме­ста в социальном порядке, равно как и определению этого места относительно дру­гих людей. Вкус служит для объединения людей, обладающих сходными предпоч­тениями и для отделения их от тех, у кого вкусы иные. Таким образом, с помощью практического применения вкуса» люди классифицируют объекты и в ходе этого классифицируют сами себя. Мы можем относить людей к определенной катего­рии в зависимости от тех вкусов, которые они проявляют: например, в зависимо­сти от предпочтения ими разной музыки или кинофильмов. Эти практики, как и все прочие, нужно рассматривать в контексте всех взаимных отношений, то есть в целостности. Таким образом, кажущиеся изолированными пристрастия в сфере искусства или кинематографа связаны с предпочтениями в пище, спорте или прическах.

В свое исследование вкусовых предпочтений Бурдье включает рассмотрение двух взаимосвязанных полей: классовых отношений (особенно в рамках отдель­ных групп господствующего класса) и культурных отношений (критику этого разграничения). Бурдье рассматривает эти поля как ряд пози­ций, где происходят разнообразные «игры». Действия, предпринимаемые агента­ми (индивидуальными или коллективными), занимающими определенные пози­ции, обусловлены структурой поля, характером позиций и связанными с ними интересами. Игра также предполагает самопозиционирование и использование и широкого диапазона стратегий, позволяя кому-либо особенно выделиться в игре. Пристрастие предоставляет возможность одновременно реально ощущать и отста­ивать свою позицию в поле. Однако поле социального класса обладает глубоким воздействием на способность участвовать в этой игре, высшие классы в гораздо большей степени способны добиться признания своих вкусов и оказывать сопро­тивление вкусам низших классов. Таким образом, мир произведений культуры связан с иерархическим миром социальных классов и сам представляет одновре­менно иерархическим и иерархизирующим.

Нет нужды говорить, что Бурдье также связывает вкус с другим важным поня­тием своей теории — габитусом. Вкусы в гораздо большей степени формируются этими глубоко укоренившимися и долгосрочными диспозициями, нежели поверх­ностными мнениями и высказываниями. Человеческие предпочтения даже в та­ких бытовых аспектах культуры, как одежда, мебель или приготовление пищи, формируются габитусом. И именно эти диспозиции «создают бессознательное единство класса». Далее Бурдье формулирует это более ярко: «Вкус — это сват... с помощью которого один габитус подтверждает свое родовое сходство с другим габитусом». Конечно, диалектически, структура класса формирует габитус.

Хотя для Бурдье большое значение имеют как поле, так и габитус, именно их диалектическая взаимосвязь имеет величайшую важность и смысл; поле и габи­тус взаимно определяют друг друга:

Диспозиции, образующие культурный габитус, формируются, функционируют и дей­ствительны исключительно в поле, во взаимосвязи с полем... которое само выступает «полем возможных сил», «динамичной» ситуацией, в которой силы проявляются ис­ключительно во взаимосвязи с определенными диспозициями. Поэтому одни и те же практики могут получать противоположные значения и ценность в различных полях, различных конфигурациях или противоположных секторах одного поля.

Или, как обобщает Бурдье, «существует значительная корреляция между со­циальными позициями и диспозициями занимающих их агентов». Именно исходя из взаимосвязи между габитусом и полем устанавливаются прак­тики, в частности, культурные практики.

Бурдье считает культуру своего рода экономикой или рынком. На этом рын­ке люди используют не экономический, а культурный капитал. Этот капитал в значительной степени становится результатом социально-классового происхож­дения и образовательного опыта людей. На рынке люди накапливают большее или меньшее количество капитала и либо расходуют его для улучшения своего положения, либо утрачивают его и таким образом ухудшают свою позицию в экономике.

Люди следуют различиям в широком диапазоне полей культуры — в напитках, которые они употребляют (Перрье или кола), автомобилях, которые они водят («Мерседес Бенц» или «Форд Эскорт»), газетах, которые они читают («Нью-Йорк тайме» или «ЮэсЭй тудэй») или местах, где они отдыхают (Французская Ривье­ра или Дисней-ленд). Отношения различия объективно вписаны в эти продукты и заново активируются всякий раз при их использовании. Бурдье полагает, что «со­вокупное поле этих полей предлагает почти неисчерпаемые возможности следования различиям». Приобретение определенных культурных товаров (например, «Мерседес Бенц») приносит «прибыль», тогда как других («Форд Эс­корт») — не приносит никакого дохода или даже оказывается убытком.

Бурдье стремится пояснить, что он не просто, вслед за известной теорией демонстративного потребления Торстейна Веблена (1899/ 1994), утверждает, что «побудительная сила любого человеческого поведения — стремление к различию». Он заявляет, что основной его тезис состоит в следую­щем: «Существовать в социальном пространстве, занимать определенное место или быть индивидом в социальном пространстве значит отличаться, быть дру­гим... вписанный в рассматриваемое пространство человек... наделен категория­ми восприятия, схемами классификации, определенным вкусом, позволяющим ему проводить различие, отличать, распознавать». Как, например, человек, предпочитающий иметь рояль, отличается от того, кто выбирает аккордеон. Тот факт, что один выбор (рояль) заслуживает отличия, Другой (аккордеон) считается простонародным, является результатом гос­подства определенной точки зрения и символического насилия, обращаемого против тех, кто придерживается другого мнения.

Между характером продуктов культуры и вкусами существует диалектическая взаимосвязь. Изменения в продуктах культуры ведут изменениям во вкусах, но изменения вкусов также, вероятно, вызовут преобразования в продуктах культуры. Структура поля не только обусловливает желания потребителей культурных товаров, но также структурирует создаваемое производителями с целью удовле­творения этих потребностей.

Изменения во вкусах (а Бурдье рассматривает все поля во времени) происте­кают из борьбы между оппозиционными силами как на культурной (например, приверженцы старой моды против сторонников новой), так и на классовой (гос­подствующие против управляемых групп в рамках господствующего класса) аре­не. Однако центр этой борьбы находится в классовой системе, а сражение куль­турное, например между художниками и интеллектуалами, представляет собой отражение бесконечной борьбы между различными группами господствующего класса за то, чтобы определять культуру, а на самом деле, — весь социальный мир. Именно оппозиции в классовой структуре обусловливают противоположно­сти во вкусах и габитусах. Приписывая огромное значение социальному классу, Бурдье отказывается сводить его просто к экономическим вопросам или произ­водственным отношениям, а считает, что класс также определяется габитусом.

Бурдье предлагает особую теорию взаимосвязи между деятельностью и струк­турой в рамках контекста анализа диалектической взаимосвязи между габитусом и полем. Его теория также отличается вниманием к практике (в предыдущем слу­чае, практикам эстетическим) и отказом заниматься сухим интеллектуализмом. В этом смысле она представляет собой возврат к марксистскому интересу к взаи­мосвязи теории и практики.