Хрестоматия по синтаксису

Всамом деле, растут две яблони. Если мы будем изучать физические и химические свойства их древесины, корней, листьев, лепестков, цветочной пыльцы и так далее, и так далее, то, может быть, и не найдем очевидной разницы. Может быть, нет очевидной разницы и в тех веществах, которые дерево тянет из земли и берет из воздуха. Ну там азот, кислород, возможные углеводы. И тем не менее на одной яблоне вызревают кислые и горькие плоды, а на другой, в десяти шагах, так, что, вероятно, переплетаются корни, — сладкие и душистые.

Значение модальности выделяется еще и потому, что в пределах, например, сложного предложения (факт существования которого как единицы ни у кого возражений не вызывает) не бывает смешения отмеченных ранее речевых типов. Отнесение составных частей некоторого комплекса (если составные части — предложения, а комплекс — группа предложений) к одному типу речи дает возможность (если соблюдены все прочие условия единства, а именно присутствуют частные значения категории последовательности) говорить об этом комплексе как о единице. «… Содержательные отношения между предложениями в тексте… далеко не однотипны. Предложения могут выражать цепь последовательных актов, дополняя друг друга в описании какого-то события. Они могут касаться некоторых общих условий и обстоятельств, на фоне которых совершалось какое-то событие,

ивыполнять, таким образом, обстоятельственную функцию в тексте наподобие той, какую выполняют обстоятельственные члены в предложении. Они могут служить пояснением к предшествующему тексту

ит. п.»1. А. С. Ахманов в перечне основных форм мысли выделяет вопрос, суждение, умозаключение, понятие, побуждение к действию, просьбу, приказ. Из этого перечня такие формы мысли, как вопрос, суждение, умозаключение, могут наблюдаться в речевом типе «рассуждение», понятие, суждение — в речевом типе «описание», суждение — в речевом типе «повествование». Что касается побуждения к действию, просьбы, приказа — это элементы речи, направленной к конкретному собеседнику, т. е. базирующейся на основах диалога.

Определим сущность коммуникативно-сильных предложений через категорию последовательности.

Коммуникативно-сильное предложение не имеет значений координации, инкомплетивности, инверсионности, прономинальности. Оно может относиться к одному из трех речевых типов. Стилистическое значение может проявляться в форме парцелляции одной из его частей. Но парцеллированная часть продолжает оставаться элементом предложения, отчленение не дает ей права на самостоятельное существование.

Впредложении Анна Ивановна меня обломала. Тонко, умно, не унижая и не оскорбляя не представлено ни одного из частных значе-

1 Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972. С. 120.

601

ний категории последовательности. Речевой тип, к которому относится предложение, — повествование. Предложение обладает стилистическим значением, обнаруживающимся в форме парцелляции.

Коммуникативно-слабое предложение обладает одним или несколькими частными значениями категории последовательности, относится к определенному речевому типу и в своих границах (фактических, а не формальных) может, как и коммуникативно-сильное предложение, иметь стилистическое значение, проявляющееся в виде парцелляции одной из его частей.

Она не вмешивалась в наши споры на классных собраниях. Не командовала. Не поучала.

Здесь представлены значение прономинальности и стилистическое значение (в форме парцелляции).

<…> Стилистическое значение в форме видо-временной соотнесенности, параллелизма в строении и при употреблении в качестве субститутов понятия функциональных синонимов обнаруживается только в сопоставлении с левым и правым контекстом. Само по себе предложение — коммуникативно-сильное или коммуникативнослабое — может обладать стилистическим значением, проявляющимся только в форме парцелляции. Обнаружение этого вида стилистического значения не свидетельствует о самостоятельности или несамостоятельности предложения.

