4. Возможные научные толкования философии Монтескье

Философия Монтескье не относится ни к упрощенной де­терминистской философии — как считал, например, Огюст Конт, — ни к традиционной философии естественного права, а является попыткой совместить и ту и другую. Этим объясня­ется большое число толкований его научной мысли.

Немецкий историк Мейнеке, посвятивший Монтескье одну из глав своего классического труда «Формирование историз­ма», считал, что учение Монтескье колеблется между рацио­нальным универсализмом, характерным для научной мысли XVIII в., и теорией исторических частностей, расцветшей в ис­торических школах XIX в.

Действительно, у Монтескье можно найти формулировки, в которых отражена философия рационального, всеобщего по­рядка, и одновременно формулировки, где акцент делается на многообразии обычаев и исторических общностей людей. Ос­тается определить, следует ли рассматривать умозаключения Монтескье как некий непрочный компромисс между этими двумя направлениями, как этап на пути к открытию всеобъем­лющего историзма или как оправданную, но несовершенную попытку сочетать два хода рассуждений, ни один из которых не был окончательно исключен.

Л. Альтюссер в своем толковании Монтескье рисует новый портрет противоречивого мыслителя. Противоречия Монте­скье, по его мнению, заключаются в его гениальном новатор­стве и реакционных взглядах. В таком толковании есть доля истины. В свете идеологических конфликтов XVIII в. Монте­скье относится к партии, которую, действительно, можно на­звать реакционной, поскольку он призывал вернуться к соци­альным институтам прошлого, в какой-то мере легендарным.

В XVIII в., особенно в его первой половине, большой спор между французскими политическими писателями шел вокруг теории монархии¹⁸ и положения аристократии при монархии. Грубо говоря, существовало две противоположные школы. Римская школа считала, что французская монархия восходит к великой Римской империи и король Франции — ее наследник. В таком случае история оправдывает претензии короля Франции на абсолютную власть. Вторая, так называемая германистская школа исходила из того, что источником привилегирован­ного положения французской знати служат завоевания фран­ков. В ходе дискуссии родились две разные доктрины, которые продолжали существовать в XIX в. и привели к появлению сугубо расистских идеологий, например теории о том, что ари-

71

стократы были германского происхождения, а народ — галло-римского. Разделение между аристократией и народом якобы соответствовало, таким образом, разделению между победите­лями и побежденными. Это право победителя, которое сегодня вряд ли оправдывает сохранение неравенства, в прошлом, в XVIII в., оставалось законной и солидной основой социальной иерархии¹⁹.

В этом конфликте двух школ Монтескье придерживается германистской школы, хотя и с нюансами, оговорками и более тонко, чем непримиримые теоретики прав аристократии (для того чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к трем по­следним книгам его «О духе законов»). В конце главы об анг­лийской конституции есть знаменитая фраза: английская сво­бода, основанная на равновесии властей, родилась «в лесах», то есть в лесах Германии.

В целом же Монтескье проявляет заботу о привилегиях ари­стократии и об укреплении третьего сословия²⁰. Он ни в коей мере не является ни идеологом равенства, ни тем более народ­ной власти. Связывая социальное неравенство с социальным порядком, он очень хорошо свыкается с первым. И если счи­тать, как Л. Альтюссер, что народная власть и равенство суть понятия политические, которые прошли через революции XIX и XX вв., через Французскую и Русскую революции, если ве­рить, что история ведет к народной власти и свободе, то можно сказать, что Монтескье — идеолог старого режима и, в этом смысле, реакционер.

Мне кажется, однако, что вопрос более сложен. Монтескье действительно думает, что социальное неравенство было всег­да, что правит всегда привилегированная часть, однако каковы бы ни были исторически сложившиеся социальные институты, о которых он упоминает, он в конечном счете проводит мысль о том, что социальный порядок по своей сути неоднороден и ус­ловием свободы всегда служит равновесие социальных сил и правление избранных; причем термину «избранные» придается самый общий и самый широкий смысл, и, таким образом, сюда включаются как наиболее достойные граждане эгалитарной де­мократии, так и представители знати в условиях монархии или активисты коммунистической партии режима советского типа.

