Вопросы для самопроверки

1. Что общего между рубежом XVIII-XIX веков и античной культурой?

2. Какова сущность греческого «характера» в отнесении к че­ловеку по сравнению с новоевропейским характером?

3. Охарактеризуйте эстетические идеи А. Баумгартена. Какой смысл он вкладывает в термин «эстетика»?

4. Определите основные идеи трактата М. Мендельсона «Об основных положениях изящных искусств и наук».

5. Какое значение в немецкой эстетике определено творче­ству И.И. Винкельмана?

6. Каковы истоки, согласно К. Марксу, винкельма­новской концепции человека и красоты?

7. В чем позиция Лессинга в понимании красоты расходится с концепцией красоты Винкельмана?

8. За какие эстетико-этические приоритеты Лессинг крити­кует классицизм?

9. Какие задачи ставит Лессинг перед искусством? Какими философско-эстетическими аргументами он объясняет гра­ницы между поэзией и живописью? В чем выражается сущность пластических искусств?

10. Какую оценку «Лаокоону» Лессинга дал Гёте в своей ста­тье?

11. Почему творчество Гёте можно отнести к примеру возрожденческого универсализма?

12. Какие грани художественного видения Гёте раскрываются во второй период его творчества?

13. В чем состоит, по Гёте, превышение гармонии между видением и видимым, солнцевидным глазом и солнцем?

14. В сущности какого «видения» заключено творческое и художественное начало?

15. Какие традиции подготавливают формирование художественного видения Гёте? Как вы понимаете сущность «слепоты», которые, по М. Экхарту, сопровождают творческое видение?

16. Как определяет Гёте задачи художника в раннем творчестве? Как понимает красоту? Изменилось ли видение Гёте к моменту создания им «Фауста»: какие черты художественного видения свойственны этому произведению?

17. В чем, по Гёте, проявляется подлинная созидающая сила человека?

18. Какая тема проходит через всю драму «Фауст», определяя ее сюжетные, композиционные, языковые особенности?

19. Раскройте философский смысл предсмертного монолога Фауста.

Раздел VI. Немецкая классическая эстетика

1. Эстетика Иммануила Канта

Философию великого немецкого мыслителя Иммануила Канта (1724-1824) русский философ В.С. Соловьев справедливо охарактеризовал как «главную поворотную точку в истории человеческой мысли»⁹⁵.

В своем пафосе философия Канта имеет глубинное антропологическое основание и направленность. «Сам Кант был убежден, – подчеркивают в своей книге «Диалектика субъекта и объекта» К.Н. Любутин и Д.В. Пивоваров, – в том, что философские знания должны быть применимы к жизни, а «самый главный предмет в мире, к которому эти познания могут быть применены, – это Человек, ибо он для себя своя последняя цель»⁹⁶.

С шестидесятых годов XVIII века в исследованиях философа постепенно природа уступает первое место человеку. «Нравственно-антропологические интересы начинают занимать у него центральное место в сравнении с метафизическими и космологическими умозрениями. На почве этого антропологического направления мышления выросла, в конце концов, практическая философия»⁹⁷.

Важной вехой на этом пути является трактат «Наблюдения над чувством прекрасного и возвышенного», написанный в 1763 г. и изданный в 1764 г. В этом сочинении философ впервые затрагивает принципиальные проблемы практической философии посредством эстетических категорий.

В работе «Наблюдения над чувством прекрасного и возвышенного» Кант относит чувства прекрасного и возвышенного к видам тонкого чувства, в основе которого заключено ощущение приятного. «Вид гор, снежные вершины которых поднимаются над облаками, изображение неистовой бури или описание ада у Мильтона вызывает удовольствие, связанное, однако, с некоторым страхом», – эти впечатления обретают силу, если человек наделен чувством возвышенного⁹⁸. «Вид покрытых цветами лугов и долин с бегущими по ним ручьями и пасущимися на них стадами, описание рая», вызывают радостное и веселое чувство, если человек наделен эстетическим переживанием прекрасного.