Из сказанного следует, что степень зависимости предложения от контекста (степень его несамостоятельности, степень его коммуникативной слабости) следует определять по четырехмерной шкале. Поскольку коммуникативно-слабое предложение может обладать определенным набором значений координации, инкомплетивности, инверсионности, прономинальности, в нем могут быть представлены или одна, или две, или три, или даже четыре степени несамостоятельности. Кроме того, одно значение может быть представлено в предложении несколько раз. Напр.:

значение координации:

Акругом степь, виден склон холма, полоска леса на горизонте и большое небо, все в облаках, ярко-белых и округлых, как мокрые простыни, вздутые ветром.

значение инкомплетивности:

Петр зашагал по коридору. Кокорев шел навстречу.

значение инверсионности:

В Керчь приехал начальник археологической экспедиции. значение прономинальности:

Она засмеялась, всплеснула руками так, что вспыхнула золотая точка обручального кольца.

значение прономинальности и инверсионности:

Их встретил главный инженер.

значение координации и прономинальности:

Адевушка и не думала идти за ним.

602

значение координации и два значения прономинальности:

И он повторял слова песни за нею.

Остановимся подробнее на сочетаниях в пределах одного предложения частных значений категории последовательности.

Возможны следующие сочетания (по два значения в одном предложении):

инверсионность + прономинальность, инверсионность + координация, инверсионность + инкомплетивность, прономиналыюсть + координация, прономннальность + инкомплетивность, координация + инкомплетивность.

Возьмем в качестве исходного члена парадигмы предложение Братья успели вбежать в дом и проиллюстрируем выделенные выше сочетания значений.

Успели вбежать они в дом. / Успели вбежать братья туда. Но успели вбежать братья в дом.

Успели вбежать в дом. / Успели вбежать братья.

Но они успели вбежать в дом. / Но братья успели вбежать туда.

Они успели вбежать. / Успели вбежать туда.

Но успели вбежать в дом. / Но братья успели вбежать.

Из приведенных одиннадцати примеров только один может быть назван несоответствующим сочетанию значений, с которым он соотнесен, а именно: предложение Успели вбежать в дом не соответствует комплексу значений «инверсионность + инкомплетивность». Инкомплетивность в этом предложении наблюдается (отсутствует главный член предложения — подлежащее), а вывод об инверсионности сделан быть не может, поскольку неизвестно, какой вид имело бы это предложение, будучи полным: Братья успели вбежать в дом или Успели братья вбежать в дом. Такое наблюдение дает нам основание сформулировать следующее положение: предложение, в котором отсутствует один из главных членов, не может иметь значение инверсионности. Такое предложение будет характеризоваться только значением инкомплетивности (если нет других показателей).

Следовательно, представленность в предложении набора частных значений категории последовательности (по два значения) определенным образом ограничена. Исходный член парадигмы, состоящий из подлежащего, сказуемого и обстоятельства, в этом случае дает одиннадцать косвенных членов парадигмы.

Посмотрим теперь, каким образом в предложении могут быть представлены три значения категории последовательности:

Но успели вбежать они в дом. / Но успели вбежать братья туда. Но они успели вбежать. / Но успели вбежать туда.

Успели вбежать туда. / Успели вбежать они.

Но успели вбежать в дом. / Но успели вбежать братья.

603

Из восьми приведенных примеров два (Успели вбежать туда и Но успели вбежать в дом) не соответствуют сочетанию значений, с которыми они соотнесены, а именно: предложение Успели вбежать туда — комплексу значений «инверсионности + инкомплетивность + прономинальность»; предложение Но успели вбежать в дом — комплексу значений «инверсионность + инкомплетивность + координация». В этих предложениях отсутствует подлежащее, и вывод о его действительном месте в предложении (при условии реконструкции) может быть сделан только при обращении к левому контексту (и то произвольно).

Следовательно, если мы не можем судить о представленности / непредставленности в этих двух предложениях значения инверсионности, последние характеризуются вполне определенно лишь двумя значениями, а именно: предложение Успели вбежать туда — комплексом значений «инкомплетивность + прономинальность»; предложение Но успели вбежать в дом — комплексом значений «инкомплетивность + координация».

Исходный член парадигмы Братья успели вбежать в дом, варьируемый в зависимости от представленности в нем определенного набора трех значений, дает шесть косвенных членов парадигмы.

