2. Система поэтических мотивов.

Основные мотивы поэзии Лохвицкой уже так или иначе были упомянуты. В данной главе, которая не случайно по названию совпадает с подзаголовком книги А. Ханзена-Леве «Русский символизм», мы постараемся сопоставить их с мотивами раннего символизма. Эти мотивы мы перечислим, в целом стараясь придерживаться той же последовательности, в какой приводит их Ханзен-Леве, указывая, однако, и отличительные особенности, свойственные именно Лох­вицкой.

Одним из главных раннесимволистских мотивов Ханзен-Леве называет мотив дуализма. У Лохвицкой он выразился в раздвоенности между мраком и светом. Этот мотив намечен уже в одном из первых стихотворений с характер­ным названием «Мрак и свет» (1889 г.), и в другом, возможно, чуть более позд­нем: «Чары любви», тоже вошедшим в I том. Далее тот же мотив продолжается в стихотворении «В кудрях каштановых моих»: «Слилось во мне сиянье дня со мраком ночи беспросветной» (II, 1). Особенно ясно раздвоенность выразилась в V томе, где целые циклы противопоставлены друг другу по принципу «мрака» и «света». Отличительная особенность Лохвицкой, на наш взгляд, в том, что она не любуется своей противоречивостью с пассивным самодовольством, но старается преодолеть ее.

Мотив замкнутости, изолированности, одиночества для раннего твор­чества Лохвицкой нехарактерен. Он начинается во II томе, стихотворением «Мы, сплотясь с тобою», причем уже в этот период выражается как мотив «одиночества вдвоем»: «Мы одни в разлуке, мы одни - вдвоем». В том же томе этот мотив продолжается стихотворением «Я жажду наслаждений знойных». Еще более ясно то же настроение проявляется в III томе (1898 - 1900 гг.): сти­хотворения «В белую ночь», «Власти грез отдана.», «Я хочу быть любимой тобой» и др. В IV томе особо акцентируется мотив одинокого противостояния избранника/избранницы косному окружению и его/ее неколебимого стояния в истине: стихотворения «На высоте», «Я верю, я верю в загробные тайны.», «На смерть Грандье», «Мученик наших дней», «Мой Ангел-утешитель...». Та же тема продолжается в V томе во вступительном цикле «Песни возрожде­ния». . Лохвицкая наследует традиционный для поэзии «чистого искусства» мо­тив избранничества поэта, его пророческого служения («Моим собратьям» (II т.), «Вы ликуете шумной толпой», «Не для скорбных и блаженных» (IV т.), «Материнский завет» (V т.) и др.). Но понимание избранничества лишь отчасти является христианским. В большей мере оно связано с мотивом посвященно­сти, тайного знания («Нет, мне не надо ни солнца, ни ясной лазури...», «Чаро­дейка» (I т.), «Повсюду, странница усталая...» (IV т.), «Я верю, я верю в за­гробные тайны...» (V т.) «Я - жрица тайных откровений...» (ПЗ). В III томе по­является образ замка, отделяющего избранницу от мира (стихотворения «Мой замок», «Настурции»), тот же образ ретроспективно вспоминается в стихотво­рении «Крылья» (V т.). С темой замкнутости связан образ заколдованного сада («Светлое царство бессмертной идиллии...», «Цветы бессмертия» (III т.); «Ли-лит» (IV т.), «В саду над бездной» (V т.), «Остров счастья» (ПЗ).

Следующая группа мотивов: пути, безысходности, кружения и падения у Лохвицкой представлена лишь частично и преломляется по-своему - в духе христианской веры. Для нее сквозной является тема пути к небесному Отече­ству, представленная во множестве стихотворений. В I томе это «Душе очаро­ванной снятся лазурные дали.», «Вечерняя звезда», «Если смотрю я на звез­ды...», «Под впечатлением сонаты Бетховена "Quasi una fantasia"», «Окованные крылья», «Quasi una fantasia» и др. Во II томе: «Спящий лебедь», «Триолет», «Ты жжешь меня, Молох.» Из более поздних можно назвать стихотворения «Пробужденный лебедь», «Элегия» (III т.), «Брачный венок» (IV т.), «Крылья», «Небесные огни» (V т.), «Пилигримы», «Врата вечности», «Остров счастья». Для этой темы характерен образ души-птицы. С темой пути к небесному Отче­ству связан также евангельский мотив брачного чертога (начало этой теме по­ложило раннее стихотворение «Спаситель, вижу Твой чертог.»²⁴⁹, не вклю­ченное поэтессой в сборники, далее тема продолжается в стихотворениях «Брачный венок» (IV т.), «Небесные огни» (V т); «Песнь о небе», «У брачного чертога (ПЗ).