Иначе говоря, суть политической философии Монтескье за­ключается в либерализме: цель политического порядка состоит в том, чтобы обеспечить умеренность власти с помощью под­держания равновесия сил между державами; между народом, аристократией и королем в условиях французской или англий­ской монархии; между народом и привилегированным сослови­ем, плебеями и патрициями в Римской республике. Таковы раз­личные примеры одной и той же фундаментальной концепции

[72]

неоднородного и иерархического в своей основе общества, где для умеренности власти требуется равновесие сил.

Если умозаключение Монтескье именно таково, то оно от­нюдь не доказывает, что он реакционер. Он, неоспоримо, реак­ционер в жарких стычках XVIII в. Он не предвидел Француз­ской революции и не желал ее. Возможно, он ее подготовил, сам того не желая, потому что невозможно ни до, ни после со­бытия определить историческую ответственность каждого; од­нако сознательно он не желал Французской революции. В той мере, в какой можно предвидеть, как бы поступил человек в обстановке, которую он не пережил, можно вообразить, что Монтескье в крайнем случае мог бы быть одним из членов Уч­редительного собрания. Но вскоре он оказался бы в оппозиции и встал бы перед выбором — как все либералы его толка — между эмиграцией, гильотиной или внутренней эмиграцией, т.е. уходом от острых схваток революции внутри страны.

Однако политического реакционера Монтескье по его об­разу мысли, вероятно, не назовешь устаревшим, не отнесешь к анахронизму. Какова бы ни была структура общества, к ка­кой бы эпохе оно ни относилось, можно всегда подойти к проблеме, применяя метод мышления Монтескье, то есть, про­анализировав форму общества в его разнородности и путем поисков равновесия внутренних сил общества, обеспечить га­рантии свободы и умеренности.

Одно из последних исследований научной мысли Монте­скье можно найти в короткой главе, которую Леон Брюнсвик посвятил Монтескье в своей работе «Прогресс сознания в за­падной философии», где автор приходит к выводу о том, что эта самая научная мысль в высшей степени противоречива²¹.

По мнению этого критика, Монтескье дал нам некоторым образом шедевр чистой социологии, я хочу сказать, аналитиче­ской социологии, устанавливающей многочисленные связи между тем или иным фактором, без попытки философского обобщения, без претензии на уточнение предопределяющего фактора и глубоких истоков каждого общества.

Помимо этой чистой социологии, Брюнсвика соблазняет мысль о том, что у Монтескье нет никакой стройной системы. Цитируя высказывание последнего: «Но мир разумных существ далеко еще не управляется с таким совершенством, как Мир физический...» — он думает, что этот парадокс (видеть ме­нее совершенным, по крайней мере внешне, разумный мир из-за возможности нарушать законы, которым он подчинен) рав­носилен путанице между законом причинным и законом пред­писывающим,

Леон Брюнсвик указывает также на колебания Монтескье между картезианскими формулировками относительно понятия

[73]

«тип» (прежде чем круг был начертан, все радиусы его уже рав­ны, так же как есть справедливость и несправедливость до ус­тановления положительных законов) и классификацией типов политического строя, которая берет начало в аристотелевских источниках. В конечном счете, в труде «О духе законов» Брюнсвик не видит ни единства, ни последовательности и ограничи­вается выводом, что читатели все же нашли в нем скрытую фи­лософию прогресса в духе либеральных ценностей.

Лично я считаю такую оценку слишком строгой. Верно, что у Монтескье нет системы, однако, возможно, отсутствие сис­темы соответствует духу такого рода исторической социоло­гии. Я надеюсь, что смог показать, что научная мысль Монте­скье далеко не так противоречива, как это часто утверждают.

Как социолог, Монтескье пытался сочетать две идеи, ни од­на из которых не может быть отброшена, но совмещение ко­торых затруднительно. С одной стороны, он косвенно утверж­дал наличие бесконечного множества частных толкований. Он показал, насколько многочисленны аспекты одной человече­ской общности, которые требуют рассмотрения, насколько многочисленны определяющие факторы, на счет которых можно отнести различные аспекты общественной жизни. С другой стороны, он искал способ преодолеть простое совме­щение частных связей, выявить нечто, составляющее единство исторических систем. Он посчитал, что нашел более или менее ясный принцип такого соединения, который не противоречил бы бесконечному множеству частных толкований в понятии «дух народа», понятии, которое привязано к политической те­ории посредством понятия «принцип правления».

