Дети и их воспитание

О рождении ребенка в семье оповещали венки, вывешенные на дверях. Дальнейшая судьба младенца зависела от того, признает ли его отец своим законным ребенком. Когда отец отвергал новорожденного, его просто выбрасывали на улицу. Формула “я тебя породил, я тебя и убью” была для римлян незыблемым и священным законом, именовавшимся ”отцовской властью”. Отец обладал полной властью над своими детьми от их рождения до самой смерти; он мог не только выбросить младенца, но продать или убить своего ребенка. Слово отца было выше любого закона.

[Илл. – Бытовая сценка. Стр. 220 верх.]

Если новорожденный оставался в семье, то на восьмой день в честь девочки или на девятый в честь мальчика устраивался семейный праздник, на который собирались родные и близкие, приносились жертвоприношения, очищавшие мать и ребенка. В этот день младенцу давали имя.

Полное имя римского гражданина состояло из трех частей. Первая из них – личное имя; таких имен было совсем немного – Авл, Аппий, Гай, Гней, Децим, Квинт, Луций, Марк, Маний, Нумерий, Публий, Секст, Сервий, Тит и Тиберий. Второе имя – родовое, что-то вроде современной фамилии. А вот последняя часть имени – уже специфически римская. Собственно говоря, эту часть составляло прозвище одной из ветвей рода. Так, некогда кто-то из Юниев, например, получил прозвище Лонг (Длинный) – и с тех пор все его потомки стали называться Юнии Лонги. Слепой старец из рода Корнелиев дал повсюду сопровождавшему его молодому человеку прозвище Сципион, что в переводе с латыни означает “палка”, “трость”. После этого в роду Корнелиев появились Корнелии Сципионы.

У женщин в Риме было только родовое имя. Значит, дочь Публия Корнелия будут звать просто Корнелией, а ее младшую сестру – Корнелией Минор (что значит “младшая”), или Корнелией Секунда (то есть “вторая”). Соответственно третью дочь будут звать “третьей”, четвертую - “четвертой” и т.д. Когда женщина выходила замуж, к ее имени прибавлялось и имя мужа.

Римляне были очень суеверны, а маленькое беспомощное существо казалось им особенно легкой добычей для темных сил: младенцу дарили разные амулеты из коралла и янтаря, которые должны были защитить его от дурного глаза. Золото защищало от колдовства, а если ребенку повесить волчий зуб, у него легко прорежутся зубки, и он не будет бояться.

[Илл. – Бытовая сценка. Стр. 220 средн.]

В старину новорожденных кормила мать, но уже к концу Республики стало обычным брать кормилицу, которая часто оставалась в доме и после того, как ребенок подрос. Иногда няня переселялась в новую семью своей питомицы после ее замужества. К мальчикам приставлялся “педагог”, что-то вроде “дядьки”, сопровождавший ребенка повсюду и учивший его хорошим манерам. Педагог, раб или отпущенник, обычно был греком, чтобы мальчик с раннего детства учился греческому языку.

До семи лет брат и сестра воспитывались вместе и играли в игры, обычные и для сегодняшних детей: в прятки, чет-нечет, качались на качелях, бегали взапуски. Мальчики играли в солдат, гладиаторов, цирковых возниц. Любимой игрой будущего императора Септимия Севера была игра в “суд и судьи”: перед “судьей” шли ликторы с пучками розог и секирами, он садился на возвышение и творил “суд”.

В семь лет для мальчика начинались годы учебы, а девочки по-прежнему оставались в детской при матери и няне. Мальчики из бедных семей шли в начальную школу и учились там лет пять – за это время, по словам Плавта, грамоте могла превосходно выучится и овца. Впрочем, из этих пяти лет на учебу приходилось не больше половины, в остальные дни у детей были каникулы и праздники. Учитель начальной школы – magister ludi, бедный человек , как правило, низкого происхождения, никогда не пользовался в Риме уважением. На гроши, которые он зарабатывал, учитель должен был еще снять помещение для своей школы: чаще всего навес или мастерскую со стулом для себя и скамьями для учеников. Когда денег не хватало и на это, уроки проводились под открытым небом, а чтобы их ничто не отвлекало, учеников отгораживали занавесом.