Теперь посмотрим, может ли быть представлен в предложении набор из всех частных значений категории последовательности. Исходный член парадигмы Братья, успели вбежать в дом, измененный посредством привнесения в него всех четырех значений, дает варианты: 1) Но успели вбежать туда; 2) Но успели вбежать они.

Предложение Но успели вбежать туда подтверждает мысль о невозможности совмещения в пределах одного предложения значений инкомплетивности и инверсионности по отношению к главным его членам. Дополнительным подтверждением будет обнаружение этого примера в парадигме представленности трех значений. Значит, представленность четырех значений — инкомплетивности, координации, инверсионности и прономинальности — иллюстрирует лишь пример Но успели вбежать они, поскольку, если неполнота предложения создается посредством опущения второстепенного члена, ипкомплетивность и ипверсионность совмещаемы.

Парадигма предложения, включающего в соответствующем контексте все четыре значения, при определенном составе этого предложения (подлежащее, сказуемое, обстоятельство места) двучленна: «исходный член + косвенный член».

Общий вывод, следовательно, таков: ограничения в сочетаемости частных значений категории последовательности имеют место только при с о в м е щ е н и и з н ач е н и й и н ко м п л е т и в н о с т и (по отношению к главным членам предложения) и и н в е р с и о н н о с т и.

Что касается частотности функционирования в предложении тех или иных наборов частных значений категории последовательности, то наши наблюдения показывают, что наиболее широко представлены следующие комплексы значений:

604

координация + прономинальность (единичная, многократная), многократная + прономинальность, прономинальность + инверсионность, прономинальность + координация + инверсионность.

Напр.:

Итревожно вдруг стало: отчего это так вот все ему сейчас увиделось.

Спустя годы ему вспомнились эти ее слова. Тревога не покидала его.

Ибыла у них дочка, похожая на жену и на него.

Из наблюдений над частотой встречаемости комплексов значений можно сделать ряд выводов <…>.

Говоря о категории последовательности, нельзя обойти вниманием проблемы «вертикального» контекста, т. е. контекста, содержащего сентенции, представляющие собой обобщения, лишь косвенно связанные с излагаемыми фактами, событиями1. В тексте могут употребляться суждения, независимые от контекста. Это крылатые слова, оформленные в предложения. Так, включение в контекст фразы А Васька слушает да ест не дает оснований для обнаружения в этой фразе значения координации, поскольку такое значение присуще данной фразе лишь в контексте источника, а именно — в басне И. А. Крылова «Кот и повар». Приведем пример включения крылатого слова в контекст:

У каждого из людей в мозгу почти равное число клеток — более пятнадцати миллиардов. Немалое число… Вопрос заключается в том, сколькими из них каждый пользуется. И для некоторых высшей мудростью представляется бить стенку лбом, а не перелезть через нее. Безумству храбрых поем мы песню!

В тексте может наблюдаться и обратное явление: контекст крылатого выражения, сентенции служит фоном для проявления частного значения категории последовательности в предложении — элементе основного повествования.

Все хорошие учителя счастливы одинаково, а неудачливые — несчастливы по-разному. Эту перефразировку Л. Толстого я придумала после моих первых уроков в школе. Здесь значение категории последовательности оценивается обычным порядком (значение прономинальности во втором предложении).

Как видно из приведенных примеров, проблемы связности текста тесно соприкасаются с проблемами лингвострановедения. Умение включать в свою речь пословицы и крылатые слова — и не только путем цитирования, но и посредством создания вариантов афоризма, усечений, перифраз — одно из свидетельств овладения речевой культурой. Творческое использование афоризмов в собственно мо-

1 Гальперин И. Р. К проблеме зависимости предложения от контекста // Вопросы языкознания. 1977. № 1.

605

нологической речи невозможно без овладения частными значениями категории последовательности. Афористика, <…> на наш взгляд, есть точка пересечения проблем «горизонтального» (т. е. контекст в обычном понимании) и «вертикального» контекстов <…>.

