1. Политическая теория

Проблема концептуального подхода Монтескье, позволяю­щего ему внести разумный порядок в беспорядочное многооб­разие явлений, сводится, по существу, к классическому для специалистов, изучающих его творчество, вопросу о плане по­строения его труда «О духе законов». Предлагает ли он чита­телю осмысленный порядок или содержит только серию бо­лее или менее тонких наблюдений тех или иных аспектов ис­торической действительности?

«О духе законов» подразделяется на несколько частей, ка­жущаяся разнородность которых не раз отмечалась. Следуя логике моих рассуждений, в этой работе можно выделить в основном три больших раздела.

Во-первых, 1 3 первых книг, в которых освещается широко известная теория трех форм правления — т.е. именно то, что мы могли бы назвать политической социологией, — и, по сути, предпринимается попытка свести всего к нескольким типам многообразие форм правления, каждый из которых характе­ризуется, исходя одновременно из его природы и принципа.

Второй раздел включает с XIV до XIX книги. Он посвящен материальным и физическим факторам, т.е. в основном влия­нию на человека, его нравы, политические структуры климата и географической среды.

В третьем разделе, включающем XX—XXVI книги, после­довательно рассматривается влияние на нравы, обычаи людей и их законы социальных факторов, торговли, денежной систе­мы, численности населения и религии.

Эти три раздела представляют собой, по всей видимости, с одной стороны, элемент политической социологии и, с другой — социологический анализ причинных факторов, как физиче­ских, так и моральных, воздействующих на общественное уст­ройство.

За пределами этих трех основных разделов остаются по­следние книги «О духе законов», посвященные в качестве ис­торических иллюстраций изучению римского и феодального законодательства, и книга XXIX, которую трудно отнести к

[36]

какому-либо из трех разделов и в которой предпринимается попытка ответить на вопрос о том, как следует создавать зако­ны. Эта книга может быть истолкована как практическая раз­работка, возникшая на основе выводов научно-теоретического исследования.

Есть, наконец, еще одна книга, которая с трудом вписыва­ется в общий план труда, это книга XIX, которая касается те­мы общего духа отдельно взятой нации. Автор не останавлива­ется на каком-либо одном факторе или на политическом ас­пекте социально-политических институтов, а трактует то, что, возможно, составляет основополагающий принцип объедине­ния всего входящего в понятие «социальный». Во всяком слу­чае, эта книга — одна из самых значительных. Она представ­ляет собой переходное или связующее звено между первым разделом «О духе законов» — политической социологией — и двумя другими разделами, где исследуются физические и мо­ральные причинные факторы.

Такое напоминание плана «О духе законов» позволяет нам перейти к основным проблемам трактовки Монтескье. Все ис­торики, изучавшие это произведение, поражались различию между первым и двумя последующими его разделами. Всякий раз, сталкиваясь с кажущейся неоднородностью отдельных частей одной и той же книги, они пытались прибегнуть к вре­менному историческому объяснению и стремились определить даты написания автором той или иной части.

Однако в отношении Монтескье такого рода проблема в исторической трактовке не представляет больших трудностей. Первые книги «О духе законов», если не с самой первой, то со II по VIII — то есть книги, в которых дается анализ трех форм правления, — написаны, если можно так сказать, под эмоциональным воздействием Аристотеля.

Монтескье написал их до своей поездки в Англию, в тот период, когда он преимущественно находился под влиянием классической политической философии. В свете же класси­ческих традиций «Политика» Аристотеля была главной книгой. То, что Монтескье первую часть своей книги написал с книгой Аристотеля под рукой, не вызывает сомнения. Почти на каж­дой странице его работы можно найти ссылки в форме наме­ков или критики.

Следующие книги, в частности знаменитая XI о конститу­ции Англии и разделении властей, возможно, были написаны позже, после пребывания Монтескье в Англии, под впечатле­нием от поездки. Что касается глав по социологии, относящих­ся к исследованию физических и моральных причинных фак­торов, то они, видимо, были написаны значительно позднее первых.

[37]

Исходя из сказанного, было бы легко — но вряд ли это должно нас удовлетворить — представить «О духе законов» в виде простого сложения двух разных способов мышления, двух способов изучения реальной действительности.