Тема безысходности заменена у Лохвицкой мотивом невозможности земного счастья («Вечер в горах» (II т.), «Есть райские видения», «Море и не­бо, небо и море...» (IV т.), «В стране иной» (ПЗ). Но эта невозможность счастья воспринимается поэтессой с покорностью судьбе: «Счастье - далеко, но счастья - не жаль» («Море и небо.», IV,77). Соответственно, счастье и единение с возлюбленным ожидается в иной жизни («В саркофаге» (III т.), драма «Бес­смертная любовь» (IV т.), «Любовь совершенная» (V т.) «В скорби моей никого не виню», «Восковая свеча» (ПЗ). Мотив падения прослеживается в раннем творчестве («Первая гроза», поэма «У моря»). Падение для Лохвицкой - явле­ние всегда временное. Для нее более характерен уже неоднократно упоминав­шийся мотив рокового искушения («Миг блаженства» (I т.), «Полуденные ча­ры», «Разбитая амфора», «Вампир» (II т.), «Ангел ночи», «В час полуденный» (III т.), «Смейся!», «Отрава мира», «Искуситель» (V т ) и др.).

Опубликовано в журнале «Север» (1892, № 13, с. 659). Совершенно очевидна связь этого стихотворения Лохвицкой с аналогичным стихотворением П.А. Вяземского («Чертог Твой вижу, Спасе мой.»)

Весьма богато представлен мотив страсти / бесстрастия. Теме страсти посвящены многие стихотворения уже I тома (например, цикл «Сонеты») и в особенности II тома (циклы «Осенние мелодии», «Молох» и отдельные стихо­творения), в III томе цикл «В лучах восточных звезд». С мотивом страсти не­разрывно связаны мотивы забвения и мгновения («Пустой, случайный разго­вор», «Что ищем мы в бальном сиянии?», «Миг блаженства» (I т.), цикл «Осен­ние мелодии» (II т.) и др.). Со страстью, естественно, связан мотив ревности («Ревность», «Сопернице», «В любви, как в ревности, не ведая предела» (II т.) В раннем творчестве Лохвицкой страсть понимается как высшее счастье

(«Гимн возлюбленному», «Кто - счастья ждет, кто - просит славы.», «По­смотри, блестя крылами.», (II т.) и др.). Вообще любовь в раннем творчестве поэтессы ассоциируется с красотой и радостью - отсюда специфический мо­тив любви среди цветов («Призыв», «Среди цветов», «Среди лилий и роз», «Весенний сон» (I т.), «Между лилий», «В полевых цветах», «Ветка туберозы» (II т.). При этом довольно рано возникает и все более усиливается в поздний период мотив любви-страдания («Покинутая» (I т.), «Небесный цветок» (II т.), «Гимн разлученным», «Метель», цикл «В лучах восточных звезд» (III т.), цикл «Любовь» (V т.). В позднем творчестве появляется также мотив любви-поединка («О божество мое с восточными очами», «Шмель» (III т.), «Есть для тебя в душе моей...», «Волшебное кольцо» (V т.), «Великое проклятье», «Под крестом» (ПЗ). Мотив любви за гробом упоминался уже неоднократно.

Тема бесстрастия появляется довольно рано, впоследствии усиливается и развивается («Мертвая роза», «Вампир» (II т.) цикл «Голоса» (IV т.). В зрелом творчестве появляется мотив борьбы со страстями («Вампир», «Ты жжешь меня, Молох!...» (II т.), «Нереида» (III т.), «Отрава мира» (V т.).

Мотив усталости для раннего этапа творчества Лохвицкой нехарактерен, но появляется уже во II томе («Мы, сплотясь с тобою...» и др.), в дальнейшем занимает все большее место («Ляг, усни, забудь о счастии.», «Осенний закат», «Я хочу быть любимой тобой» (III т.); «Ты изменил мне, мой светлый гений.» (IV т.), «Осенняя буря» (V т), «Перед закатом» (ПЗ).

Ханзен-Леве А. Указ. соч. с. 151.

В связи с мотивом скуки Ханзен-Леве упоминает Лохвицкую, говоря, что «в раннем символизме этот мотив приобрел тривиально-поэтический харак-тер»,²⁵⁰ - в чем сказывается обще-негативное отношение исследователя к твор­честву поэтессы. Он цитирует стихотворение «В наши дни» (II т.). Собственно «скуку» Лохвицкая считала темой не поэтической, это то, чего она всячески старалась избежать в своем творчестве, и о чем писала скорее как о свойстве современной ей эпохи. Жалобы на скуку обыденной жизни действительно яв­ляются общим местом в литературе рубежа XIX - XX вв. Но у Лохвицкой есть совершенно особый и никоим образом не «тривиальный» поворот этой те­мы, о котором уже было сказано в предыдущих главах: мотив подвига скуч­ных будней (поэма «Праздник забвения» (II т.), стихотворение «Черный ангел» (IV т.) и др.)

Характерный для поэтики символизма мотив ограниченности возмож­ностей человеческой речи у Лохвицкой тоже проявился, причем достаточно рано («Поймут ли страстный лепет мой?», «Пустой, случайный разговор» (I т.), «Бывают дни, когда в пустые разговоры...» (II т.), «Белая нимфа под вербой пе­чальной...» (III т.). Характерно название цикла «Песни без слов» (IV т.). Тот же подзаголовок имеет стихотворение «Настурции» (III т.).

