15.Реализация принципов эстетизма в романе "Портрет Дориана Грея" Оскара Уайльда.

Роман «Портрет Дориана Грея» (1891) был задуман, судя по предисловию автора, как апофеоз искус­ства, стоящего над жизнью, как гимн гедонизму — философия наслаждения. В парадоксальных афоризмах предисловия Уайльд повторил известные положения своей эстетики: «художник — тот, кто создает прекрасное», «художник не моралист», «искус­ство — зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь». От теоретических положений он переходит к траги­ческой истории Дориана Грея. Мир знает многих героев, отдав­ших душу дьяволу в обмен па богатство, трон, знание истины, обладание любимой женщиной. Дориан Грей жертвует душой во имя вечной, молодости и красоты.Конфликт добра и зла (я так предполагаю)Сюжетная линия романа напоминает «Шагреневую кожу» Бальзака, оба романа философско-символические. Однако помимо сходства, есть существенные различия. Уайльд создавал не реа­листический роман, хотя многие сцены вполне правдоподобны. Уайльд не задавался целью создать многогранные характеры, каждый его герой — воплощение одной идеи: Дориан — это стремление к вечной юно­сти, лорд Генри — культ философии наслаждения, Бэзил— пре­данность искусству. Главное внимание писатель уделяет не действию, не характеристикам, а тонкой игре ума, которую ведет лорд Генри, в чьих смелых парадоксах воплощены заветные мысли автора. В свою интеллектуальную игру Принц Парадокс вовлекает Дориана, поражая его воображение необычными и дер­зкими речами. А слова для Уайльда гораздо важнее, чем факты, он, а с ним и его герои, полностью отдаются словесным поедин­кам.Новый гедонизм лорда Генри в чем-то близок учению Ницше. Оба они облагораживают культ эгоизма мечтой о прекрасном, совершенном человеке. «Цель жизни — самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность — вот для чего мы живем...». Спорить с лордом Генри трудно, в частностях он бывает нрав, но эти частичные истины не скры­вают ошибочность его исходной позиции. Никто, кроме Бэзила, и не пытается опровергнуть его. Проповедуя свободу инстинктов, лорд Генри всей душой вос­стает против самоограничения. «Единственный способ отделаться от искушения — уступить ему... Согрешив, человек избавляется от влечения к греху, ибо осуществление — это путь к очищению». Лорду Генри льстило внимание юного Дориана, который, словно редкостная скрипка, отзывался на каждое прикосновение, ему нравилось умственно развращать его, слышать в его горячих речах отзвуки собственных мыслей. Превратив юношу в объект бесстрастного наблюдения, он ставит эксперимент над его душой, полностью подчиняя ее себе. Тот же охотно и бессознательно пьет сладкий яд, заключенный в парадоксах учителя.Любовь Дориана к Сибилле Вэйн ярче всего свидетельствует о несознательности философии лорда Генри. Дориан оказывается неспособен на простое человеческое чувство. Он влюбляется не в девушку, а в искусство, которому она безраздельно отдавалась до встречи с ним. Он любил в ней сегодня Розалинду, завтра — Имоджену. Он обожал в ней Джульетту, Офелию, Дездемону, но он никогда не любил обыкновенную девушку Сибиллу Вейн. И он безжалостно оттолкнул ее, разбив ее сердце, как только из великолепной актрисы она превратилась в живую любящую женщину. Она перестала занимать его воображение, а согла­ситься с нею в том, что любовь выше искусства, он не мог. Дориан исповедовал другую философию, согласно которой полное самоопределение человека возможно только в искусстве. Свою жизнь он пожелал превратить в величайшее искусство. Полюбив себя превыше всего, он не очень беспокоился о других. Сибилла, поступившая, по его мнению, эгоистично, причинив своею смер­тью ему минутное волнение, — первая жертва Дориана, за нею последуют другие. Дружба с ним оказывается губительной для молодых людей, он заражает их безумной жаждой наслаждений, они либо кончают жизнь самоубийством, либо скатываются на дно.Жизнь Дориана превратилась бы в кошмар, если бы днем и ночью призраки его преступлений напоминали ему о себе. Но он заставляет умолкнуть совесть. Низости и преступления, со­вершаемые Дорианом, для него — лишь цепь удивительных пере­живаний, после которых с особым удовольствием он окунался в атмосферу искусства. Узнав о самоубийстве Сибиллы, он едет в оперу слушать «божественную Патти», убив Бэзила, с упоением отдается чтению стихов Готье. Зло было для него лишь одним из средств осуществления того, что он считал красотой жизни. «Самое страшное на свете — это скука. Вот — единствен­ный грех, которому нет прощения». Дориан усвоил эту заповедь лорда Генри. Он преображает мир силой своей фантазии, создает свой мир, в котором все приняло свои формы и оделось живы­ми, светлыми красками». Он постоянно меняет свои увлечения. То это католичество, привлекавшее своей обрядностью, то мисти­цизм «с его дивным даром делать простое таинственным», то дар­винизм— «так заманчива была идея абсолютной зависимости ду­ха от физических условий». Был в жизни Дориана период, когда он весь отдался музыке. Затем появилась новая страсть: драгоценности, го­белены и старинные вышивки. Все эти сокровища помогали ему спастись от страха, который он испытывал перед глубиной соб­ственного падения. Он убедился в том, что в его жизни культура и разврат сопутствовали друг другу. И это понятно: Дориан из­гнал из культуры все человеческое, искусство воспринимал как нечто нейтральное, не влияющее на деятельность человека. Ко­гда-то он опьянялся мыслью, что «вечная молодость, неутомимая страсть, наслаждения утонченные и запретные, безумие сча­стья и еще более исступленное безумие греха — все будет ему дано».Уайльд хотел прославить героя, принесшего душу в жертву красоте а искусству, но художественная правда оказалась сильнее этого замысла. Он показал, что Дориан загрязнил себя, что красота, лишенная человечности, становится уродством. В сло­вах лорда Генри, обращенных к Дориану, в конце романа, про­звучала горькая ирония, которой сам он не почувствовал: «Ах, Дориан, какой вы счастливец! Как прекрасна ваша жизнь!.. ...Все вы в ней воспринимали как музыку, поэтому она нас не испортила. ...Я очень рад, что вы не изваяли никакой статуи, не написали картины, вообще не создали ничего вне себя. Вашим искусством была жизнь», И это говорится в тот момент, когда Дориан понял, что изуродовал свою душу, загубил жизнь, вкусив яд подобных обольстительных речей. В момент осознания всей несостоятельности эгоцентризма и гедонизма особенно нелепо зву­чат идолопоклоннические слова: «Мир стал иным, потому, что в него пришли вы, созданный из слоновой кости и золота. Изгиб ваших губ переделает заново историю мира». Дориан стал жерт­вой своей максималистской страсти — любви к самому себе. Ду­мая исключительно о своей личности, он ее и разрушил. «Пыта­ясь убить свою совесть — Дориан Грей убивает себя», — так сформулировал мораль романа сам автор. Уайльд спорит с Уайль­дом и своими руками разрушает возведенное с таким изяществом и легкостью здание своей ложной философии. Однако Уайльд далеко не последователен в ее осуждении: Дориан вызывает в нем больше сочувствия и сострадания, чем жертвы его страстей. В его судьбе Уайльд раскрыл трагедию реального противоречия: наслаждение, ставшее самоцелью, порождает не радость, а муки.