Монтескье в таком случае следовало бы рассматривать как последователя классических философов. Тогда можно было бы сказать, что он продолжал разрабатывать теорию форм правления, которая если и отличается по некоторым пунктам от классической теории Аристотеля, но тем не менее сохраня­ет традиции этих философов. В то же время Монтескье оста­вался бы социологом, который изучал влияние климата, гео­графической среды, численности населения и религии на раз­личные аспекты коллективной жизни людей.

Раздвоение автора: теоретик политики, с одной стороны, социолог — с другой, — могло бы привести к мысли о том, что «О духе законов» — произведение непоследовательное, бес­связное, а отнюдь не стройный, строго подчиненный единой доминанте и единой концептуальной системе труд, пусть даже содержащий разделы, написанные в разное время и, возмож­но, под разным вдохновляющим воздействием.

Однако прежде, чем согласиться с таким суждением — ка­ковое предполагает, что историк-исследователь умнее автора и способен сразу разглядеть противоречие, не замеченное ге­ниальным мыслителем, — необходимо постараться найти внут­ренний порядок, который Монтескье, независимо от того, прав он или нет, соблюдал в своих размышлениях. Речь идет о проблеме совместимости теории узкого круга типов правле­ния и теории причинности.

Монтескье различает три формы правления — республику, монархию и деспотизм. Каждый из этих, трех видов правления находит свое определение с помощью двух понятий, которые автор «О духе законов» называет природой и принципом прав­ления.

Природой правления называется то, что делает его таким, каково оно есть. Принцип правления определяется чувством, которым должны руководствоваться люди внутри системы то­го или иного типа правления, чтобы она функционировала гар­монично. Так, основой или господствующим принципом ре­спублики служит добродетель. Это не означает, что в респуб­лике люди добродетельны, но предполагает, что они должны быть таковыми и что республики могут быть процветающими только в той мере, в какой их граждане добродетельны².

Природа каждого правления определяется числом облада­телей суверенной верховной власти. Монтескье пишет: «Есть три образа правления: республиканский, монархический и де­спотический. Чтобы обнаружить их природу, достаточно и тех

[38]

представлений, которые имеют о них даже наименее осведом­ленные люди. Я предлагаю три определения или, вернее, три факта: республиканское правление — это то, при котором верховная власть находится в руках или всего народа или час­ти его; монархическое, при котором управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; между тем как в деспотическом все вне всяких законов и правил движется волей и произволом одного лица. Вот что я называю природой правления» (ibid., p. 239).

Формулировка «весь народ или его часть» в применении к республике дана с целью напомнить о двух видах республи­канского правления: демократическом и аристократическом.

Однако эти определения тотчас показывают, что природа правления зависит не только от числа тех, кто держит в своих руках верховную власть, но и от того, каким образом эта власть осуществляется. Режимы, при которых имеется только один обладатель верховной власти, — это монархия и деспо­тизм. Но при монархическом режиме единственный облада­тель власти правит по единым, твердо установленным законам, тогда как при деспотизме — без законов и правил. Мы распо­лагаем, таким образом, двумя критериями, или, как говорят на современном жаргоне, двумя переменными величинами, чтобы точно определить природу каждого правления: с одной сторо­ны — кто держит в руках верховную власть и, с другой — в какой форме эта верховная власть осуществляется?

Следует добавить и третий критерий, относящийся к прин­ципу правления. Даже почти юридической характеристики об­ладателя верховной власти еще недостаточно, чтобы опреде­лить ту или иную форму правления. Каждая форма правления характеризуется, кроме того, чувством, без которого она не может быть стабильной и процветающей.

По мнению Монтескье, можно различать три основные разновидности политического чувства, каждая из которых обеспечивает стабильность той или иной формы правления. Республика опирается на добродетель, монархия — на честь, Деспотизм — на чувство страха.

Добродетель республики — это не моральная, а сугубо политическая добродетель, основанная на уважении к зако­нам, на преданности индивидуума коллективу.

«...Честь, — как считает Монтескье, — с философской точ­ки зрения... это ложная честь». Это соблюдение каждым того, чем он обязан своему положению³.

Что же касается страха, то это понятие не требует опреде­ления. Это примитивное чувство, которое находится, так ска­зать, вне политики. И тем не менее этого состояния, этого чув­ства касались в своих трудах многие теоретики политики, по-

[39]

тому что многие из них, начиная с Гоббса, считали, что это са­мое всеобъемлющее чувство, чувство, свойственное человеку более других, это то чувство, которое объясняет само сущест­вование государства. Монтескье, впрочем, в отличие от Гобб­са, не пессимист. В его глазах государственный строй, осно­ванный на страхе, по сути своей коррумпирован и стоит почти на грани политического небытия. Подданные же, подчиняющи­еся только из страха, — почти не люди.