Ночь возвышенна: когда «мерцающий свет звезд пробивается сквозь ночные тени и светит одинокая луна», – то состояние возвышенного вызывает в сердце призрение к земному и ощущение вечности⁹⁹. День прекрасен; он внушает «деловое рвение и чувство веселья»¹⁰⁰, возвещая о себе блеском радости в глазах и улыбкой.

Возвышенное, по Канту, выступает в нескольких категориях. Если чувству сопутствует некоторый страх или даже грусть, оно устраняюще-возвышенно. Спокойное изумление есть признак благородного возвышенного, а сознание возвышенной красоты – великолепного.

Возвышенное всегда должно быть значительным, его проявление характеризуется величиной и интенсивностью. Прекрасное может быть и малым. Чувство возвышенного вызывает как большая высота, так и большая глубина. Но чувство изумления, вызываемое высотой, свидетельствует о благородно-возвышенном, а ощущение ужаса от глубины говорит об устрашающе-возвышенном. Длительность, обращенная к прошедшим временам, благородно-возвышенна, поэтому постройки самой далекой древности вызывают благоговение, а описание вечности прошедшего – немое изумление¹⁰¹.

Анализируя свойства возвышенного и прекрасного у человека вообще, И. Кант показывает их взаимосвязь и характер взаимоотношений: «если чувство возвышенного не чередуется с чувством прекрасного или не сопровождается им, оно утомляет и не может продолжаться… длительное время»¹⁰².Ощущения возвышенного, – считает Кант, – больше напрягают душевные силы, чем переживание прекрасного, поэтому возвышенное общение («беседа в избранном обществе») обретает разрядку в веселой шутке. Радостный смех, напротив, составит прекрасный контраст к растроганному и серьезному выражению лица, способствуя тому, чтобы оба вида эстетических чувств следовали непринужденно. Относя возвышенное к дружбе, а прекрасное – к любви между мужчиной и женщиной, философ показывает, как дефиниции одной категории обогащают содержание другой. К примеру, нежность и глубокое уважение придают любви достоинство и возвышенность, а «забавная шутка и интимность усиливают в этом чувстве колорит прекрасного»¹⁰³.

Трагедия основана на чувстве возвышенного. В ней звучит великодушное самопожертвование для блага других, отважная решимость в опасностях и испытанная верность. Кант пишет: «Любовь там печальна, нежна и исполнена глубокого уважения, несчастье же других пробуждает в душе у зрителя сочувствие, чужое горе заставляет сильнее биться великодушное сердце. Зритель тронут и ощущает благородство своей собственной натуры»¹⁰⁴. Комедия возбуждает чувство прекрасного, изображая тонкие интриги, забавную неразбериху, шутки и смешные характеры. Любовь здесь весела и непринужденна.

Рассматривая особенности человеческой природы, И. Кант подчеркивает их динамический характер, в силу которого достойные качества способны перетекать в «крайние несовершенства» и наоборот. Так, устрашающе-возвышенное, если оно превосходит меру, приобретает причудливый характер. С другой стороны, «чувство прекрасного извращается, если при этом совершенно отсутствует благородство, и тогда его называют нелепым (läppisch)»¹⁰⁵.

Произведения ума и остроумия философ также наделяет причастностью к возвышенному и прекрасному. Он пишет: «Математическое представление о бесконечной величине мироздания, рассуждения метафизики о вечности, о провидении, о бессмертии нашей души в известной мере возвышенны и благородны. С другой стороны, и философия немало извращается пустыми мудрствованиями, и видимость основательности [в ней] не мешает тому, чтобы четыре силлогистические фигуры по праву рассматривать как школьные гримасы»¹⁰⁶.

Таким образом, в этом сочинении Кант впервые затрагивает принципиальные проблемы практической философии. Кант стремится доказать, что нравственность человека не зависит от каких бы то ни было метафизических умозрений, а вытекает из естественных свойств и задатков человеческой природы.

