Курцио Малапарте - Капут

371

расплакался, потом сказал мне: «Он ненавидит меня, ничего не поделаешь, он меня ненавидит, — затем добавил: — Он всегда не любил меня, этот человек».

—  Не любил? — сказала, смеясь, Лавиния. — О Боже, как мужчины самонадеянны!

—  Если не ошибаюсь, Галеаццо тогда чуть не подал в отставку, — сказала Джанна.

—  Галеаццо никогда не уйдет добровольно, — сказал Анфузо. — Он слишком любит власть. Il couche аvec son fauteuil de ministre, comme avec une maîtresse. Со своим министерским портфелем он ложится в постель, как с любовницей. Он дрожит от страха при мысли, что его в любой момент вышвырнут вон.

—  В те дни в Бари, — сказал я, — у Галеаццо была еще одна причина бояться. Именно в те дни на встрече в Бреннеро Гитлер передал Муссолини меморандум Гиммлера против Галеаццо.

—  А не был ли этот меморандум направлен скорее против Изабеллы Колонны? — сказала Анна Мария.

—  Qu’en savez-vous?6 — спросил ее Отто фон Бисмарк с легким беспокойством в голосе.

—  Tout Rome en a parlé pendant un mois7, — ответила Анна Мария.

—  Это был очень неприятный момент для Галеаццо, — сказал Анфузо. — Даже самые близкие друзья отвернулись от него. Бласко д’Айета сказал мне по этому поводу, что, выбирая между Галеаццо и Изабеллой, он встал бы на сторону Изабеллы. Я ответил ему: «А между Гитлером и Изабеллой?» Ясно, речь не шла о том, что нужно обязательно выбирать между графом Галеаццо Чиано и княгиней Изабеллой Колонной, но люди так думают. Однажды утром Галеаццо попросил меня прийти к нему домой. Было непривычно рано, около восьми. Я застал его в ванной. Он вышел из ванны и, растираясь полотенцем, сказал мне: «Фон Риббентроп нанес мне удар в спину. За Гиммлером стоит фон Риббентроп. Кажется, в этом меморандуме просят моей головы. Если Муссолини отдаст мою голову фон Риббентропу, он покажет себя таким, каким мы все его знаем, — подлым трусом». Потом, прижимая обеими руками свой голый живот, добавил: «Надо немного похудеть». Растершись насухо, он

6Откуда вы знаете? (фр.)

7Весь Рим вот уже месяц говорит об этом (фр.).

372

отбросил халат, встал голым перед зеркалом и принялся приглаживать волосы пучком травы, которую ему прислали из Шанхая: эту траву китайцы используют вместо бриллиантина. «Хорошо еще, — сказал он, — что я не министр иностранных дел Китайской Республики, — и добавил: — Ты знаешь Китай не хуже меня, это удивительная страна, но подумай, что ждало бы меня, попади я в Китае в немилость». И он принялся описывать мне китайскую казнь, которую ему случилось видеть на улицах Пекина. С привязанного к столбу приговоренного срезают по кусочку все мясо, оставляя нетронутыми нервные волокна, артерии и вены. Человек становится своего рода каркасом из костей, вен и артерий, сквозь который пролетают мухи и сквозят лучи солнца. Подвергаемый такой казни человек может прожить несколько дней. На самых страшных деталях Галеаццо останавливался с мучительным удовольствием и весело смеялся. Чувствовалось желание казаться жестоким и одновременно страх и бессильная ненависть. «Муссолини придумал казнь значительно более жестокую, чем китайская, это пинок под задницу», — говоря это, он потрогал свой зад. «Беда не в самом по себе пинке, — сказал он, — а в его ожидании, в постоянном, непрекращающемся ожидании, ежедневном, ежечасном, ежеминутном». Я в шутку сказал ему, что и он и я, по счастью, предусмотрительно обзавелись упитанными задницами. Галеаццо помрачнел и, ощупывая свой зад, спросил: «Моя задница тебе действительно кажется упитанной?» Его очень расстроило известие, что у него жирная задница. Уже одеваясь, он сказал мне: «Муссолини никогда никому не отдаст мою голову. Он боится. Он прекрасно знает, что все итальянцы за меня. А итальянцы знают, что я единственный на всю Италию имею мужество противостоять Муссолини». Он упивался этой иллюзией, и не мне было разубеждать его, поэтому я промолчал. С тех пор он искренне убежден, что сопротивляется Муссолини. В действительности Галеаццо дрожит

