Глава 8. Политические режимы 367

Отсутствие или игнорирование партийной программы само по себе не обязательно является знаком тоталитаризма. Первым в трактовке программ и платформ как бесполезных клочков бумаги и стеснитель­ных обещаний, несовместимых со стилем и порывом движения, был Муссолини с его фашистской философией активизма и вдохновения самим неповторимым историческим моментом. Простая жажда власти, соединенная с презрением к «болтовне», к ясному словесному выра­жению того, что именно намерены они делать с этой властью, характе­ризует всех вожаков толпы, но не дотягивает до стандартов тоталита­ризма. Истинная цель фашизма (итальянского) сводилась только к за­хвату власти и установлению в стране прочного правления фашистской «элиты». Тоталитаризм же никогда не довольствуется правлением с помощью внешних средств, а именно государства и машины насилия. Благодаря своей необыкновенной идеологии и роли, назначенной ей в этом аппарате принуждения, тоталитаризм открыл способ господства над людьми и устрашения их изнутри. В этом смысле он уничтожает расстояние между управляющими и управляемыми и достигает состо­яния, в котором власть и воля к власти, как мы их понимаем, не играют никакой роли или в лучшем случае второстепенную роль. По сути то­талитарный вождь есть ни больше ни меньше как чиновник от масс, ко­торые он ведет; он вовсе не снедаемая жаждой власти личность, во что бы то ни стало навязывающая свою тираническую и произвольную волю подчиненным. Будучи в сущности обыкновенным функционером, он может быть заменен в любое время, и он точно так же сильно зави­сит от «воли» масс, которую его персона воплощает, как массы зависят от него. Без него массам не хватало бы внешнего, наглядного представ­ления и выражения себя, и они оставались бы бесформенной, рыхлой ордой. Вождь без масс — ничто, фикция. Гитлер полностью сознавал эту взаимозависимость и выразил ее однажды в речи, обращенной к штурмовым отрядам: «Все, что вы есть, вы есть со мною. Все, что я есмь, я есмь только с вами». [...]

Ни национал-социализм, ни большевизм никогда не провозглашали новой формы правления и не утверждали, будто с захватом власти и контролем над государственной машиной их цели достигнуты. Их идея господства была чем-то таким, чего ни государство, ни обычный аппарат насилия никогда не могут добиться, но может только движение, под­держиваемое в непрерывном движении, и именно поддержание посто­янного господства над каждым отдельным индивидуумом во всех до одной областях жизни. Насильственный захват власти не цель в себе,

368 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

но лишь средство для цели, и захват власти в любой данной стране — это только благоприятная переходная стадия, но никогда не конечная цель движения. Практическая цель движения — втянуть в свою орбиту и организовать как можно больше людей и не давать им успокоиться. Политической цели, что стала бы конечной целью движения, просто не существует.

Печатается по: Арендт Х. Массы и тоталитаризм // Вопросы соци­ологии. 1992. Т. 1. № 2. С. 24—31.

П.И. НОВГОРОДЦЕВ

Демократия на распутье

Со времен Токвиля... в политической литературе неоднократно вы­сказывалась мысль, что развитие государственных форм с неизменной и неотвратимой закономерностью приводит к демократии. [...]

С тех пор как в целом ряде стран демократия стала практической действительностью, она сделалась и в то же время предметом ожесто­ченной критики. И если прежде самым характерным обобщением по­литической науки была мысль о грядущем торжестве демократии, те­перь таким обобщением надо признать утверждение о неясности ее бу­дущего. Пока демократии ждали, о ней говорили, что она непременно наступит, когда же она наступила, о ней говорят, что она может и ис­чезнуть. Прежде ее нередко считали высшей и конечной формой, обес­печивающей прочное и благополучное существование; теперь ясно ощущают, что, отнюдь не создавая твердого равновесия жизни, она более чем какая-либо другая форма возбуждает дух исканий. В странах, испытавших эту форму на практике, она давно уже перестала быть предметом страха; но она перестала быть здесь и предметом поклоне­ния. Те, кто ее опровергает, видят, что в ней все же можно жить и дей­ствовать; те, кто ее ценит, знают, что как всякое земное установление она имеет слишком много недостатков для того, чтобы ее можно было безмерно превозносить.

В сущности только теперь новая политическая мысль достигает на­стоящего понимания существа демократии. Но, достигая его, она видит, что демократический строй привел не к ясному и прямому пути, а к рас­путью, что вместо того, чтобы быть разрешением задачи, демократия сама оказалась задачей. Более спокойные наблюдатели полагают, что