День в школе начинался рано. В полдень дети уходили домой позавтракать, а потом возвращались в школу до вечера. В начальной школе дети учились читать и писать, занимались арифметикой. Книг у них не было; под диктовку учителя дети записывали тексты, которые могли им пригодиться в жизни, например, Законы XII Таблиц. Писали на навощенных табличках, выдавливая буквы на них стилем – железным грифелем, один конец которого был заостренным, а другой тупым и широким, чтобы удобнее было стирать написанное. Счету учили на пальцах (пальцы левой руки обозначали единицы и десятки, правой – сотни и тысячи), и на абаках, немного похожих на наши счеты.

Законы XII Таблиц – древнейшие записанные римские законы (450 г. до н.э.).

Абак – счетная доска.

Дисциплина в школе была суровой: детей щедро осыпали бранью и побоями, и здесь в ход пускались розги и ремень. Неудивительно, что у римских авторов сохранились самые неприятные воспоминания о “проклятом школьном учителе”. Собственно, на начальной школе и заканчивалось обучение детей ремесленников и мелких лавочников.

Детям состоятельных родителей приходилось гораздо легче – в начальную школу они не ходили, считать и писать их учил отец. Если же в доме не придерживались этого старого доброго обычая, то нанимали образованного раба, а то и целый штат учителей-греков. В некоторых семьях дети и среднее образование получали в родных стенах, но все же гораздо чаще их отправляли к грамматику.

Грамматики были не просто учителями “средней школы”, они были образованнейшими людьми своего времени, серьезно занимавшиеся историей, литературой, критикой, лингвистикой. Они толковали древних авторов, составляли бесценные грамматические справочники – предтечи наших толковых словарей. Их задача состояла в том, чтобы научить мальчиков правильно говорить и писать, основательно ознакомить с литературой, главным образом с поэзией. Здесь требовались познания грамматика в самых разных областях – от философии до астрономии.

Обучение у грамматика начиналось с простых вещей – с исправления произношения, правильной постановки ударения, со склонения и спряжения. После этого переходили к чтению греческих авторов: Эзопа, Гомера, затем латинских – читали “Одиссею” в переводе Ливия Адроника, произведения Вергилия, Теренция, Плавта.

Ливий Андроник (III в. до н.э.) – первый известный древнеримский поэт.

Чтение в римской школе было несравнимо более трудным, чем сейчас: не было не то что заглавных букв, или знаков препинания, не было даже пробелов между словами – все слова писались слитно. Рукописные тексты, используемые учениками, во многом не совпадали друг с другом: подлинный авторский текст был испещрен ошибками многочисленных переписчиков.

Чтение сопровождалось подробным комментированием учителя, касавшимся и формы и содержания. Ученики тщательно записывали слова учителя – “беспорядочная смесь” этих записей мало чем отличалась от конспектов сегодняшних школьников.

Школа грамматика учила вдумываться в слова, взвешивать их, внимательно и осмысленно читать, знакомила с особенностями стиля, приучала получать наслаждение от кропотливого умственного труда. После такой серьезной подготовки мальчики лет в 13-14 поступали в “высшее учебное заведение” – риторскую школу.

В Рим риторику завезли греки. Говорят, что когда в середине II в. до н.э. афиняне послали к римлянам с политическим поручением прославленных ораторов и писателей Карнеада, Диогена и Критолая, их выслали из Рима, ссылаясь на то, что пребывание людей, которые могут убедить слушателей во всем, чего ни захотят, опасно. Однако молодые люди, готовившие себя к политической деятельности, высоко оценили способности и умение повести за собой народ, склонив его к тому мнению, которое желательно оратору.

Появившиеся вскоре риторские школы были доступны не каждому: для обучения в них требовалось много денег и превосходное знание греческого языка. Риторская школа была специальным учебным заведением – она готовила ораторов. Но в ней овладевали не только высоким искусством с помощью слова “управлять умами и успокаивать сердца”. По окончании школы ритора можно было стать защитником или обвинителем в суде; это занятие приносило немалый доход, благо судебных дел в Риме всегда было очень много.