сутра до вечера в страхе получить пинок под зад. Перед Муссолини Галеаццо, как и остальные, как и все мы, — запуганный лакей. Всегда

сльвиной отвагой говорит ему «да». А за спиной Муссолини он ничего не боится. Если бы у Муссолини была пасть на спине, Галеаццо без колебаний сунул бы в нее голову, как это делают укротители с кровожадным зверем. Говоря о войне, о Муссолини, о Гитлере, он рассказывает вещи порой самые удивительные, в выдумке и остроумии ему не откажешь. Некоторые политические ситуации он оценивал как человек, знающий

373

свое дело и кое-какие чужие дела. Однажды я спросил его, что он думает о вероятном исходе вой­ны.

—  И что он вам ответил? — спросил Отто фон Бисмарк с ироничной улыбкой.

—  Что еще нельзя сказать, кто выиграет войну, но уже известно, кто ее проиграл.

—  И кто же? — спросил фон Бисмарк. —  Польша и Италия.

—  Не слишком интересно, кто проиграет, — сказала Анна Мария, — интереснее знать, кто выиграет.

—  Не будьте такой прямолинейной, — сказал Анфузо. — Это государственная тайна. Не правда ли, это государственная тайна? — обратился он к фон Бисмарку.

—  Naturellement, — сказал князь Отто фон Бисмарк.

—  В своих суждениях Галеаццо иногда бывает очень неосмотрительным, — сказал Филиппо Анфузо. — Если бы стены его кабинета в палаццо Киджи и стол Изабеллы умели бы говорить, Муссолини и Гитлер услышали бы кое-что пикантное.

—  Ему надо быть поосторожнее, — сказала Жоржетт, — ведь стол Изабеллы — говорящий.

—  Encore cette vieille histoire!1 — сказал фон Бисмарк.

Когда в начале 1941 года на встрече в Бреннеро Гитлер передал Муссолини направленный против Галеаццо меморандум Гиммлера, эта новость вызвала в римском свете сначала удивление, потом страх, а потом открытое и злорадное удовлетворение. Но за столом Изабеллы над меморандумом смеялись как над плохой шуткой нерадивой, распоясавшейся прислуги. «Гитлер, да он goujat2», — говорила Изабелла. В действительности меморандум метил не так в графа Чиано, как в княгиню Изабеллу Колонну, которую Гиммлер назвал «пятой колонной». В нем со скрупулезной точностью слово в слово и день в день излагались все беседы за столом Изабеллы, и не только слова Галеаццо, Эдды и Изабеллы, замечания особ, известных своим именем, социальным положением в государственных органах или политическим влиянием, не только суждения о войне или о военно-политических промахах Гитлера и Муссолини, Чиано или

1Опять эти старые сплетни (фр.).

2Хам (фр.).

374

иностранных дипломатов, часто посещавших палаццо Колонна, — в нем приводились даже светские сплетни, женское злословие, невинные слова о второстепенных лицах, таких, как Марчелло ди Драго или Марио Панса. Острые словечки Эдды о том или ином персонаже, о Гитлере, фон Риббентропе, фон Макензене, рассказы о ее частых поездках в Будапешт, Берлин и Вену; нескромные замечания Чиано о Муссолини или Франко, о Хорти или Павеличе, о Петене или Антонеску; беспощадные суждения Изабеллы о вульгарных любовницах Муссолини и ее горькие предсказания об исходе войны­ вместе с забавными флорентийскими сплетнями Сандры Спаллетти и скандальными историями каких-то молодых немецких или итальянских артисток с «Чинечитта», о любовных похождениях Геббельса и Паволини — все это составляло предмет подробнейшего отчета. Бо́льшая часть в нем была посвящена любовной жизни Галеаццо, его непостоянству, ревности его фавориток, развращенности его маленького двора. Что спасло графа Чиано от гнева Муссолини, так это честь, которой была удостоена в меморандуме Гиммлера Эдда. Доклад мог бы привести к гибельным для Галеаццо последствиям, если бы не содержал ни одного слова против Эдды, ни слова о ее любовных историях, об опасных связях ее подруг, о скандалах в Кортине д’Ампеццо и на Капри. Обвинения против своей дочери вынудили Муссолини защищать

исвоего зятя. Меморандум Гиммлера, однако, посеял сомнения в среде придворных Галеаццо и Изабеллы. Кто сообщил Гиммлеру все детали? Слуги палаццо Колонна? Дворецкий? Кто-то из любовников Изабеллы

иГалеаццо? Назывались разные имена; под подозрение попала молодая отвергнутая любовница, чья гордость была уязвлена сместившей ее соперницей. Каждая «вдовица» была тщательно допрошена, осмотрена

иобыскана.

