Питер акройд

back

«Завещание О. Уайльда»

Как будто бы написан по рецепту романов, кот. б. номинированы на звание «зеркало чего-нибудь» или «энцикл-я чего-нибудь»ю

От 1го лица, изв. истор. личность - Уайльд. «Автор истор. достоверно воспроизводит эк. и дух. ситуацию рубежа веков».

Ак. удается дополнить тв-во О.У. сказками. Написаны оч. мастерски.

Пример: автор стан. др. автором - мы верим. Здесь из О.У. сделали к/то, где 1н выступает против другого.

«Мильтон в Америке»

М. никогда не был в Америке, а тут он как бы посещает Америку и становится важной фигурой - «истор. роман». Речи, тексты М. - хотя, конечно, М. никогда этого не писал.

Лит-ра и действительность.

М. Эмис

back

«Ночной поезд»

«Примитивный детектив» - вечно пьян, разговаривает матом, кот. оказыав. дамой.

Расследует страшные обст-ва самоубийства - 3 пули в лоб по очереди, мотивы самоубийства постоянно меняются, ложные следы. Персонаж страшного сам-ва попыт. превратить св. собств. смерть в артифакт.

1 из достиж. лит-ры 2й пол-ны 20 в. - как будто бы доказала свое право быть вымыслом.

Если мы допуск. фикцию лит-ры, то мы не рассужд., где был Онегин в ’25 году. Но еще в 70е гг. это право было не очевидным, а до того момента лит-ра играла с этой идеей, есть правила и есть люди, кот. нарушают эти правила, тогда игра видна.

Многие признаки л-ры 20 в. явл. следствиями. Лит-ра знает, что она л-ра, а текст - что он текст, отлько если автор знает, что он автор, но бол-во чит-й не допускало, что л-ра может иметь какие-то игровые взаимоотношения с действительностью (Чернышевский «Что делать?» - знал, что он автор).

Пафос лит. процесса 20 в. - никому не придет в голову сказать, что книга его «перепахала».

К концу 20 в. л-ра смогла восстановить естеств. для лит-ры функции и пережить навязанные 19м веком («способ познания действительности и т.д.).

ОТВЕТЫ

к содержанию

Мейлер, Воннегут, Казак, Донливи, Грасс, Пинчон, Бёлль, Голдинг, Борхес,

Пиранделло, Беккет, Ионеско, Пинтер, Роб-Грийе, Маркес, Мердок, Барт, Фриш, Дюрренматт, Кортасар, Кальвино, Дюрас, Фаулз, Эко, Эмис, Акройд, Ирвин, Уэлш, +театр абсудра

Норман мейлер (1923)

back

Выпускник Гарварда. 1948 - военный роман «Нагие и мертвые».

Основа сюжета - описание локальной операции по захвату америк. морской пехотой островка в Тихом океане. Натуралистическое письмо: рутина солдатских будней, динамика рукопашного боя, самоощущение смертельно рискующего человека переданы с пронзит. психолог. рельефностью. Влияние отечественной романт. классики (Мелвилл, «Моби Дик») и Достоевского. Сам М. не характеризовал свой роман, как военный или даже политическ. (имея в виду то обстоят., что взвод солдат, посланный на особое задание, изображается, как Америка в миниатюре - жесткая иерархия господства и подчинения). С его т. зр., это скорее символический роман, центр. тема которого - борьба между животным и провидческим в человеке. «Животное» - ассоциируется с привычкой большинства к пассивному подчинению и бездумной экономии жизн. сил, а «провидческое» - с волей к индивидуально-властному самоутверждению, бунту несмотря ни на что. Альтернативность трактовки осн. конфликта приводит к тому, что почти демонические генерал Каммингс и сержант Крофт оказываются исполнены особого отриц. обаяния (=> М. позже будет говорить о них, как об экзистенциалистских героях), а позиция мировоззренч. близкого автору лейтенанта Хирна, либ. гуманиста и интеллектуала, предстает как несостоятельная. М. пытался писать войну как историю, т.е. военный эпизод в романном описании имел начало, сер. и конец, и мыслился как часть более масштабного целого (в дальнейшем в амер. воен. романе исчезает какая-либо связь повеств., персонажи становятся не действ. силами, а условными фигурками из комиксов.)

Вторая мировая война. Тихоокеанский театр военных действий. История высадки и захвата американцами вымышленного острова Анапопей, где сосредоточились японцы, развивается как бы на нескольких уровнях. Это хроника боевых действий, подробное воссоздание атмосферы будней войны, это психологический портрет человека на войне, данный через сочетание изображений отдельных представителей американского десанта, это вырастающий на заднем плане и образ довоенной Америки и, наконец, это роман-эссе о власти.

Композиция романа определяется существованием трех разделов. Собственно повествование — история штурма и захвата Анапопея — перебивается драматургическими вкраплениями («хор»), где дают о себе знать голоса персонажей, без авторских комментариев, а также экскурсами в прошлое действующих лиц (так называемая Машина времени). Машина времени — это краткие биографии героев, представляющих самые разные социальные группы и регионы Америки. Ирландец Рой Галлахер, мексиканец Мартинес, техасец Сэм Крофт, бруклинский еврей Джо Голдстейн, поляк Казимир Женвич и многие другие предстают перед читателями как «типичнейшие представители» страны, где и во времена мирные идет жестокая борьба за существование и выживают лишь сильнейшие.