Такая оригинальная классификация форм государственного устройства отличается от их традиционного классического оп­ределения.

Монтескье считает, во-первых, демократическую и ари­стократическую формы республиканского правления — кото­рые по классификации Аристотеля представляют собой два совершенно различных типа правления — двумя разновидно­стями одного и того же строя, называемого республиканским в отличие от монархии. По мнению Монтескье, Аристотель не знал истинной природы монархии. Что легко объяснить, по­скольку монархия в том виде, в каком ее понимает Монте­скье, в полной мере нашла свое воплощение только в евро­пейских монархиях⁴.

Такой оригинальный подход объясняется весьма глубокой причиной. Дело в том, что, с точки зрения Монтескье, разли­чие форм правления означает одновременно и различие орга­низационных и социальных структур. В свое время Аристотель разработал теорию государственного устройства, которую он, по-видимому, считал универсальной; при этом он предполагал, что социальной базой должно служить греческое поселение. Монархия, аристократия и демократия составляли три разно­видности политической организации греческих городов. В та­ком случае было правомерно классифицировать формы прав­ления по числу обладателей верховной власти. Однако такого рода анализ предполагает, что эти три государственных строя должны быть, по современному выражению, политической надстройкой той или иной формы общества.

Классическая политическая философия не особенно зада­валась вопросом о взаимоотношениях между разными форма­ми политической надстройки и социальным базисом. Она не смогла четко сформулировать вопрос о том, в какой мере можно провести классификацию различных форм политиче­ского строя, если не считать организации различных типов об­щества. Решающий вклад Монтескье заключается именно в том, что он взялся вновь рассмотреть эту проблему в ее сово­купности, сочетая анализ различных типов государственного строя с анализом соответствующих общественных структур

[40]

таким образом, что каждая из форм правления предстает од­новременно как определенное общество.

Связь между политическим режимом и обществом устанав­ливается совершенно четко, и в первую очередь путем сопо­ставления размеров территории, занимаемой той или иной об­щественной системой. По мнению Монтескье, каждый из трех типов правления соответствует определенным размерам территории, занимаемой данным обществом. Формулировок на этот счет у Монтескье предостаточно:

«Республика, по своей природе, требует небольшой терри­тории, иначе она не удержится» (ibid., p. 362).

«Монархическое государство должно быть средней вели­чины. Если бы оно было мало, оно сформировалось бы как республика; а если бы оно было слишком обширно, то пер­вые лица в государстве, сильные по своему положению, на­ходясь вдали от государя, имея собственный двор в стороне от его двора, обеспеченные от быстрых карательных мер за­конами и обычаями, могли бы перестать ему повиноваться» (ibid., p. 363).

«Обширные размеры империи — предпосылка для деспоти­ческого управления» (ibid., p. 365).

Если бы потребовалось перевести эти формулировки в строго логические суждения, то, вероятно, не следовало бы применять здесь четкий язык причинности — т.е. утверждать, что, как только территория государства превышает определен­ные размеры, деспотизм неизбежен, — а лучше сказать, что существует естественная связь между количественными ха­рактеристиками общества и формой правления. Правда, при этом исследователь неминуемо оказался бы перед решением трудной проблемы: ведь если по достижении определенных размеров территории государство неизбежно должно стать деспотическим, то не будет ли вынужден социолог принять как должное необходимость существования режима, который он считает в человеческом и моральном отношении отрица­тельным? Разве, конечно, утверждением, что государство не должно превышать какие-то определенные размеры, он избе­жит этого неприятного вывода.

Как бы то ни было, с помощью этой теории размеров Мон­тескье привязывает классификацию типов государственного строя к тому, что сейчас называется социальной морфологией или, по выражению Дюркгейма, количественными характери­стиками общества.

Монтескье, кроме того, привязывает классификацию форм государственного строя к анализу различных обществ, руко­водствуясь понятием принципа правления, т.е. чувства, необ­ходимого для функционирования того или иного строя. Теория

[41]

принципа или первоосновы правления со всей очевидностью ведет к теории органического строения общества.