№16Неоромантизм в британской литературе и творчество Роберта Льюиса

Стивенсона. Проблема взаимоотношений Добра и Зла в повести

"Странная история доктора Джекила и мистера Хайда".

Неоромантизм возник па основе неприятия буржуазной действительности. Писатели-неоромантики (Р. Л. Стивенсон, Дж. Конрад) в своем творчестве противостояли, с одной стороны, прозаическому бытописательскому натурализму, упадничеству и изысканной изнеженности эстетов, а с другой стороны, отвергали реалистическую правдивость изображения жизни. В основе их творчества лежал романтический разлад между действительностью и мечтой. Однако, используя романтический метод, неоромантики существенно отличаются от своих предшественников-романтиков. Для неоромантического направления характерно не противопоставление обычным людям исключительных героев, а поиски идеала в самой действительности, «открытие» героя в обыкновенном человеке. Неоромантики полагали, что все зависит от угла зрения, под которым рассматривается действительность, от умения человека увидеть красоту и необычность окружающего его мира. Именно поэтому для неоромантиков характерен культ приключения, стремление к необычному. Неоромантизм показывает, как человек, сумевший увидеть окружающий его мир свежим взглядом, открывает в нем таинственное, необычное. Стремление к опасностям, авантюрам, к столкновению с трудностями и их преодолению делает, по мнению неоромантиков, жизнь человека яркой, насыщенной. Искусство, по мнению неоромантиков, не только приподнимает человека над будничностью деловой жизни, не только показывает ему чудесный мир фантазии, но и дает ему ключ к пониманию смысла жизни, требует от своего читателя изменения собственной жизненной позиции. Для неоромантизма характерен оптимизм, утверждение безграничности человеческих возможностей, борьба за духовную красоту человеческой жизни.

