Примечания

¹ Если умом Токвиль принимает тип общества, цель и оправдание ко­торого — максимальное обеспечение благополучия большинства, то сердцем он, безусловно, не принадлежит к обществу, где постепенно утрачивается чувство величия и славы. «Эта нация, рассматриваемая во всей своей полноте, — пишет он во Введении к «Демократии в Америке», — будет менее блестящей, менее знаменитой, может быть, менее сильной; но большинство ее граждан будут наслаждаться более благополучной судьбой и люди здесь окажутся безмятежными не потому, что отчаялись добиться лучшего, а потому, что умеют чувствовать себя хорошо» (CEuvres completes d'Alexis de Tocqueville, t.I, 1-er vol., p.8).

² Во введении к «Демократии в Америке» Токвиль пишет: «В нашем обществе совершается великая демократическая революция; все ее видят, однако судят о ней не одинаково. Одни рассматривают ее как новое явление и, принимая ее за случайность, еще надеются ее оста­новить; другие считают ее неодолимой, поскольку она кажется им процессом непрерывным, самым древним и постоянным из всех из­вестных в истории» (CEuvres completes, t.I, 1-er vol., p.l). «Последова­тельное уравнивание условий является, таким образом, провиденци­альным фактом с его основными признаками; оно имеет всеобщий характер, длительно и с каждым днем ускользает от власти человека; каждое событие, как и каждый человек, способствует его становле­нию. Вся книга, к чтению которой вы приступаете, была написана под впечатлением некоего религиозного страха, поселившегося в ду­ше автора при виде этой непреодолимой революции, движущейся уже столько веков сквозь все препятствия и заметной также сегодня: она прокладывает себе путь вперед между образованными ею самой развалинами... Если бы долгие наблюдения и искренние размышле­ния подвели сегодняшних людей к признанию того, что последова­тельное и поступательное развитие равенства представляет собой од­новременно прошлое и будущее их истории, то это открытие придало

[268]

бы данному развитию священный характер воли верховного владыки. Желание остановить демократию показалось бы в таком случае борь­бой с самим Богом, и народам оставалось бы только приноравливаться к государству, которое ниспосылает им Провидение» (ibid., p.4 et.5).

³ Особенно в XVIII, XIX и XX главах части второй книги второй «Де­мократии в Америке». Глава XVIII называется «Почему американцы с уважением относятся ко всем честным профессиям»; глава XIX: «Что заставляет почти всех американцев предпочитать заниматься промышленной деятельностью»; глава XX: «Каким образом промыш­ленность могла бы породить аристократию».

В XIX главе Токвиль пишет: «Американцы лишь вчера прибыли на землю, где они теперь живут, и уже успели ради своей выгоды расстроить здесь порядок в природе. Они соединили Гудзон с Мисси­сипи и наладили сообщение между Атлантическим океаном и Мекси­канским заливом, которые разъединяет расстояние по суше более чем в 500 лье. Именно в Америке построены самые длинные сегодня же­лезные дороги» ((Euvres completes, t.I, 2-е vol., p. 162).

⁴ Глава XX части II книги второй «Демократии в Америке». Эта глава называется: «Каким образом промышленность могла бы породить аристократию». В ней Токвиль, в частности, пишет: «По мере того как основная часть нации становится приверженной демократии, от­дельный класс, занимающийся промышленной деятельностью, все больше превращается в аристократический. В первом случае возра­стает сходство между людьми, во втором случае — различие; сораз­мерно с уменьшением неравенства в большом обществе оно возра­стает в маленьком. Таким образом, поднимаясь к истокам, мы видим, как мне кажется, естественное зарождение аристократии в лоне са­мой демократии». Токвиль основывает это наблюдение на анализе психологических и социальных результатов разделения труда. Рабо­чий, всю жизнь занимающийся производством булавок (пример, за­имствованный Токвилем у Адама Смита. — Р.А.). деградирует. Он превращается в хорошего работника, лишь становясь в меньшей сте­пени человеком, гражданином, — здесь вспоминаются отдельные страницы Маркса. Хозяин, наоборот, приобретает привычку управ­лять, и в огромном море дел его ум постигает целое. И это происходит в то время, когда промышленная сфера притягивает к себе богатых и просвещенных представителей прежних правящих классов. Однако Токвиль тотчас добавляет: «Но эта новая аристократия совсем не по­хожа на ту, которая ей предшествовала». Очень характерное для ме­тода и мироощущения Токвиля заключение: «Взвесив все, я думаю, что промышленная аристократия, возвышающаяся на наших гла­зах, — одна из самых жестких, какие существовали на земле; но в то же время она оказывается и одной из самых небольших по масштабу и безопасных. И все-таки на эту ее сторону должны быть всегда обра­щены обеспокоенные взоры друзей демократии, ибо, если когда-либо постоянное неравенство условий и аристократия проникнут в мир снова, можно заранее сказать, что они войдут сюда через эту дверь» (ffiuvres computes, t.I, 2-е vol., p.166—167).