Поскольку добродетель в республике, если говорить совре­менным языком, — это любовь к законам, к отечеству, готов­ность жертвовать своими интересами в интересах коллектива, то, при тщательном рассмотрении, она ведет в определенном смысле к равенству. Республика — это строй, при котором люди живут благодаря коллективу и ради коллектива, при ко­тором они чувствуют себя гражданами, что предполагает, что они чувствуют себя и являются равными по отношению друг к другу.

В монархии же основным нравственным принципом являет­ся честь. Теоретизируя на этот счет, Монтескье принимает время от времени полемический и иронический тон.

«В монархиях политика совершает великие дела при мини­мальном участии добродетелей, подобно тому как самые луч­шие машины совершают свою работу с помощью возможно меньшего количества колес и движений. Такое государство существует независимо от любви к отечеству, от стремления к истинной славе, от самоотверженности, от способности жерт­вовать самым дорогим и от всех героических добродетелей, которые мы находим у древних и о которых знаем только по рассказам» (ibid., p. 255).

«Монархическое правление, как мы сказали, предполагает существование чинов, преимуществ и даже родового дворян­ства. Природа чести требует предпочтений и отличий. Таким образом, честь по самой своей природе находит себе место в этом образе правления.

Честолюбие, вредное в республике, может быть благотвор­но в монархии, оно одушевляет этот образ правления и притом имеет то преимущество, что не опасно для него потому, что может быть постоянно обуздываемо» (ibid., p. 257).

Такого рода анализ не совсем нов. С тех пор как люди на­чали размышлять о политике, они все время колебались меж­ду двумя крайностями: либо государство процветает только тогда, когда люди непосредственно желают добра всему об­ществу; либо — поскольку невозможно, чтобы люди прямо желали добра коллективу, — когда имеется добрый, крепкий режим, при котором людские пороки служат на благо всем. Теория чести Монтескье является без всяких иллюзий разно­видностью этого второго тезиса. Благополучие коллектива лю­дей обеспечивается если не пороками граждан, то по меньшей мере благодаря малозначительным качествам или даже благо­даря поведению, которое с моральной точки зрения заслужи­вает порицания.

[42]

Лично я считаю, что в главах, касающихся чести, Монте­скье придерживается двух основных позиций или мыслей: с одной стороны, налицо относительное обесценение чести по отношению к истинной политической добродетели как древ­них, так и республиканцев; с другой стороны, приобретает ценность честь в качестве принципа общественных отношений и защиты государства против самого большого зла — деспо­тизма.

Действительно, если две формы правления — республикан­ская и монархическая — по сути своей различны, так как одна основывается на равенстве, а другая на неравенстве (посколь­ку первая базируется на политической добродетели граждан, а вторая на подмене добродетели честью), то тем не менее эти два строя имеют общую черту: они умеренны, в них нет про­извола, никто не правит без соблюдения законов. А вот когда речь идет о третьей форме правления, деспотическом режиме, то здесь умеренность заканчивается. В своей характеристике трех типов правления Монтескье дает двойную их классифи­кацию, подразделяя их на умеренные и неумеренные. Респуб­лику и монархию он рассматривает как умеренные типы, а де­спотизм — нет.

К этому нужно добавить третий вид классификации, кото­рую я назвал бы, отдавая дань моде, диалектической. Респуб­лика создается на основе эгалитарных взаимоотношений чле­нов коллектива. Монархия — в основном на дифференциации и неравенстве. Что же касается деспотизма, то он имеет при­знаки возврата к равенству. Однако, тогда как равенство ре­спубликанское заключается в добродетели и участии всех в осуществлении высшей власти, равенство деспотизма пред­ставляет собой равенство на базе страха, беспомощности и неучастия в реализации власти.

В деспотизме Монтескье показывает, так сказать, абсолютное политическое зло. Видимо, деспотизм неизбежен, когда государства становятся слишком крупными, но деспотизм — это режим, при котором без правил и законов правит один че­ловек, а следовательно, над всеми царит страх. Хочется ска­зать, что, как только воцаряется деспотизм, каждый человек начинает бояться всех остальных.

В конечном счете политическая мысль Монтескье реши­тельно противопоставляет деспотизму, где каждый боится каждого, свободные режимы, где ни один гражданин не испы­тывает страха перед другим. Эту уверенность, которую каж­дому гражданину придает свобода, Монтескье выразил ясно и недвусмысленно в главах, посвященных английской конститу­ции, в своей XI книге. При деспотическом строе существует

[43]

только одно средство ограничить абсолютную власть царству­ющей особы — религия, но это средство весьма ненадежно.