В Приложении к «Наблюдениям над чувством прекрасного и возвышенного» философ формулирует главную идею своей работы: «Чрезвычайно важно для человека знать, как надлежащим образом занять свое место в мире, и правильно понять, каким надо быть, чтобы быть человеком»¹⁰⁷.

Критика способности суждения

Кантовская эстетика, выросла, – как обычно пола­гают, – не из непосредственного интереса к проблемам искус­ства и художественного творчества и не из основанной на са­мом вопросе необходимости, она связана в работе «Критика способности суждения» с про­блемой целесообразности в природе.

«Однако, – замечает Э. Кассирер, – если следовать этому воззрению на историческое возникновение «Критики способно­сти суждения», то ее историческое воздействие должно казаться едва ли не чудом…Благодаря «Критике способности суждения» Гёте и Шиллер – каждый на своем пути – нашли и установили свое подлинное внутреннее отно­шение к Канту; от нее, более чем от какого-либо другого кан­товского произведения, пошло новое движение мышления, оп­ределившее всю послекантовскую философию в ее направлен­ности»¹⁰⁸.

В своих трудах «Критика чистого разума» (1781) и «Кри­тика практического разума» (1788) он исследовал рассудок, предписывающий закон природе, и разум, полагающий законы воле. Первый имеет отношение к природе, бытию, второй – к долгу, свободе. Разграничив мир природы и мир свободы, Кант снова стремится их объединить, найти между ними прими­ряющее звено. Эту примеряющую область Кант видит в спо­собности суждения, которая пребывает как между рассудком и разумом, так и между познанием и желанием: «...необхо­димо, по крайней мере, предварительно, предполагать, что спо­собность суждения точно так же сама содержит априорный принцип и, так как со способностью желания необходимо свя­зано удовольствие и неудовольствие, точно так же способст­вует переходу от чистой познавательной способности, т.е. от области понятий природы, к области понятия свободы, как в логическом применении она делает возможным переходит рас­судка к разуму»¹⁰⁹.

«Удовольствие», которое до сих пор считалось чисто эм­пирическим, вводится теперь в круг априорно определяемого и априорно познаваемого; рассматриваемое до сих пор как нечто индивидуально-произвольное, чем каждый отдельный субъект отличается от других, получает теперь – по крайней мере, в од­ном из своих основных моментов – всеобщее значение «для каждого». Расширение и уг­лубление понятия априорности в теории делает возможной ап­риорность эстетики и прокладывает путь к ее определению и формулировке.

Существует ли, – неизбежно должны будем мы задать во­прос, – целесообразная форма явлений, которая открывается нам не через опосредствование понятия и трансцендентальной рефлексии, а непосредственно выражается в чувствах удоволь­ствия и неудовольствия? Существует ли индивидуальная форма бытия, связь феноменов, представляющая собой по от­ношению к миру чистого и эмпирического мышления нечто универсально собственное и поэтому непостигаемое методами классификации и систематики в научных законах – и все-таки свидетельствующая о наличии самостоятельной и исконной особой закономерности?

Кассирер пишет: «Поставив эти два вопроса, мы непо­средственно подошли к той точке, в которой метафорический смысл искусства, явивший себя нам в понятии «техники при­роды», обретает подлинный смысл и в которой тем самым сис­тема общей телеологии включает в себя критику эстетической способности суждения как важный раздел»¹¹⁰.

С этих позиций становится понятным обоснование Канта необходимости и содержательности эстетической способности суждения, философской эстетики: «…мы можем считать кра­соту природы изображением понятия формальной (чисто субъективной) целесообразности, а цели природы – изображе­нием понятия реальной (объективной) целесообразности; о первой из них мы судим на основании вкуса (эстетически, по­средством чувства удовольствия), о другой же – на основании рассудка и разума (логически, согласно понятиям).