⁵ Важное значение имеет посвященная этой теме американская лите­ратура. В частности, американский историк Пирсон восстановил маршрут Токвиля, уточнил встречи путешественника с американца­ми, обнаружил источники некоторых его идей; другими словами, со­поставил Токвиля—интерпретатора американского общества с его информаторами и комментаторами. См.: G.W. Pierson, Tocqueville and Beaumont in America. New York, Oxford University Press, 1938; Doubleday Anchor Books, 1959.

[269]

Вторая книга I тома Полного собрания сочинений включает огром­ную аннотированную библиографию по проблемам, затрагиваемым в «Демократии в Америке». Эту библиографию подготовил И.П. Майер.

⁶ Следовало бы изучить также многие страницы, которые Токвиль по­свящает анализу американской юридической системы, законотворче­ству и деятельности суда присяжных.

⁷ Следует добавить, что Токвиль, вероятно, несправедлив: различия между американо-индейскими и испано-индейскими отношениями зависят не только от позиции, занятой теми или другими, они опреде­ляются также и разной плотностью индейского населения на севере и на юге.

⁸ См.: Lto Strauss. De la Tyrannie. Paris, Gallimard, 1954; Droit naturel et Histoire. Paris, Plon, 1954; а также: Persecution and the Art of Writing. Glenco, The Free Press, 1952; The Political Philosophy of Hobbes: its Bases and its Genesis. Chicago University of Chicago Press, 1952.

По мнению Л. Штрауса, «классическая политическая наука обяза­на своим существованием совершенству человека или должному об­разу жизни людей, и она достигла своей кульминации в описании лучшей политической системы. Эта система должна была установить­ся без какого-либо чудодейственного или нечудодейственного измене­ния природы человека, а ее внедрение не рассматривалось как веро­ятное, потому что, как полагали, оно определялось случаем. Макиа­велли нападает на данную идею, требуя, чтобы каждый соизмерял свое положение, не задаваясь вопросом, как должны жить люди, а ис­ходя из реальной жизни и имея в виду, что случай мог или может ока­заться под контролем. Именно эта критика заложила основы любого современного политического учения» (Ыо Strauss. De la Tyrannie, p.45).

⁹ J.-F. Clavier, Paris et le desert fran$ais. 1-er ed. Paris, Le Portulan, 1947; 2-е ed. (полностью переработанное). Paris, Flammarion, 1958. В каче­стве ключевой фразы в первой главе этой книги используется цитата из «Старого режима и революции». См. также: J.-F. Gravier. L'Amenagement du territoire et 1'avenir des regions fran^aises. Paris, Flammarion, 1964.

¹⁰ Глава 4-я книги III работы «Старый режим и революция» называет­ся: «О том, что правление Людовика XIV было самым благополучным временем прежней монархии, и о том, каким образом именно это благополучие приблизило революцию» ((Euvres completes, t.II, 1-er vol., p.218—225). Эта идея, относительно новая в то время, была вновь взята на вооружение современными историками революции. А. Матье пишет так: «Революция разразится не в истощенной стране, а, напротив, в переживающей подъем, цветущей. Нищета, зачастую предопределяющая бунты, не может вызывать больших обществен­ных потрясений. Последние всегда порождаются нарушением классо­вого равновесия» (A.Mathiez. La Revolution franqaise, t.I. La Chute de la Royaute. Paris, Armand Colin, 1951, p. 13). Эту идею уточняет и дета­лизирует Э. Лабрусс в своей крупной работе «Кризис французской экономики в период конца старого режима и начала Революции» (Ernest Labrousse. La Crise de L'economie fran^aise a la fin de 1'Ancien Regime et au debut de la Revolution. Paris, P.U.F., 1944).

¹¹ С 1890 no 1913 г. число промышленных рабочих в России удвоилось с полутора до трех миллионов. Продукция промышленных предприя­тий увеличилась в четыре раза. Производство угля возросло с 5,3 до 29 млн, тонн, стали — с 0,7 до 4 млн. тонн, нефти — с 3,2 до 9 млн.