Этот синтез не может не вызвать дискуссии и критики.

Прежде всего возникает вопрос, является ли деспотизм конкретной политической формой правления в том же смыс­ле, что и республика или монархия. Монтескье уточняет на этот счет, что моделью республики могут служить античные республики, и в частности древнеримская республика периода до великих завоеваний. Моделью монархии служат современ­ные ему европейские монархии — английская и французская. Что же касается примеров деспотизма, то это, без сомнения, империи, которые он, обобщая, называет азиатскими: персид­ская, китайская, индийская и японская. Конечно, знания, кото­рыми располагал Монтескье об Азии, были отрывочными, но в его распоряжении были документы, позволившие ему доста­точно детально представить свою концепцию азиатского де­спотизма.

Монтескье стоит у истоков того толкования истории Азии, которое еще до сих пор не забыто и которое характерно для европейской мысли, представляющей азиатские режимы в ос­новном как деспотические, лишенные любой политической структуры, каких бы то ни было институтов и вообще всяких сдерживающих факторов. Азиатский деспотизм в представле­нии Монтескье — это пустыня рабства. Один-единственный всемогущий владыка, обладающий абсолютной властью, кото­рый, возможно, и передает какие-то полномочия своему вели­кому визирю, но, независимо от того, какого характера могут складываться взаимоотношения между деспотом и его окру­жением, в обществе нет ни социальных классов, ни прослоек, ни порядков, способных создавать общественное равновесие; нет в нем и ничего похожего ни на добродетель античных вре­мен, ни на европейскую честь, только страх царствует над миллионами людей на необозримых просторах, где государст­во зиждется лишь на том, что один может все.

Однако не содержит ли такая теория азиатского деспотиз­ма, в которой создается идеальный образ политического зла, намек в адрес европейских монархий, а может быть, и твер­дое намерение вызвать полемику по этому вопросу? Не будем забывать знаменитую фразу: «Все монархии потеряют себя в деспотизме, как реки теряются при впадении в море». Мысль об азиатском деспотизме — это навязчивая идея о том, во что может превратиться монархия, когда утрачивается уважение к сословию, к дворянству и общественным прослойкам, без чего абсолютная власть и произвол одного лица лишаются каких бы то ни было сдерживающих факторов.

[44]

Теория государственного правления Монтескье в той ее ча­сти, где она устанавливает зависимость той или иной формы правления от размеров территории, занимаемой государством, рискует, кроме того, привести нас к своего рода фатализму.

В работе «О духе законов» налицо колебание между двумя крайностями. В целом ряде мест легко заметить своего рода иерархию, согласно которой республика представляет собой наилучший строй, затем идет монархия и, наконец, деспотизм. Однако же если каждый строй неотвратимо зависит от опреде­ленных размеров жизненного пространства общества, то мы имеем дело не с иерархией ценностей, а с неумолимым детер­минизмом.

Существует, наконец, еще одно критическое замечание или сомнение, касающееся главного, а именно взаимосвязи между политическими режимами власти и социальными моделями об­щества.

Эта взаимосвязь может быть осмыслена по-разному. Со­циолог или философ может рассматривать определение того или иного политического строя как исчерпывающее по одному-единственному критерию, например по числу обладателей высшей власти, и на этом основывать классификацию полити­ческих режимов, имеющую внеисторические рамки. Таковой была по сути концепция классической политической филосо­фии, в частности в той степени, в какой она рассматривала те­орию форм правления, абстрагируясь от организации обще­ства и предполагая, так сказать, вневременную пригодность политических моделей.

Между тем можно также, как более или менее четко посту­пает Монтескье, тесно увязать политический строй и социаль­ную модель. В этом случае мы приходим к тому, что Макс Вебер назвал бы тремя идеальными типами: античное поселение — госу­дарство небольших размеров, управляемое по республиканско­му, демократическому или аристократическому принципу; иде­альный тип европейской монархии, суть которой заключается в дифференциации сословий, законном и умеренном монархиче­ском правлении; и наконец, законченный тип азиатского деспо­тизма — государство крайне больших размеров с абсолютной властью одного лица, где единственным фактором, ограничива­ющим произвол суверена, является религия; равенство при этом восстановлено, но при всеобщем бесправии.

