Из главы III

3. Учитель говорил:

— Если человек не человечен, что он поймет в обрядах? Если человек не человечен, что он поймет в музыке?

Вопрос

1. Почему Конфуций главным качеством, позволяющем разбираться в музыке и правильно отправлять обряды, считает «человечность»?

2. Как можно охарактеризовать философию жизни Конфуция?

Бамбуковые страницы. Антология древнекитайской литературы. Пер. с древнекит. Сост., вступит. статья, статьи об авторах и коммент. И. С. Лисевича. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1994. С. 74-77.

«Чжуан-цзы»

Книга «Чжуан-цзы» («Учитель Чжуан»), судя по всему, составлена учениками философа Чжуан-цзы, одного из патриархов даосизма. Его роль в истории китайской философской мысли была столь велика, что сам даосизм в Китае нередко называли «Учением Лао-цзы и Чжуан-цзы». Считается, что Чжуан-цзы (Чжуан Чжоу) жил около 396 — 286 гг. до н. э. — иными словами, он был современником Мэн-цзы, хотя они никогда не встречались и не упоминали друг о друге. В каком-то смысле их жизнь текла в разных измерениях: Мэн-цзы был озабочен делами своего времени, стремясь переделать мир к лучшему; Чжуан-цзы, напротив, старался бежать от мирской суеты, сбросив с себя путы этого мира, который он, как и Платон, считал не более чем миром теней. Его неоднократный отказ служить государям был вызван не только боязнью превратностей судьбы царедворца. Он страшился сменить странствия в мире духа, в сфере нетленных и истинных ценностей на калейдоскоп пустых иллюзий, усугубить преходящий «сон души» ненужными и пагубными кошмарами. Каждому в конце пути предстоит «великое пробуждение», полагал он. «Глупцы считают, что ои бодрствуют, и, вникая во все, познают, кто царь, а кто пастух... Я, говорящий, что ты спишь, тоже сплю», — читаем мы у Чжуан-цзы, и эти слова предваряют его удивительную притчу о легкокрылой бабочке, которой только пригрезилось, что она стала бескрылым и грузным существом — человеком.

Нет, Чжуан-цзы ничего прямо не утверждает, он только приглашает к размышлению и работе души, лишь чуточку приоткрывает двери в иное знание. Его парадоксы, которые ошеломляют читателя, служат той же цели освобождения мышления от привычных стереотипов, что и гораздо более поздние дзенские коаны. Его тексты — это своеобразное приглашение к медитации, путь к предельному самососредоточению, когда человек, внешне став «как иссохшая ветвь», внутренне погружается в сокрытые глубины Бытия и черпает из них сверхъестественные способности и могущество.

По Чжуан-цзы, все в мире относительно и чаще всего противоречит людским меркам. Человеческому разуму не дано познать всего: он подобен лягушке, сидящей на дне высохшего колодца, и не с ним толковать об океане. Однако Зерно человеческой души есть частица того Света. что порождает все бесчисленные тени нашего мира; потому-то познавший Свет, приобщившийся к Дао становится как бы вровень с Мирозданием, и все оно отныне превращается в его вместилище, украшая его, как драгоценностями, своими светилами. Совершенный человек, познавший Дао, — идеал Чжуан-цзы. Он следует естественности, уподобляясь младенцу, и предоставляет вещи самим себе. Он не боится могильного холма и, воспринимая круговорот сущего без гнева и скорби, подчиняется воле Великого Плавильщика. Не нужно выпрямлять то, что рождено быть кривым, не нужно торопить события, надо лишь вторить естественному ходу вещей и никогда не запевать первому. Сохранить целостность своей натуры и помочь проявлению истины в мире посредством недеяния — вот задача, достойная жизни на земле. Те же, кто стоит на вершинах власти, и те, кого люди чтят как мудрецов, нарушают принцип естественности, вносят смуту в человеческое существование, а после тщетно стараются исправить содеянное, разглагольствуя о «человеколюбии», «долге и справедливости».

Впрочем, любые слова бессильны передать истину — вместо речей Чжуан-цзы призывает к «громовому молчанию». Так же бессилен и человеческий опыт — он далеко, по его мнению, уступает духовному прозрению, сверхчувственному озарению, приносящему истинное знание. Где-то этот старинный взгляд на мир сказывается и на самом построении книги — она фрагментарна, не следует единой линии логического развития и целостность предполагает уже на ином, внесловесном уровне. К нему читатель должен совершить самостоятельное восхождение — ему надо «забыть слова», чтобы постичь сущность.

Чжуан-цзы иногда называют в Китае «философом-поэтом» — столь образны и ярки его рассуждения. Он смело черпает из гигантской сокровищницы устного творчества и, проявив великое искусство огранщика, наполняет фольклорными образами свои блестящие притчи. Он великолепный диалектик и мастер спора, и, поскольку нет, с его точки зрения, непереходимой границы бытия и небытия, он первым в Китае вводит в свои рассуждения вымышленного героя. В заключение скажем, что влияние Чжуан-цзы на китайскую культуру вообще трудно переоценить, а его притчи и поныне знает каждый образованный и даже необразованный китаец.