—  En tout cas, ce n’est ni vous ni moi1, — сказала Изабелла графу Чиано. —  Moi, sûrement pas2, — ответил Галеаццо.

—  Quelle histoire!3 — сказала Изабелла, воздев глаза к расписанному Пуссеном потолку.

Единственным последствием меморандума Гиммлера стало временное удаление Галеаццо из Рима: он был отправлен в Бари, в эскадрилью

1В любом случае, это не вы и не я (фр.).

2Я, конечно же, здесь ни при чем (фр.).

3Что за дела! (фр.)

375

бомбардировочной авиации, базирующуюся на аэродроме в Палезе, и на какое-то время в залах палаццо Колонна и палаццо Киджи о нем стали говорить, только понизив голос или с показным безразличием (но Изабелла, хоть и была глубоко уязвлена его «я здесь ни при чем», в глубине сердца оставалась верной Галеаццо, ce n’est pas à son âge qu’une femme peut se tromper4); о нем говорили не как о впавшем в немилость, а как о человеке, которого она может настигнуть в любой момент. Выражаясь спортивной терминологией, the ball wasn’t now at his foot5.

—  Je parie, — сказала Анна Мария, грациозно повернувшись к Филиппо Анфузо, — que dans le rapport de Himmler il n’y avait pas un seul mot sur vous6.

—  Il y avait toute une page sur mа femme et cela suffit7, — ответил со смехом Анфузо.

—  Toute une page sur Maria? Ah! Pauvre Maria, quel honneur!8 — сказала Жоржетт без тени злорадства.

—  Et sur moi? Est-ce qu’il y avait aussi toute une page sur moi?9 — смеясь, спросила Анна Мария.

—  Ваш вопрос, — ответил я, — того же свойства, что и заданный мне однажды генералом Шобертом.

Это было на Украине в первые месяцы русской кампании. Генерал фон Шоберт пригласил меня на ужин в штаб-квартиру командования армией, за столом нас было человек десять. Фон Шоберт спросил меня, что я думаю о положении немецкой армии в России. «Мне кажется, — ответил я, намекая на итальянскую пословицу, — что немецкая армия в России похожа не на цыпленка в пакле, а на цыпленка в степи».

—  Ah! Mon Dieu! — воскликнула Анна Мария.

—  Très amusant10, — сказал фон Бисмарк, улыбаясь.

—  Ты уверен, — сказал Филиппо Анфузо, — что генерал фон Шоберт понял, что ты хотел сказать?

—  Надеюсь, понял.

4В ее возрасте женщина не может ошибаться (фр.).

5Он не владел в тот момент мячом (англ.).

6Держу пари, что в меморандуме Гиммлера нет ни слова о вас (фр.).

7Но в нем целая страница посвящена моей даме, и это утешает (фр.).

8Целая страница посвящена Марии? Ах! Бедняжка Мария, какая честь! (фр.)

9А обо мне? Нет ли там странички и обо мне? (фр.)

10Весьма забавно (фр.).

376

Генерал фон Шоберт бывал в Италии и немного говорит по-итальянски. Но когда переводчик лейтенант Шиллер, выбравший себе немецкую национальность, хотя сам он урожденный тиролец из Мерано, пытаясь передать смысл этой итальянской пословицы, перевел мой ответ, генерал фон Шоберт сурово, с недоумевающим упреком спросил меня, как это так, что в Италии цыплят держат в пакле.

—  Мы не держим их в пакле! — ответил я. — Это народная поговорка говорит о том, в какую передрягу попадает бедняга цыпленок, если ему вздумается забраться в паклю.

—  У нас в Баварии, — сказал генерал фон Шоберт, — цыплят разводят в опилках или в соломенной сечке!

—  Но у нас в Италии цыплят тоже выращивают в опилках или в соломе! —  Тогда почему вы говорите о пакле? — спросил генерал фон Шоберт и наморщил лоб.