Монтескье избрал скорее эту последнюю концепцию взаи­мосвязи между политическим строем и типом социального порядка. Однако тут сразу же возникает вопрос: в какой степе­ни политические режимы можно отделить от исторической сущности, в которую они воплотились?

[45]

Как бы то ни было, но остается главная мысль — какова эта связь, которая устанавливается между характером правле­ния, типом политического строя, с одной стороны, и характе­ром межличностных взаимоотношений — с другой? По сути, решающим в глазах Монтескье служит не принадлежность высшей власти одному или нескольким лицам, а то, как эта власть осуществляется: с соблюдением законов и чувством ме­ры или, напротив, с произволом и насилием. Социальная жизнь отличается в зависимости от характера осуществления правления. Эта мысль полностью сохраняет свое значение в социологии политических режимов власти.

Следует отметить, что, каково бы ни было толкование Мон­тескье взаимосвязи между классификацией различных форм политического строя и классификацией типов социальных от­ношений, ему нельзя отказать в том, что он четко и ясно поста­вил и изложил эту проблему. Я сомневаюсь, смог ли он оконча­тельно ее решить, но разве кому-то удалось это сделать?

Отличие умеренного правления от неумеренного, похоже, представляет собой центральный вопрос научной мысли Мон­тескье. Его подход позволяет увязать его размышления об Ан­глии, содержащиеся в XI книге, с теорией форм правления, освещенной в его первых книгах. Основополагающим текстом на этот счет служит глава 6 книги XI, в которой Монтескье рассматривает конституцию Англии. Эта глава имела такой ре­зонанс, что многие английские специалисты рассматривали со­циальные институты своей страны на основе того, что писал о них Монтескье. Авторитет гения был настолько велик, что анг­личане считали, будто смогли понять сами себя, только прочи­тав «О духе законов». (Само собой разумеется, что я не буду, входить в детальное рассмотрение ни того, что представляла собой английская конституция XVIII в., ни того, как Монте­скье ее понял, ни, наконец, того, чем она стала в XX в. Я хочу только показать, как важнейшие идеи Монтескье об Англии вписываются в его общую политическую концепцию.) ⁵

В Англии Монтескье, с одной стороны, открыл для себя госу­дарство, которое стремится к подлинной политической свобо­де, а с другой — факт и идею политического представительства.

«Хотя у всех государств есть одна общая им всем цель, за­ключающаяся в охране своего существования, тем не менее у каждого из них есть и своя особенная, ему только свойствен­ная цель. Так, у Рима была цель — расширение пределов госу­дарства; у Лакедемона — война; у законов иудейских — рели­гия; у Марселя — торговля; у Китая — общественное спокойст­вие... Есть также на свете народ, непосредственным предметом государственного устройства которого является политическая свобода» (ibid., p. 396).

[46]

Что же касается представительных структур, то сама эта идея не фигурировала в первых рядах теории Монтескье о ре­спублике. Республики, которые представляет себе Монтескье, — это те античные республики, где народное собрание сущест­вовало, но не было ассамблеей, избранной народом, куда вхо­дили бы его представители. И только в Англии он мог наблю­дать осуществленную в полной мере представительную власть.

Такое правление, где целью служит свобода, где народ представлен своим собранием, характеризуется в первую оче­редь тем, что называется разделением властей, — явлением, ставшим предметом теории, до сих пор актуальной, по поводу которой наблюдалось бесконечное множество умозрительных кривотолков.

Монтескье отмечает, что в Англии исполнительной властью наделен монарх. Но поскольку исполнительная власть требует быстроты решений и действий, хорошо, что она сосредоточена в одних руках. Законодательная власть находит свое воплоще­ние в двух ассамблеях: палате лордов, представляющей дво­рянство, и палате общин, представляющей народ.

Эти две власти — исполнительная и законодательная — со­средоточены в руках разных лиц или групп лиц. Монтескье описывает сотрудничество этих различных органов наряду с анализом порядка разделения их функций, Он показывает то, что каждая из этих властей может и должна делать по отно­шению друг к другу.

Имеется и третья власть — судебная. Однако Монтескье уточняет, что «судебная власть, столь страшная для людей, не будет связана ни с известным положением, ни с известной профессией; она станет, так сказать, невидимой и как бы не­существующей» (ibid., p. 398). Судя по всему, это говорит о том, что судебная власть, будучи в основном исполнителем за­конов, должна проявлять как можно меньше инициативы и предвзятости. Это не власть личностей, это власть законов, «люди не имеют постоянно перед глазами судей и страшатся уже не судьи, а суда» (ibid.).