Война — привычное состояние человечества, каким изображает его автор. Американцы сражаются с японцами за Анапопей, и в то же время солдаты, как умеют, отстаивают свои маленькие права и привилегии в борьбе друг с другом и офицерами, а те, в свою очередь, сражаются за чины и звания, за престиж. Особенно отчетливо противостояние между авторитарным генералом Эдвардом Каммингсом и его адъютантом лейтенантом Робертом Хирном.

История мелких удач и неудач Хирна — отражение двусмысленного положения либералов-интеллектуалов в прагматическом мире. До войны Хирн пытался найти себя в общественной деятельности, но его контакты с коммунистами и профсоюзными лидерами неплодотворны. В нем нарастает чувство разочарования и усталости, ощущение, что попытка реализовать на практике идеалы — лишь суета сует, и единственное, что остается тонкой, неординарной личности, — «жить, не теряя стиля», каковой, по Хирну, есть подобие хемингуэевского кодекса настоящего мужчины. Он отчаянно пытается сохранить хотя бы видимость свободы и отстоять свое достоинство.

Но начальник Хирна, глядящий в Наполеоны Эдвард Каммингс, обладает хорошим нюхом на «крамолу» и старается поставить на место строптивого адъютанта. Если Хирн блуждает от одной смутной полуистины к другой, то Каммингс не ведает сомнений и, переиначивая на свой лад мыслителей прошлого, чеканит афоризм за афоризмом

Фашизм в романе существует на двух уровнях — идеологическом и бытовом.

Если Эдвард Каммингс — идеолог и даже поэт фашизма, то Сэм Крофт — фашист стихийный, получающий от насилия подлинное наслаждение. Как свидетельствует Машина времени, впервые Крофт убил человека, когда еще находился в рядах национальной гвардии. Он умышленно застрелил забастовщика, хотя команда была стрелять в воздух. Война дает Крофту уникальную возможность убивать на официальных основаниях — и испытывать от этого удовольствие. Он будет угощать пленного японца шоколадом, разглядывать фотографии его жены и детей, но, как только возникнет нечто похожее на человеческую общность, Крофт хладнокровно расстреляет японца в упор. Так ему интереснее.

В конце романа торжествует его величество Абсурд. Словно потешаясь над попытками американских командиров всех уровней направить жизнь в русло причинно-следственных зависимостей, он обращает в ничто потуги агрессивных прагматиков. Человек остается один на один с таинственной, непроницаемой действительностью, где куда больше врагов, чем союзников, где бушуют темные, скрытые силы, против которых сопротивление бесполезно. Мораль-назидание произносит один из солдат взвода Крофта стихийный абсурдист Волсен: «Человек несет свое бремя, пока может его нести, а потом выбивается из сил. Он один воюет против всех и вся, и это в конце концов ломает его. Он оказывается маленьким винтиком, который скрипит и стонет, если машина работает слишком быстро». Рациональное начало терпит поражение в столкновении с генералом Абсурдом.

Очередное появление «хора» теперь связано с вопросом: «Что мы будем делать после войны?» Солдаты высказываются по-разному, но никто не испытывает особой радости при мысли о том, что появится возможность снять военную форму, хотя и армия для большинства из них не панацея от всех бед. Резюме короткой дискуссии подведет сержант Крофт: «Думать об этих вещах — напрасная трата времени. Война еще долго будет продолжаться».

Война всех со всеми. За пределами Америки и на ее территории.

В 60х гг. М. предпринимает попытку нарисовать образ современ. героя, приходящего к мысли отречься от наследства традиционной культуры. Жизнь совр. Ам. видится писателю как унылый кошмар тоталитаризма. Единств. свободным и творческим человеком в этой ситуации, по М., оказывается «философ-психопат», «хипстер» (впервые выведен в эссе «Белый негр»), чья оппозиция обществу основывается на насилии - отказе от любых теорет. авторитетов, беззаветном доверии к голосу плоти и подсознания, готовности в насилии обрести очищение.

«Американская мечта» (1965) - моделирует традиционный для америк. мифологии путь внутреннего возрождения и обретения свободы нетрадиционным образом. Гл. герой Роджак - воплощение «америк. мечты», но свою жизнь ощущает как зашедшую в тупик => решает отправится на «новую территорию» (секс. подвиги, кулачн. бои и т.д.). Основную часть действия м. трактовать как род сновидения, в котором высвобождается все «стыдное» и беззаконное, что спрятано обществен. моралью. Живя в обществе, человек не принадлежит себе, даже не пытается противостоять злым силам. Роджак противопоставляет свое своеволие и нигилизм, но страну спасти слишком поздно => путь индивидуального спасения.

«Песнь палача» (1979) - «роман из настоящей жизни». Дело о неком убийце, приговор. к пожизненному закл., и кот. добился для себя смертн. казни. Это - «белый негр» из жизни. Гибридная, документальная-худ. манера письма.

«Армии ночи» - об антивоенном марше на Пентагон в 67. Подзаголовок - «история как роман, роман как история». В 1й части - личные впечатления, во 2й - статистика, газетн. отчеты и т.д. Истор. события отображены в мозаичном зеркале индивид. сознания. По М., для амер. культуры свойственна «шизофреническая раздвоенность»: культ машины и культ индивид. самоутверждения. Хотел свести вместе предельную субъективность и объективность.