Ознакомление со стилистическим значением — область стилистической работы. <…>

Итак, вычленение текстовой категории последовательности, проведенное на основе существующих описаний способов межфразовой связи, дает возможность представить в системе особенности соединения предложений в связном русском монологическом тексте, оценить степень их взаимозависимости.

Коммуникативно-слабые предложения как варианты коммуника- тивно-сильных в совокупности с последними представляют собой парадигму, иллюстрирующую языковое содержание категории последовательности. Это языковое содержание обнаруживается в значениях координации, инверсионности, инкомплетивности, прономинальности. Зависимость предложения от контекста, таким образом, определяется по четырехмерной шкале. Ограничения в сочетаемости четырех значений категории последовательности имеют место только при совмещении в одном предложении по отношению к главным членам предложения значений инкомплетивности и инверсионности. <…> Значения прономинальности и координации представляются менее сложными, чем значения инверсионности и инкомплетивности.

Отмеченные четыре значения категории последовательности выявляются без обращения к контексту. В сфере «вертикального» контекста указанные значения выявляются с ограничениями или вообще не выявляются. В условиях текстовой ретроспекции отмечаются еще два значения. Усвоение способов выражения стилистического значения способствует созданию композиционного единства речи. Реализация способов создания значения модальности приводит к функ- ционально-речевой целостности производимого текста.

М. М. Бахтин

Проблема текста1

Задания. Прочитайте статью М. М. Бахтина и дайте ответы на вопросы.

1.Как в работе определена лингвистическая специфика текста?

2.Какое значение имеет «двуголосость» для интерпретации текста?

3.Как образ автора можно интерпретировать с точки зрения понятия «модальность» высказывания?

1 Печатается по: Бахтин М. М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000. С. 299–317

606

<…> Приходится называть наш анализ философским прежде всего по соображениям негативного характера: это не лингвистический, не филологический, не литературоведческий или какой-либо иной специальный анализ (исследование). Положительные же соображения таковы: наше исследование движется в пограничных сферах, т. е. на границах всех указанных дисциплин, на их стыках и пересечениях.

Текст (письменный и устный) как первичная данность всех этих дисциплин и вообще всего гуманитарно-филологического мышления (в том числе даже богословского и философского мышления в его истоках). Текст является той непосредственной действительностью (действительностью мысли и переживаний), из которой только и могут исходить эти дисциплины и это мышление. Где нет текста, там нет и объекта для исследования и мышления. «Подразумеваемый текст». Если понимать текст широко — как всякий связный знаковый комплекс, то и искусствоведение (музыковедение, теория и история изобразительных искусств) имеет дело с текстами (произведениями искусства). Мысли о мыслях, переживания переживаний, слова о словах, тексты о текстах. В этом основное отличие наших (гуманитарных) дисциплин от естественных (о природе), хотя абсолютных, непроницаемых границ и здесь нет. <…> Мы не намерены углубляться в историю гуманитарных наук, и в частности филологии и лингвистики — нас интересует специфика гуманитарной мысли, направленной на чужие мысли, смыслы, значения, т. е. реализованные и данные исследователю только в виде текста. Каковы бы ни были цели исследования, исходным пунктом может быть только текст.

Нас будет интересовать только проблема словесных текстов, являющихся первичной данностью соответствующих гуманитарных дисциплин — в первую очередь лингвистики, филологии, литературоведения и др.

Всякий текст имеет субъекта, автора (говорящего, пишущего). <…>

<…>Два момента, определяющих текст как высказывание: его замысел («интенция») и осуществление этого замысла. Динамические взаимоотношения этих моментов, их борьба, определяющая характер текста. Расхождение их может говорить об очень многом. «Перестрадал» (Л. Толст.). Оговорки и описки по Фрейду (выражение бессознательного). Изменение замысла в процессе его осуществления. Невыполнение фонетического намерения.