Законодательная власть сотрудничает с исполнительной властью и должна следить за тем, насколько правильно та при­меняет законы. Что же касается исполнительной власти, то она, не вступая в споры по делам, должна быть во взаимоот­ношениях сотрудничества с законодательной властью посред­ством того, что называется правом предотвращать. Монтескье Добавляет, кроме того, что бюджет должен ставиться на голо­сование ежегодно. «Если законодательная власть будет делать свои постановления не на годичный срок, а навсегда, то она рискует утратить свою свободу, так как исполнительная

[47]

власть уже не будет зависеть от нее» (ibid., p. 405). Ежегод­ное голосование бюджета является как бы условием свободы.

Эти данные общего характера дали основание исследовате­лям подойти к ним по-разному: одни сделали акцент на том, что исполнительная и законодательная власти разделены, дру­гие — на том, что между ними должно быть постоянное взаи­модействие.

Соображения Монтескье близки точке зрения на ту же те­му Дж.Локка⁶. Некоторые странности в изложении Монте­скье становятся объяснимыми, если обратиться к тексту Локка. В начале главы 6-й, в частности, есть два определения ис­полнительной власти. В первом случае она определяется как решающая в вопросе «о вещах, которые зависят от прав граж­дан» (ibid., p. 396). В этом случае текст можно понять как ог­раничение ее только внешней политикой. Несколько ниже она определяется как власть, которая «выполняет общественные решения» (ibid., р. 397), что придает ей совершенно другой размах. Монтескье в одном случае следует текст Локка. Од­нако между Локком и Монтескье наблюдается глубочайшая разница в самом замысле. Цель Локка — ограничение коро­левской власти, задача показать, что, если монарх выходит за определенные рамки или не выполняет каких-либо обяза­тельств, народ, представляющий собой подлинную основу су­веренной власти, вправе действовать. Тогда как основная идея Монтескье — не разделение властей в юридическом смысле этого термина, а то, что можно назвать равновесием социаль­ных сил в качестве условия политической свободы.

Монтескье во всем своем анализе английской конституции постоянно исходит из наличия дворянства и двух палат, одна из которых представляет народ, а вторая — аристократию. Он де­лает упор на том, что дворяне должны быть судимы только их пэрами. Действительно, «люди знатные всегда возбуждают к себе зависть; поэтому если бы они подлежали суду народа, то им угрожала бы опасность и на них не распространялась бы привилегия, которой пользуется любой гражданин свободного государства, — привилегия быть судимым равным себе. Поэто­му необходимо, чтобы знать сулилась не обыкновенными суда­ми нации, а той частью законодательного собрания, которая со­ставлена из знати» (кн. XI, гл. 6). Иными словами, Монтескье в своем исследовании английской конституции ставит перед со­бой цель найти социальную дифференциацию, разделение классов и прослоек, соответствующее сущности монархии, как он себе ее представляет, и необходимое для смягчения власти.

«Государство свободно, — сказал бы я, комментируя Мон­тескье, — когда в нем одна власть сдерживает другую». Са­мое удивительное, что в книге XI Монтескье, закончив рас-

[48]

смотрение конституции Англии, возвращается к Древнему Ри­му и анализирует всю римскую историю с точки зрения взаи­моотношений между патрициями и плебеями. Его интерес при­влекает соперничество классов. Это социальное соревнование служит условием существования умеренного режима, потому что различные классы способны придать ему необходимое равновесие.

Что карается самой конституции, то Монтескье действи­тельно детально показывает, какими правами пользуется тот или иной вид власти и; как различные власти должны взаимо­действовать. Но эта конституционная форма является не чем иным, как самовыражением свободного государства или, я бы сказал, свободного общества, в котором никакая власть не мо­жет стать неограниченной, поскольку ее будут сдерживать другие власти.

Один из отрывков из книги «Размышления о причинах величия и падения римлян» очень точно резюмирует эту цент­ральную тему Монтескье:

(«Можно установить общее правило: всякий раз, когда мы замечаем, что в государстве, называющем себя республикой, все спокойно, можно быть уверенным, что в нем нет свободы. Тс>, что называют в политическом организме союзом, является весьма двусмысленной вещью. Настоящий союз — это гармонический союз, который заставляет содействовать благу всего общества все части, какими бы противоположными они нам ни казались, подобно тому как диссонансы в музыке содейству­ют общему аккорду. В государстве, которое производит впе­чатление беспорядка, может существовать союз, то есть гар­мония, из которой проистекает благополучие, составляющее истинный мир. В нем дело обстоит так же, как с частями Все­ленной, вечно связанными друг с .другом посредством дейст­вия одних частей и противодействия других» (ibid,, p. 119).