—  Да это всего-навсего поговорка, так говорят! — ответил я. —  Хм, странно… — сказал генерал.

—  У нас в Восточной Пруссии цыплят разводят в песке, это очень рационально и недорого, — сказал полковник Генерального штаба Старк. —  И у нас в Италии в местах с песчаной почвой тоже держат цыплят в песке! — ответил я.

Я начинал потеть и тихо попросил переводчика, ради Бога, помочь мне выпутаться из этой истории. Шиллер улыбался и смотрел на меня искоса, как бы желая сказать: «Сам влип в историю, а мне тебя выпутывать!» —  Если это так, — сказал генерал фон Шоберт, — я не понимаю, при чем здесь пакля. Понятно, что это пословица, но в каждой пословице всегда есть доля правды. И, несмотря на ваши утверждения об обратном, это значит, что в Италии кое-где цыплят таки выращивают в пакле, а это метод нерациональный и жестокий.

Он буравил меня суровым взглядом, в котором начинал гореть мерцающий огонек недоверия и презрения. Я хотел ответить ему: «Да, господин генерал, я не осмеливался сказать, но истина в том, что цыплят в Италии выращивают в пакле, и не в некоторых районах, а везде: в Пьемонте,

вЛомбардии, в Тоскане, в Умбрии, в Калабрии, на Сицилии, — везде, во всей Италии; и не только цыплят, но и детей, все итальянцы выращены

впакле. Разве вы не знали, что все итальянцы выросли в пакле?» Тогда, может быть, он понял бы меня, а может, и поверил бы, но никогда бы

378

в которой приняли участие остальные офицеры. Я молча вытирал со лба пот, а генерал фон Шоберт, полковник Старк и майор Ханбергер внимательно смотрели на меня, прерывали свою лекцию и говорили, что так и не поняли, что может быть общего между немецкими солдатами и цыплятами; остальные офицеры смотрели на меня с глубоким презрением, пока генерал фон Шоберт не встал и не сказал:

—  Schluss!1

Все встали из-за стола, вышли и разбрелись по улицам городка каждый к своему ночлегу. К зеленоватому небу поднимался круглый, желтоватый луч света. Прощаясь со мной, переводчик Шиллер сказал:

—  Надеюсь, вы поняли, что с немцами острить не надо!

—  Ach so! — ответил я подавленно и побрел спать. Но заснуть не мог: миллионы цикад трещали в ночной тьме, мне казалось, я слышу писк миллионов цыплят в бескрайней степи. Уснул я, когда уже пели петухи. —  C’est adorable!2 — воскликнула Анна Мария, хлопая в ладоши.

Все смеялись, а князь Отто фон Бисмарк смотрел на меня странным взглядом:

—  Vous avez beaucoup de talent, — сказал он, — pour raconter de jolies histoires. Mais je n’aime pas vos poussins3.

—  Moi, je le adore!4 — сказала Анна Мария.

—  А вам я могу сказать правду, — сказал я, обращаясь к Отто фон Бисмарку, — в Италии цыплят выращивают в пакле. Но это та правда, о которой нельзя говорить. Не будем забывать, что мы воюем.

В этот момент к столу подошел Марчелло дель Драго.

—  Воюем? — сказал он. — Вы еще говорите о войне? Нельзя ли о чемнибудь другом? Война уже не в моде.

—  Oui, en effet, elle est un peu démodée, — сказала Жоржетт, — on ne la porte plus, cette année5.

—  Галеаццо просил узнать, — сказал Марчелло, обращаясь к Анфузо, — не сможешь ли ты зайти сегодня на минуту в министерство?

1Закончили! (нем.)

2Восхитительно! (фр.)

3У вас большой талант рассказывать забавные истории. Но мне совсем не по душе ваши цыплята (фр.).

4А по мне, они восхитительны (фр.).

5Действительно, война уже несколько не в моде, в этом году о ней уже больше не говорят (фр.).

379

—  Почему нет? — ответил тот с ироничным и несколько упрямым видом. — Ведь мне за это платят.

—  Около пяти, хорошо?

—  В шесть меня больше устроит, — ответил Анфузо.

—  Тогда в шесть, — сказал Марчелло дель Драго и, кивнув головой в сторону молодой дамы за соседним столом, спросил, кто она такая.