Проблема второго субъекта, воспроизводящего (для той или иной цели, в том числе и исследовательской) текст (чужой) и создающего обрамляющий текст (комментирующий, оценивающий, возражающий и т. п.).

<…> Два полюса текста. Каждый текст предполагает общепонятную (т. е. условную в пределах данного коллектива) систему знаков,

607

«язык» (хотя бы язык искусства). Если за текстом не стоит «язык», то это уже не текст, а естественно-натуральное (не знаковое) явление, например комплекс естественных криков и стонов, лишенных языковой (знаковой) повторяемости. Конечно, каждый текст (и устный

иписьменный) включает в себя значительное количество разнородных естественных, натуральных моментов, лишенных всякой знаковости, которые выходят за пределы гуманитарного исследования (лингвистического, филологического и др.), но учитываются и им (порча рукописей, плохая дикция и т. п.). Чистых текстов нет и не может быть. В каждом тексте, кроме того, есть ряд моментов, которые могут быть названы техническими (техническая сторона графики, произношение

ит. п.). Итак, за каждым текстом стоит система языка. В тексте ей соответствует все повторенное и воспроизведенное и повторимое и воспроизводимое, все, что может быть дано вне данного текста (данность). Но одновременно каждый текст (как высказывание) является чем-то индивидуальным, единственным и неповторимым, и в этом весь смысл его (его замысел, ради чего он создан). Это то в нем, что имеет отношение к истине, правде, добру, красоте, истории. По отношению к этому моменту все повторимое и воспроизводимое оказывается материалом и средством. Это в какой-то мере выходит за пределы лингвистики и филологии. Этот второй момент (полюс) присущ самому тексту, но раскрывается только в ситуации и в цепи текстов (в речевом общении данной области). Этот полюс связан не [с] элементами (повторимыми) системы языка (знаков), но с другими текстами (неповторимыми) особыми диалогическими (и диалектическими, при отвлечении от автора) отношениями.

Этот второй полюс неразрывно связан с моментом авторства. Этот второй полюс ничего не имеет общего с естественной и натуральной случайной единичностью; он всецело осуществляется средствами знаковой системы языка. Он осуществляется чистым контекстом, хотя и обрастает естественными моментами. <…>

<…> Главное — не отрываться от текста (хотя бы возможного, воображаемого, конструированного).

<…> Всякая система знаков (т. е. всякий «язык»), на какой узкий коллектив ни опиралась бы ее условность, принципиально всегда может быть расшифрована, т. е. переведена на другие знаковые системы (другие языки); следовательно, есть общая логика знаковых систем, потенциальный единый язык языков (который, конечно, никогда не может стать конкретным единичным языком, одним из языков). Но текст (в отличие от языка как системы средств) никогда не может быть переведен до конца, ибо нет потенциального единого текста текстов.

<…> Текст не вещь, и поэтому второе сознание, сознание воспринимающего, никак нельзя элиминировать или нейтрализовать.

Можно идти к первому полюсу, т. е. к языку, языку автора, языку жанра, направления, эпохи, национальному языку (лингвистика) и,

608

наконец, к потенциальному языку языков (структурализм, глоссематика). Можно двигаться ко второму полюсу — к неповторимому событию текста.

Между этими двумя полюсами располагаются все возможные гуманитарные дисциплины, исходящие из первичной данности текста.

Оба полюса безусловны: безусловен потенциальный язык языков и безусловен единственный и неповторимый текст.

Всякий истинно творческий текст всегда есть в какой-то мере свободное и не предопределенное эмпирической необходимостью откровение личности. Поэтому он (в своем свободном ядре) не допускает ни каузального объяснения, ни научного предвидения. Но это, конечно, не исключает внутренней необходимости, внутренней логики свободного ядра текста (без этого он не мог бы быть понят, признан и действенен).