Концепция социального консенсуса представляется как равновесие сил или как мир, установившийся в результате действий и противодействий одних социальных групп по отно­шению к другим⁷.

Если этот анализ точен, то теория английской конституции оказывается в центре внимания политической социологии Монтескье не потому, что ока служит образцовой моделью Для всех стран, а потому, что она позволяет в конституцион­ном механизме монархии найти основы умеренного и свободного государства, существующего благодаря равновесию между социальными классами, между политическими властями.

Однако эта конституция, образец свободы, носит аристократический характер и как таковая была предметом различных толкований.

[49]

Одним из первых толкований, источником которого долгое время оставались юристы, причем, возможно, и при разработке Французской конституции 1958 г. стала теория юридически обоснованного разделения властей при республиканском строе. Президент Республики и премьер-министр, с одной стороны, парламент — с другой, имеют строго определенные права. Равновесие достигается в духе и традициях Монтескье, а именно путем установления точного определения взаимоотношений между различными органами власти⁸.

Второе толкование, к авторам которого я отношу себя, дела­ет упор на равновесии социальных сил и акцентирует свои до­воды на аристократическом характере концепции Монтескье. Идея равновесия социальных сил предполагает наличие дворянского сословия, которое служит оправданием существованию промежуточных прослоек общества XVIII в. в момент, когда они были на грани исчезновения. При такого рода перспективе Монтескье являлся представителем аристократии, которая вы­ступала против монархической власти от имени своего класса, класса обреченного. Жертва происков истории, Монтескье- за­являет о себе как о противнике короля с намерением действо­вать в пользу дворянства, однако в конечном счете его полеми­ка эффективно приносит пользу только делу народа⁹.

Лично я думаю, что есть и третье толкование, которое по­вторяет второе, но идет дальше в смысле aufheben Гегеля, то есть расширяет смысл, сохраняя при этом истину.

Верно, что Монтескье исходил из наличия равновесия со­циальных сил как основы свободы только в том случае, когда речь шла о модели аристократического общества. Он считал, что хорошими формами правления были ^умеренные формы и таковыми могли быть только те правления, при которых один вид власти сдерживал другой ее вид или когда ни один граж­данин не боялся другого. Представители благородного сосло­вия могли чувствовать себя в безопасности только в том слу­чае, если их права гарантировались самой политической систе­мой. Социальное понимание равновесия, изложенное в работе «О духе законов», связано с аристократическим обществом, и в свое время в конфликте, связанном с конституцией фран­цузской монархии, Монтескье был сторонником аристократи­ческой партии, а не партии короля или народа.

Однако остается загадкой, не распространялась ли идея Монтескье об основных условиях свободы и умеренности за пределы аристократической модели. Возможно, по этому пово­ду Монтескье сказал бы, что, действительно, можно предпола­гать такую социальную эволюцию, при которой возникает тен­денция к стиранию дифференциации сословий и групп. Но можно ли вообще представить себе общество без сословий и

[50]

рангов, государство без плюрализма властей, которое было бы умеренным и где одновременно бы граждане не были свобод НЫМИ?

Можно осуждать Монтескье за то, что он, будучи сторон­ником аристократии, выступал против короля и работал на на­родное и демократическое движение. Однако если обратиться к истории, то события в большой мере оправдывают его докт­рину. Эти события показали, что демократический режим, при котором верховная власть принадлежит всем, не обязательно бывает формой свободного и умеренного правления. Монте­скье, как мне кажется, совершенно прав, когда проводит рез­кую грань между властью народа и свободой граждан. Может статься, что при суверенной власти народа гарантии граждан и умеренность исчезнут...

Одновременно с аристократической формулировкой своей доктрины о равновесии социальных сил и взаимодействии по­литических¹⁰ властей Монтескье выдвинул принцип, согласно которому непременным условием соблюдения законов и за­щиты гарантий граждан оказывается то, что никакая власть не должна быть неограниченной. Такова основная тема его поли­тической социологии.