Широко представлена тема лунного мира («Ночи» (I т.), «Как будто из лунных лучей сотканы» (I т.), «Лионель», «Моя душа как лотос чистый» (II т.), «Дурман» (III т.), «Лесной сон», «Sonnambula» (IV т.), «Союз магов» (V т.) Об­раз лунного мира у Лохвицкой находит явные соответствия в поэзии Бальмон­та, у которого этот мотив разрабатывается еще более активно.

Мотив тени и отблеска - представлен не столько отдельными стихотво­рениями, которых не так уж много («Месяц серебряный смотрится в волны морские...», «Из царства пурпура и злата...», «Сумерки» (I т.), «Грезит миром чудес.» (IV т.), «Горные видения» (V т. ) и некоторые другие), сколько общим принципом понимания земной красоты как отблеска мира горнего (о чем будет сказано ниже в главе о специфике пейзажа).

Один из наиболее характерных для Лохвицкой мотивов, представленных на протяжении всего ее творчества - мотив сна и мечты. Притом, что он явля­ется сквозным, легко проследить эволюцию, приблизительно соответствующую той, которая наблюдается в теме любви: от радостных видений юности до му­чительных кошмаров позднего периода («Вы снова вернулись, весенние грезы», «Фея счастья», «Царица снов», «Да, это был лишь сон...», «Сон весталки», «Во сне», «К Солнцу!», «Четыре всадника» (I т.), «Вампир» (II т.), «Утренний сон», «Сон-трава» (III т.), «Невеста Ваала», «Серебряный сон», «Лесной сон» (IV т.),

«Спящая», «Злые вихри», «Сон» (V т.). Особую группу составляют стихо­творения, посвященные теме любви во сне («Марш», (II т.), «Горячий день не в силах изнемочь.», «Нет, не совсем несчастна я, - о, нет!.», «Когда средь шепотов ночных», драма «Вандэлин» (III т.). Из последних стихов очень значи­тельно упоминавшееся уже стихотворение «Злая сила» (ПЗ), в котором царство мечты развенчивается. В то же время понимание сна как способа познания ис­тины остается до конца («Я спала и томилась во сне.» (IV т.), «Крылья» (V т.), «Остров счастья» (ПЗ).

С темой сна связана тема безумия и болезни, о которой уже было сказа­но. Она представлена в драматических произведениях (особенно в драме «Бес­смертная любовь» и в стихотворениях («Метель», «Сон-трава», «Дурман» (III т.), «Виолончель», «На дне океана» (IV т.), цикл «Наваждения» (V т.).

Тема зла, о которой также уже говорилось выше, всегда дается в аспекте нравственной оценки и никогда не имеет самодовлеющего значения. С ней свя­зан мотив колдовства, появляющийся уже в ранних стихах, но получивший раз­витие только в позднем творчестве («Незванные гости», «Чародейка», «Наго­ворная вода» (I т.), «Мюргит» (IV т.), циклы «Средние века» и «Наваждения» (V т.), «Забытое заклятье» (ПЗ), драматические произведения).

Символистскому мотиву объятий со злом, который упоминает Ханзен-Леве, у Лохвицкой отчасти соответствует, отчасти противостоит мотив любви или любви-ненависти, связывающий героиню с существом иного мира («Змей Горыныч», «Азраил» (I т.), «Кольчатый змей»; «Грезы бессмертия» (II т.), «Лесной сон» (IV т.) и др.). Соответственно, и героиня может представать как неземное существо («Ни речи живые ни огненный взгляд.», «Титания» (I т.), «Забытое заклятье» (ПЗ).

В связи с мотивом «танато-влечения» вновь процитируем работу Ханзе-на-Леве: «Раннесимволистское "танато-влечение" резюмировано в банальных

251

строчках М. Лохвицкой: "Я умереть хочу весной."». Уточним, что это «ре-

Ханзен-Леве А. Указ. соч., с. 364.

зюме», написанное в 1893 г., было одним из первых в «новой поэзии» опы­тов, посвященных данной теме. В дальнейшем Лохвицкая возвращалась к этой теме неоднократно («Quasi una fantasia», «Азраил» (I т.), «Я хочу умереть моло­дой» (III т.) и др.)

Не количественно, но качественно важен мотив сошествия во ад, в пол­ной мере представленный только одним стихотворением («Заклинание XIII в. -

III т.).

В заключении еще раз укажем мотив призвания сил небесных и испо-

252

ведания христианской веры («Искание Христа», «Предчувствие грозы» (II т.), «Ангел ночи» (III т.), «Молитва о гибнущих» (IV т.), «Святое пламя», цикл «Небеса» (V т.), «Каменная швея», «День Духа Святого» (ПЗ).

Ниже еще будут отдельно рассмотрены стихи, посвященные теме мате­ринства и стихи, написанные для детей.

Приведенный перечень, конечно, не исчерпывает всех тем поэзии Лох­вицкой, но дает представление, с одной стороны, о близости ее системы поэти­ческих мотивов поэтике символизма, с другой показывает существенное отли­чие, выразившееся в специфике постановки проблем. Совершенно очевидно, что поэтесса никого не перепевает и ничего не «тривиализует» - она по-своему подходит к решению вопросов, волновавших ее поколение.