В труде «О духе законов» четко просматривается несколь­ко видов научных толкований, «понимающих суждений», близ­ких тем, которые пытаются разработать современные социо­логи. Эти толкования и суждения призваны служить подспорь­ем для создателей законов. Например, Монтескье, определив идеальный тип какого-либо правления, в состоянии логически показать, какими могут быть различного рода законы (законы воспитания, законы фискальные, законы торговли, законы против роскоши и чрезмерных расходов) с тем, чтобы этот идеальный тип социально-политического строя мог бы полно­стью воплотиться в реальность. Он дает советы, не выходя за рамки научного плана, просто предполагая, что законодатели желают помочь этому строю сохраниться.

Есть в работе и рекомендации, касающиеся конечной цели какой-то отдельной социальной деятельности. Примером мо­жет служить рекомендация, касающаяся права граждан в пе­риод войны и мира. В какой мере Монтескье удалось реально доказать, что различные народы должны во время мира делать

[74]

друг другу как можно больше добра, а во время войны причи­нять как можно меньше зла, это другой вопрос. Эти в целом похвальные утверждения скорее звучат догматически, чем представляют собой научные доказательства. Но как бы то ни было, социология Монтескье в том виде, в каком она нам представляется, содержит в себе возможность привнести различные законы в реализацию конечной цели, присущей той или иной человеческой деятельности.

В трудах Монтескье имеются, наконец, рекомендации, ка­сающиеся всеобщих законов человеческой природы, которые дают право если не установить, каким конкретно должен быть тот или иной социально-политический институт, то по крайней мере осудить тот или иной из них, например рабство. Я скло­нен утверждать, что понятие формального естественного пра­ва с отрицательным значением в том виде, в каком оно пред­ставлено в политической философии Эрика Вейля, уже при­сутствует в работе «О духе законов»22. Рациональные законы человеческой природы изложены у Монтескье в настолько аб­страктной форме, что это исключает возможность сделать на их основе конкретные выводы о том, что должны представ­лять собой отдельные социально-политические институты, а также допускать осуждение той или иной практики.

Наконец, для социологической мысли Монтескье характе­рен подход, который можно было бы назвать синхроническим и диахроническим методом мышления, т.е. в постоянном соче­тании сравнительного изучения различных явлений современ­ного общества и сопоставления их с феноменами прошлого и самой историей этого общества. Противопоставление, которое О. Конт называет «статика — динамика», уже просматривает­ся в социологической методике «О духе законов».

Однако если это так, то почему Монтескье рассматривают не как социолога, а как предвестника социологии? Какое име­ется оправдание того факта, что его не считают одним из от­цов-создателей социологии?

Первой причиной служит то, что слова «социология» не су­ществовало во времена Монтескье и этот термин, вошедший постепенно в употребление, был создан О. Контом.

Вторая причина гораздо глубже и заключается в том, что Монтескье не исследует современного общества. Те, кого счи­тают основателями социологии, — Конт или Маркс — в качестве объектов своих исследований брали типичные, характер­ные черты современного общества, то есть общества, которое считается в высшей степени индустриальным, или капитали­стическим. Монтескье же не только не рассматривал обще­ство как объект для размышлений, но даже категории оценки, Использованные им, были в основном категориями классиче-

[75]

ской политической философии. Наконец, в работе «О духе за­конов» автор не отдает предпочтения ни экономике, ни обще­ству по отношению к государству.

Монтескье в каком-то смысле последний из классических философов, а в каком-то — первый из социологов. Он остает­ся еще классическим философом в той мере, в какой он счи­тает, что общество в основном определяется своим политиче­ским строем, а также в своей концепции свободы. Но в то же время он вновь и вновь интерпретирует классическую полити­ческую мысль в глобальной концепции общества и стремится трактовать все аспекты человеческой общности с социологи­ческой точки зрения.

Добавим, наконец, что Монтескье не знает веры в про­гресс. Но в том, что он не поверил в прогресс в том смысле, в каком в него поверил Конт, нет ничего удивительного. Сосре­доточив все внимание на политическом строе, он не усмотрел в ходе истории последовательного движения к лучшему. По­литическая судьба до наших дней складывалась, как это уви­дел вслед за многими другими Монтескье, из чередования взлетов и падений. Монтескье, таким образом, не постиг идеи прогресса, которая естественно возникает, когда предметом изучения становится экономика и наука. Экономическую же философию прогресса мы находим у Маркса; философию на­учного прогресса человека — у Конта.