Обучение в риторской школе строилось на том, чтобы ученики могли усвоить приемы, которые помогли бы им обезоружить противника в суде и привлечь судей на свою сторону. Ученики писали рассказы на заданные темы, прибавляя к ним свои рассуждения, либо заверявшие в подлинности события, либо полные сомнений по поводу изложенного. Кроме того, ученики также письменно развивали различные “положения” – где лучше жить, в городе или в деревне; кто заслуживает большей похвалы – законовед или военный; следует ли жениться, надо ли добиваться высоких чинов и должностей.

Параллельно с этим в школе читали известных историков, но в основном – тексты речей ораторов с комментариями риторов, пояснявшими сильные и слабые места прочитанного.

Вершиной преподавания в риторской школе были декламации – самостоятельные выступления ученика с речью, которую он сам написал, выверил с учителем, выучил наизусть и теперь должен был произнести перед “коллегами” в позе и с жестами, настоящего оратора. Декламации состояли их двух частей: “суазорий” – монологов, в которых мифологический или исторический персонаж обдумывает какое-нибудь решение, приводя аргументы «за» и «против». Ганнибал в суазориях мог размышлять, “идти ему на Рим после Канн или увести обратно насквозь промокшие от ливня когорты”; Агамемнон – принести ли ему в жертву свою дочь Ифигению, чтобы этим открыть дорогу ахейскому флоту; триста спартанцев в Фермопильском ущелье – всерьез рассуждать о том, не бежать ли им от верной гибели с поля боя. Вторая часть декламаций – контроверсии, вымышленное судебное дело, представлявшее и защиту и обвинение.

Все декламации в риторской школе строились на нереальных, порой фантастических ситуациях, и являлись некой увлекательной смесью мелодрамы и авантюрного романа. Поэтому успех в декламациях не всегда гарантировал успех в суде, где, по наставлениям Марциала, когда речь шла о трех украденных козах, не следовало говорить ни о Каннах, ни о войне с Митридатом, ни о Сулле – следовало говорить о трех украденных козах.

По окончании обучения в риторской школе, когда мальчик надевал тогу взрослого (обычно в 16 лет), отец поручал его заботам какого-либо из крупных политических деятелей. Теперь юноша становился “зрителем, прежде чем стать участником”, сопровождая своего наставника в сенат, присутствуя при обсуждении государственных вопросов, слушая выступления первых ораторов своего времени.

[Илл. – Римский оратор. Стр. 350]

После такого практического курса молодого человека отправляли на военную службу. Через два года она заканчивалась, и юноша мог остаться в армии, а мог вернуться в Рим и начать политическую карьеру.

Римская система образования легла позднее в основу средневекового тривиума (букв. “перекресток трех дорог”) – первой ступени так называемого “цикла семи свободных искусств”, включавшей грамматику, риторику и диалектику. Второй, более высокий, уровень “семи свободных искусств”, следовавший после тривиума – квадривиум (“пересечение четырех дорог”) включал арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Кстати, само понятие “свободные искусства” – чисто римское. Правда, у древних римлян круг свободных искусств был гораздо шире, чем в эпоху Возрождения, и включал в себя все занятия, достойные свободнорожденного гражданина.

[Илл. – Бытовая сценка. Стр. 220 нижн.]

Сестры и жены этих свободнорожденных граждан были также не лишены образованности. Хотя девочки из состоятельных семей не ходили в школу, они брали уроки у того же грамматика, в школу которого ходил брат, изучали греческую и латинскую литературу, музыку, возможно, и философию (во всяком случае, известно высказывание Сенеки в том духе, что “женское неразумное существо” может быть исправлено только “наукой и большим образованием”). Но даже в аристократических кругах одной из главных добродетелей женщины считалось умение прясть и ткать, а ее настоящим местом в жизни были дом и семья.

Замуж девушек в Риме выдавали рано, чаще всего между 15 и 18 годами, но римскую матрону никогда не “запирали” в женской половине дома, как гречанку. Брак для грека был государственным и общественным долгом, к выполнению которого, как к выполнению любого долга, он относился добросовестно, но без особого желания. Греки женились, чтобы иметь законных детей и хозяйку в доме, римляне – чтобы иметь подругу и соучастницу всей жизни. Хотя римские авторы оставили немало свидетельств о женщинах, “воплощавших в себе все земное величие”, Ювенал и Марциал вовсю постарались, чтобы затмить для нас этот женский тип своими бесчисленными полукарикатурными образами.