—  Comment? Vous ne connaissez pas Brigitte? — спросила Анна Мария. — С’est une grande amie à moi. Elle est jolie, n’est-ce pas?6

—  Ravissante7, — сказал Марчелло дель Драго.

Возвращаясь к столу Галеаццо, он дважды обернулся в сторону Бригитты. Тем временем многие стали расходиться, направляясь к полю для гольфа. Мы остались еще поболтать и немного позже увидели, как Марио Панса проводил Галеаццо к столу Бригитты. Анна Мария заметила вслух, что Галеаццо толстеет.

—  Во время прошлой войны,­ — сказал Анфузо, — все худели; теперь же все толстеют. Мир действительно перевернулся. Кто теперь что разберет? Бисмарк заметил (и я не сказал бы, что в его словах не было иронии), что embonpoint, тучность, — признак морального здоровья.

—  Европа уверена в победе, — сказал он.

Люди стали тощими, заметил я, достаточно проехать по Европе, чтобы убедиться, как отощали люди.

—  И все же, — добавил я, — народы уверены в победе.

—Какие народы? — спросил фон Бисмарк.

—Все, и немецкий, естественно, тоже, — ответил я.

—  Вы говорите «естественно», — сказал иронично фон Бисмарк.

—  Самые тощие — рабочие, — сказал я, — естественно, и немецкие рабочие тоже, и рабочие вообще больше всех уверены в том, что выиграют войну. —  Vous croyez?8 — сказал фон Бисмарк с некоторым недоверием.

Граф Чиано стоял перед Бригиттой и по привычке громко говорил, смеялся и вертел головой по сторонам. Бригитта сидела, уперев локти в стол и склонив голову на ладони, подняв на министра свои прекрасные, полные невинного лукавства глаза. Потом Бригитта встала и вышла вместе

6Как? Вы не знакомы с Бригиттой? Это моя большая приятельница. Она мила, не правда ли? (фр.)

7Очаровательна (фр.).

8Вы полагаете? (фр.)

380

с Галеаццо в сад, где они стали прохаживаться вокруг бассейна, ведя томную беседу. Граф Чиано с галантным видом громко и гордо о чем-то вещал. Все наблюдали происходящее и перемигивались с понимающим видом.

—  Ça y est!1 — сказала Анна Мария.

—  Brigitte est vraiment une femme charmante2, — сказал фон Бисмарк. —  Galeazzo est très aimé des femmes3, — сказала Жоржетт.

—  Здесь нет ни одной дамы, у которой бы не было романа с Галеаццо, — сказал Анфузо.

—  Я знаю кое-кого, — сказала Анна Мария, — кто не терял от него головы. —  Да, но здесь ее нет, — сказал Анфузо и помрачнел.

—  Qu’en savez-vous?4 — сказала Анна Мария со слегка агрессивным кокетством.

В этот момент вошла Бригитта и подошла к Анне Марии. Она весело и чувственно смеялась.

—  Будьте внимательны, Бригитта, — сказал Анфузо, — граф Чиано выигрывает все свои сражения.

—  Oh! je sais, — ответила Бригитта, — on m’a déjà avertie. Moi, au contraire, je perds toutes mes guerres. Mais je suis de guerre lasse, et Galeazzo ne m’intéresse pas5.

—  Vraiment?6 — сказала Анна Мария с недоверчивой улыбкой.

Мы тоже вышли в сад и под осенним солнцем, в запахе меда и увядших цветов направились к первой метке для мяча. Игроки появлялись и пропадали в складках местности, как пловцы среди гребней волн. Мелькали сверкающие на солнце кончики клюшек, гольфисты поднимали сомкнутые руки к небу и оставались на миг в этой молитвенной позе, потом клюшки, сверкая, опять прочерчивали в зеленом воздухе широкую дугу и исчезали, потом появлялись снова, как на огромной балетной сцене. Ветер выдувал в траве нежную мелодию, голоса скакали по полю — зеленые, желтые, красные, синие, — расстояние придавало им гибкую звонкость, мягкость и отрешенность. Группа молодых дам сидела в траве, перебра-

1Вот и сладилось! (фр.)

2Бригитта в самом деле очаровательная женщина (фр.).

3Галеаццо большой сердцеед (фр.).

4Откуда вам знать? (фр.)

5О, я знаю, меня уже предупредили. А я, наоборот, все сражения проигрываю. Но мне надоела война, и Галеаццо меня вовсе не интересует (фр.).

6Правда? (фр.)