[270]

тонн. По мнению Прокоповича, с 1900 по 1913 г. совокупный наци­ональный доход в стоимостном выражении вырос на 40 процентов. Доход на душу населения — на 17 процентов. Равным образом зна­чительным был и прогресс в области образования. В 1874 г. только 21,4 процента населения умели читать и писать, а в 1914г. эта циф­ра достигла 67,8 процента. С 1880 по 1914 г. число учащихся в на­чальных школах возросло с 1 114 000 до 8 147 000 человек. В своей работе «Развитие капитализма в России» Ленин отмечал, что с 1899 г. рост промышленности в России шел быстрее, чем в Западной Европе. Французский экономист Эдмон Тери по возвращении из длительной научной командировки в Россию писал в 1914 г. в книге «Экономическая трансформация России»: «Если в великих европей­ских странах в период с 1912 по 1950 г. дела пойдут так же, как и в период с 1900 по 1912г., то к середине текущего века Россия станет господствовать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношениях». Основными показателями развития Рос­сии до 1914 г. были: значительное привлечение иностранного капи­тала (что на уровне товарообмена выражалось в крупном дефиците торгового баланса); концентрированная и современная структура ка­питализма; сильное влияние царского государства как на устройство базиса, так и на организацию финансового оборота.

¹² H.Taine. Les Origines de la France contemporaine. Paris, Hachette,

1876—1893 (И.Тэн. Происхождение современной Франции. СПБ, 1907. — Прим. ред.). Работа Тэна состоит из трех частей: 1. Старый порядок (два тома); 2. Революция (шесть томов); 3. Современный по­рядок (три тома). В III и IV книгах 1-й части есть места, посвященные роли интеллектуалов в развитии кризиса старого режима и револю­ции. Эти книги озаглавлены так: «Дух и доктрина», «Развитие докт­рины». См. в особенности главы 2-ю (классический дух), 3-ю и 4-ю III книги.

Для корректировки крайностей такого толкования следует читать превосходную книгу Д.Морне: D.Mornet. Les origines intellectuelles de la Revolution. Paris, 1933. Морне доказывает, что писатели и вообще литераторы во многом не были похожи на тех, какими их изображали Токвиль и Тэн.

¹³ Euvres completes, t.II. 1-er vol., p.202 sq. Глава 2-я книги III называ­ется: «Каким образом безбожие смогло стать общей и господствую­щей страстью французов XVIII в. и как это сказалось на характере Революции».

¹⁴ «Я не знаю, было ли когда-либо в мире более замечательное духовен­ство, чем католическое духовенство Франции периода Французской революции, которая его застала врасплох. Не знаю более просвещен­ного, в большей мере национального духовенства, менее выпячиваю­щего свои личные добродетели и даже наделенного общественными добродетелями и в то же время отличающегося большей верой — его травля это хорошо продемонстрировала. И все это несмотря на явные пороки, присущие отдельным его представителям: положение надо рассматривать в целом. Я начал изучение старого общества с боль­шим предубеждением против этого духовенства, а закончил свое исс­ледование исполненный уважения к нему» (Euvres completes, t.II. 1-еr vol., p. 173).

¹⁵ Этот синтетический портрет приводится в конце книги «Старый ре­жим и революция». Он начинается словами: «Когда я размышляю об этой нации самой по себе, я нахожу ее более необыкновенной, чем любое событие в ее истории. Были ли когда-нибудь на земле подо­бные ей...» (CEuvres completes, t.II, 1-er vol., p. 249 et 250). Токвиль

[271]

так о ней пишет: «Без отчетливого изображения старого общества, его законов, пороков, предрассудков, невзгод и величия — никогда не по­нять того, что сделали французы в течение шестидесяти лет после его падения; но и этого изображения будет недостаточно, если не постиг­нуть самого прирожденного характера нашей нации».

¹⁶ Токвиль вполне осознает эту трудность. В предисловии ко II тому «Демократии в Америке» он пишет: «Мне следует тотчас же предосте­речь читателя от ошибки, которая стала бы в отношении меня пред­осудительной. Видя, как я приписываю равенству столько разных по­следствий, он может сделать из этого вывод о том, будто я считаю ра­венство единственной причиной всего происходящего в наше время. Это означало бы предполагать у меня узость взглядов. В наше время существует множество мнений, чувств, инстинктов, обязанных своим появлением фактам, не имеющим отношения к равенству или даже несовместимым с ним. Так, например, если бы я взял в качестве при­мера Соединенные Штаты, я легко доказал бы, что природа страны, начало ее заселения, религия ее основателей, приобретенные ими по­знания, их прежние привычки оказали и все еще оказывают, помимо демократии, огромное влияние на образ мыслей и чувства ее населе­ния. Другие причины — но тоже не связанные с самим фактом ра­венства — обнаружатся в,Европе и будут служить объяснением боль­шей части того, что там происходит. Я признаю существование всех этих разных причин и их власть, однако в мою задачу не входит их обсуждение. Моя цель не состояла в том, чтобы вскрыть корни всех на­ших склонностей и идей; я лишь хотел выяснить, насколько равенство видоизменило и те и другие» (CEuvres completes, t. I, 2-е vol., p. 7).