Роберт Луис Стивенсон (1850-1894)- романист, поэт, новеллист, драматург, критик. В его творчестве неоромантические принципы получили наиболее полное и последовательное воплощение. Лучшая часть его художественного наследия - романы «Остров Сокровищ», «Владетель Баллантрэ», повести «Дом на дюнах», «Странная история доктора Джекиля и мистера Хайда», новеллы и поэзия. Герои Стивенсона - это, как правило, юноши, только вступающие в жизнь и воспринимающие окружающий мир с удивлением и радостью. Наивность и душевная чистота героев Стивенсона не только позволяют им увидеть красоту жизни, но и всегда вознаграждаются автором: герои обретают своих возлюбленных («Катриона», «Черная стрела»), находят сокровища («Остров сокровищ»). Произведения Стивенсона утверждают оптимистическое стремление к торжеству высоких нравственных идеалов. Стиль писателя лаконичен и красочен. В поэзии опирается на нац. фольклор, традиции. Утверждает неоромантическую эстетику, активно борется с пессимистическими тенденциями в лит-ре, защищает худ. наследие классич. лит-ры. (1857-1924). В 1885 году Стивенсон прочитал во французском переводе роман Достоевского "Преступление и наказание". Русский роман произвел на английского писателя потрясающее впечатление необычайно смелым и глубоким обсуждением нравственных проблем, столь близких интересу самого Стивенсона и представших теперь перед ним в отчетливой форме. Под непосредственным впечатлением от романа "Преступление и наказание" и был написан психологический этюд "Маркхейм", более известный нашему читателю под названием "Убийца". От "Маркхейма" открылся прямой путь к повести "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда", так же как от рассказа "Олалла" - к роману "Владетель Баллантрэ". В краткой исповеди, завершающей повесть "Странная ис-^ тория", ее герой, почтенный, добропорядочный доктор Генри Джекил, рассказывая о трагических последствиях фантастичен ского опыта по расщеплению собственной личности, поясняет за автора суть волновавшей его проблемы. Тяготясь повседневной рутиной, испытывая соблазн скрыть желания, намереваясь определить грань между добром и злом в собственной душе и проверить прочность ее добродетельной основы, доктор Джекил посредством изобретенного им чудодейственного химического препарата обособляет темные ее силы. На свет является двойник доктора Джекила, уродливый карт лик мистер Хайд, давая возможность своему патрону пережить захватывающее чувство полной внутренней собранности, легкости и свободы.Мистер Хайд обнаруживает поразительную и заманчивую жизнеспособность, необычайно деятельную энергию, направленную, однако, исключительно к злодеянию. Мистер Хайд с наглядностью точно поставленного эксперимента демонстрирует потенцию дурных свойств доктора Джекила. В облике мистера Хайда он действует с решимостью автомата, не испытывая колебаний, нравственных сомнений или мук совести. Совершенная слаженность его существа оказывается не одухотворенной, а чисто механической слаженностью. В облике мистера Хайда доктор Джекил совершает преступление за преступлением, испытывая только два чувства - страх и злобу. Повторяя свои опыты, доктор Джекил все более подпадает под власть мистера Хайда, пока наконец не становится его жертвой.

Вдумчивый читатель угадывал трезво реальную сторону этой мрачной притчи. Прозревать ее живой смысл побуждали его и точно воспроизведенные в повести черты лондонского быта восьмидесятых годов. Для самого Стивенсона повесть "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда" явилась почти непроизвольным иносказанием давно переполнявших его чувств, сюжет и образы возникли у него во сне, картина сложилась в столь отчетливых и детализованных формах, что ему оставалось перенести ее на бумагу.

Стивенсон писал американскому художнику Уильяму Г. Лоу, отправляя ему экземпляр своей повести: "Посылаю Вам готического карлика... думаю, что этот карлик небезынтересен, он вышел из глубины моего существа, где сторожит фонтан слез". Повесть о Джекиле и Хайде сразу стала предметом широкого обсуждения, и, по словам современника, литератора Эдмунда Госса, с момента ее появления "Стивенсон, уже пользовавшийся восхищенным признанием сравнительно узкого; круга, стал занимать центральное место в большом мире литературы".

В "Джекиле и Хайде" тему двойника Стивенсон разработал в приемах научной фантастики и детектива, оказав влияний и на эти литературные жанры, на их развитие в английской литературе. Можно, например, "Невидимку" Герберта Уэллса ставить в определенную связь с этой повестью Стивенсона.

"Странная история доктора Джекила и мистера Хайда" была опубликована в январе 1886 года. Прошло всего несколько месяцев, и уже в мае (в журнале "Янг Фолкс") появились первые главы "Похищенного" (в том же году роман вышел отдельным изданием). Некоторых биографов Стивенсона поражала подобная смена творческих замыслов. "Два произведения, столь различные по своей сути, редко выходили из-под пера одного и того же автора даже в гораздо более продолжительные промежутки времени", - писал Стивен Гвинн, автор монографии "Роберт Луис Стивенсон". Все же несхожесть этих произведений не так разительна, как можно подумать. "Похищенного" соединяет с "Джекилом и Хайдом" внутренняя связь, не только "подчеркнутое внимание к нравственным вопросам" и "трезвая выразительность стиля". _ В "Похищенном" и его продолжении, романе "Катриона", те же основные вопросы обсуждаются вновь и вновь. Стивенсон рассматривает их с разных сторон и уже не в условном плане. Его все более начинает интересовать историческая перспектива, он обращается к прошлому своей страны, к тем событиям и обстоятельствам, которые резко изменили ее социальный и политический облик: XVIII век, обострившаяся борьба Шотландии с Англией за независимость. Более далекие времена, эпоху вражды Алой и Белой розы (XV столетие), Стивенсон описал в первом своем историческом романе "Черная стрела", над которым он, готовя его для журнала "Янг Фолкс", работал еще в 1884-1885 годах. Отдельным изданием "Черная стрела" вышла уже в 1888 году. Стивенсон находился тогда в США, куда приехал еще раз на непродолжительный срок.