<…> Попытка изучать текст как «вербальную реакцию» (бихевиоризм). <…>

«Все высокое и прекрасное» — это не фразеологическое единство в обычном смысле, а интонационное или экспрессивное словосочетание особого рода. Это — представитель стиля, мировоззрения, человеческого типа, оно пахнет контекстами, в нем два голоса, два субъекта (того, кто говорил бы так всерьез, и того, кто пародирует первого). В отдельности взятые (вне сочетания) слова «прекрасный» и «высокий» лишены двуголосости; второй голос входит лишь в словосочетание, которое становится высказыванием (т. е. получает речевого субъекта, без которого не может быть и второго голоса). И одно слово может стать двуголосым, если оно становится аббревиатурой высказывания (т. е. обретает автора). Фразеологическое единство создано не первым, а вторым голосом.

<…> Язык и речь можно отождествлять, поскольку в речи стерты диалогические рубежи высказываний. Но язык и речевое общение (как диалогический обмен высказываниями) никогда нельзя отождествлять. Возможно абсолютное тождество двух и более предложений (при накладывании друг на друга, как две геометрические фигуры, они совпадут), более того, мы должны допустить, что любое предложение, даже сложное, в неограниченном речевом потоке может повторяться неограниченное число раз в совершенно тождественной форме, но как высказывание (или часть высказывания) ни одно предложение, даже однословное, никогда не может повториться: это — всегда новое высказывание (хотя бы цитата).

Возникает вопрос о том, может ли наука иметь дело с такими абсолютно неповторимыми индивидуальностями, как высказывания, не выходят ли они за границы обобщающего научного познания. Конечно, может. Во-первых, исходным пунктом каждой науки являются неповторимые единичности и на всем своем пути [она] остается связанной с ними. Во-вторых, наука, и прежде всего философия,

609

может и должна изучать специфическую форму и функцию этой индивидуальности. Необходимость четкого осознания постоянного корректива на претензии на полную исчерпанность абстрактным анализом (например, лингвистическим) конкретного высказывания. Изучение видов и форм диалогических отношений между высказываниями и их типологических форм (жанров высказываний). Изучение внелингвистических и в то же время внесмысловых (художественных, научных и т. п.) моментов высказывания. Целая сфера между лингвистическим и чисто смысловым анализом; эта сфера выпала для науки.

В пределах одного и того же высказывания предложение может повториться (повтор, самоцитата, непроизвольно), но каждый раз это новая часть высказывания, ибо изменилось его место и его функция в целом высказывания.

Высказывание в его целом оформлено как таковое внелингвистическими моментами (диалогическими), оно связано и с другими высказываниями. Эти внелингвистические (диалогические) моменты пронизывают высказывание и изнутри.

Обобщенные выражения говорящего лица в языке (личные местоимения, личные формы глаголов, грамматические и лексические формы выражения модальности и выражения отношения говорящего к своей речи) и речевой субъект. Автор высказывания.

С точки зрения внелингвистических целей высказывания все лингвистическое — только средство.

<…> Так называемый «образ автора» — это, правда, образ особого типа, отличный от других образов произведения, но это образ, а он имеет своего автора, создавшего его. Образ рассказчика в рассказе от «я», образ героя автобиографических произведений (автобиографии, исповеди, дневника, мемуаров и др.), автобиографический герой, лирический герой и т. п. Все они измеряются и определяются своим отношением к автору-человеку (как особому предмету изображения), но все они — изображенные образы, имеющие своего автора, носителя чисто изображающего начала. Мы можем говорить о чистом авторе в отличие от автора частично изображенного, показанного, входящего в произведение как часть его.

<…> В какой мере в литературе возможны чистые безобъектные одноголосые слова? Может ли слово, в котором автор не слышит чужого голоса, в котором только он и он весь, стать строительным материалом литературного произведения? Не является ли какая-то степень объектности необходимым условием всякого стиля? Не стоит ли автор всегда вне языка как материала для художественного произведения? Не является ли всякий писатель (даже чистый лирик) всегда «драматургом» в том смысле, что все слова он раздает чужим голосам, в том числе и «образу автора» (и другим авторским маскам)? Может быть, всякое безобъектное, одноголосое слово является наивным и негодным для подлинного творчества. Всякий подлинно

610