¹⁷ Первая часть книги второй, глава VIII: «Каким образом равенство приводит американцев к мысли о беспредельной способности челове­ка к совершенствованию» (CEuvres completes, t. I, 2-е vol., p. 39—40).

¹⁸ Первая часть книги второй, глава X: «Почему американцы склонны скорее к практическому применению наук, чем к теории» (CEuvres completes, t. I, 2-е vol., p. 46—52).

¹⁹ Первая часть книги второй, глава XIII—XIX, особенно глава XIII: «Литературная жизнь в век демократии» и глава XVII: «О некоторых источниках поэзии у демократических народов».

²⁰ Первая часть книги второй, глава XX: «О некоторых особых склонно­стях историков эпохи демократии» (CEuvres completes, t. I, 2-е vol., p. 89—92).

²¹ Перечитывая Токвиля, я обнаружил, что идею, которую я считал бо­лее или менее своей и которую изложил в своих лекциях по индуст­риальному обществу и классовой борьбе, а именно идею придирчи­вого довольства современных индустриальных обществ, уже выска­зал другими словами Токвиль (R.Aron. Diz-huit lemons sur la societc industrielle. Paris, Gallimard, coll. «Idees», 1962; R.Aron. La Lutte de classes. Paris, Gallimard, coll. «Idees», 1964).

²² «В демократических обществах большинство граждан не представля­ют себе ясно, что они могут приобрести в революции, зато они поми­нутно и на тысячу ладов чувствуют, что они могут в ней потерять» (CEuvres compiles, t. I, 2-е vol., p. 260). «Если Америка испытает ког­да-нибудь великие революции, они будут вызваны присутствием чер­нокожих на земле Соединенных Штатов, то есть их породит не равен­ство положений, а, наоборот, их неравенство» (ibid., p. 263).

²³ «Я очень живо помню один вечер в замке, где жил в то время мой отец и где семейное торжество собрало много наших близких родст-

[272]

венников. Слуги были отпущены. Вся семья собралась у камина. Моя мать, с ее нежным и проникновенным голосом, запела извест­ную в наше тусклое время песню, слова которой связывались с не­счастьем короля Людовика XVI и его смертью. Когда она кончила песню, все плакали не столько из-за пережитых собственных бед, да­же не столько из-за родственников, потерянных в гражданской войне и на эшафоте, сколько из-за судьбы этого человека, умершего более пятнадцати лет тому назад и которого никогда не видело большинство проливавших сейчас по нему слезы. Но ведь это был король» (цити­руется по книге: J.-Р.Мауег. Alexis de Tocqueville. Paris, Galliinard, 1948, p. 15).

²⁴ По этому вопросу см. главу XXIII части III книги второй: «Какой класс в демократических армиях самый воинственный и самый рево­люционный». Токвиль так заканчивает эту главу: «В любой демокра­тической армии воплощением миролюбивого и упорядоченного духа страны всегда будет менее всего унтер-офицер, а более всего — сол­дат. Именно солдат привнесет в военную службу силу или слабость нравов народа, он станет носителем адекватного образа народа. Если народ невежествен и слаб, вождям легко будет вовлечь его в беспо­рядки без его ведома или вопреки его воле. Народ просвещенный и энергичный сам удержит своих вождей от беспорядка» (ffiuvres completes, t. I, 2-е vol., p. 280).

²⁵ Эта речь напечатана в приложениях ко II тому «'Демократии в Амери­ке», входящему в «Полное собрание сочинений» Токвиля, изданное И.П. Майером (CEuvres completes, t. 1, 2-е vol., p. 368—369). Она бы­ла произнесена 27 января 1848 г. в ходе дискуссии по проекту ответа на тронную речь. В своей речи Токвиль изобличал гнусность правя­щего класса, проявившуюся в многочисленных скандалах в конце правления Луи Филиппа. В заключение он сказал: «Неужели вы не ощущаете хотя бы благодаря интуиции, которая не подвластна чувст­вам, но достоверна, что в Европе снова неспокойно? Неужели вы не ощущаете... как бы это сказать? — революционного ветра в атмосфе­ре? Неизвестно ни где он зарождается, ни откуда дует, ни — заметьте это хорошо — кого он унесет: и в такое время вы остаетесь безмятеж­ными в атмосфере падения общественных нравов, если не произно­сить более крепких слов».

²⁶ Начальником его канцелярии тогда был Артюр де Гобино, с которым он останется связанным большой дружбой, несмотря на их полную идейную несовместимость. Однако Гобино был в то время еще моло­дым человеком, а Токвиль уже приобрел известность. В 1848 г. вы­шли в свет два тома «Демократии в Америке», а Гобино еще не напи­сал нн своего «Опыта о неравенстве человеческих рас», ни больших художественных произведений («Плеяды», «Азиатские новеллы», «Возрождение», «Аделаида» и «Мадемуазель Ирнуа»).