Язык науки — язык эпохи

Тектологический язык Богданова очень запутан и фи­лософски перегружен. Так, средние доходы населения он называет «мерой социально-кристаллизованных активностей сопротивления». Богданов любил выражения типа «суммарный коэффициент структурной устойчивости», «энергия получаемых впечатлений» или «формирующий и регулирующий тектологический механизм».

Язык, с помощью которого выражала себя управлен­ческая теория в 20-е годы, ярок, афористичен, неордина­рен и совершенно необычен для нашего уха. «Интегрессия», «дезинтегрессия» и «конъюгационныи процесс» А.Богданова мало чем уступают таким образам-поняти­ям А. Гастева, как «культурное ратничество», «принцип подвижной портативности» или «азбука культуртрегер­ства». На фоне подобной экспрессивности просто блек­нут языковые формулы других советских нотовцев, допустим, того же А.Блонского, который в книге «Аз­бука труда» (1923) делил виды работ на: 1) требую­щие быстроты; 2) требующие силы; 3) ножные; 4) го­ловные; 5) работы, использующие весь вес тела; 6) смешанные. Не менее ярко у него описаны и типы ра­ботников, например «мускульный», «пищеварительный», «нервный» и «дыхательный». Если Гастев призывал изу­чать человеческие эмоции с помощью коэффициентов напряжения, углов наклона, математических формул и геометрических символов, то Блонский видел в челове­ке прежде всего машину, состоящую из рычагов (кос­тей) и двигателей (мускулов).

Таков язык зарождающейся науки управления, ко­торая стремилась стать ближе к реальной жизни. А жизнь говорила языком площади, митинговых призывов, плакатного стиха. Наука только отражала взбудоражен­ную революцией «низовую культуру», хотя и примеши­вала к ней элементы собственного формотворчества. Литературно одаренные Богданов и Гастев — идеологи и вдохновители Пролеткульта — не просто шли вслед за массами. Скорее они вели массы за собой, предлагая но­вые образцы мышления, открывая новую перспективу культурного обновления. Несомненно, экспрессивный стиль Богданова и Гастева, резко отличающийся от спо­койно-академических рассуждений Тейлора и Гантта, выражал не только новую эпоху, но и новую миссию управления — активно преобразующую мир, букваль­но перетряхивающую все организационные и культур­ные устои прежнего порядка.

Другая черта научной мысли той эпохи — ее политизация. Стоило специалисту заговорить о технических подробностях, как рано или поздно дело доходило до воп­росов исторической судьбы России. Создавалось впечат­ление, что организационные подробности управления для многих служили не основным предметом изучения, а лишь поводом, чтобы выступить с очередным заявле­нием о переустройстве мира. Так, О.Ерманский, автор известных учебников по НОТ, противник системы Тей­лора и методов Гастева, вечно колеблющийся между меньшевизмом и революционным экстремизмом, пред­ложил глобальный проект переустройства управления обществом.

«Индустриальная утопия» о.Ерманского

Правильно оценив прогрессивную роль механиза­ции и автоматизации производства, О.Ерманский при­ходит к несколько неожиданному выводу о том, что в скором времени все станут руководителями, посколь­ку работать будут не живые люди, а сложные машины-автоматы [18, с. 173]. Подкреплял теоретические поло­жения Ерманский следующими выкладками: 50 лет назад соотношение между руководителями и исполни­телями было 1:100, перед Первой мировой войной — 1:12, в 20-е годы — 1:7, на крупный же предприятиях, применяющих НОТ, — 1:5, идеал Тейлора — 1:3, нако­нец, в перспективе такое соотношение должно быть 1:0. «Остается неясным, — пишут А.Омаров и Э.Корицкий, приведшие в своей статье расчеты Ерманского, — кем же будут управлять руководители, если число исполни­телей сократится до нуля? Машинами? Но тогда речь должна идти не об управлении производством.., а об уп­равлении вещами... Вольно или невольно из этого на­прашивается вывод, что с повышением технического уровня производства отпадает надобность в управле­нии людьми, так как они вытесняются из непосред­ственного производства. Но это очевидное заблужде­ние» [37, с.101].

Процесс вытеснения человека из сферы непосред­ственного производства О.Ерманский почему-то понял как ликвидацию живого труда. Точнее, не вообще жи­вого труда, а труда исполнителей. Ведь деятельность ру­ководителя — тоже элемент живого труда. Конечно, уп­равленцы в проекте Ерманского остаются. Более того, численность их резко возрастает. Явно или неявно, но он призывает — страшно подумать! — к разбуханию административных штатов, разрастанию бюрократии и превращению ее в господствующую страту обще­ства. Не к этому ли привели сталинские реформы уп­равления?

«Индустриальная утопия» Ерманского строилась на одной очень незаметной методологической ошибке: аб­страктные теоретические рассуждения подкреплялись не менее абстрактной эмпирикой; вместо конкретного анализа проблемы автор приводил надуманные количе­ственные расчеты. По форме все вроде бы правильно, но по существу создается лишь видимость науки. При­чем на словах Ерманский — материалист. Кроме «эксп­луататора» Тейлора и «примитивного» Гастева он борет­ся также с «субъективно-идеалистическим» подходом Н.Витке, несомненно, талантливого и здравомысляще­го специалиста по НОТу.

Материализм автора «физиологического оптиму­ма» (основной принцип О.Ерманского) — особого рода. В его основе лежали заимствования из работ К.Маркса и А.Богданова (не всегда правильно понятые), а также идеи, почерпнутые им из элементарного курса физи­ки. В основу своей теории Ерманский положил три принципа — положительного отбора, организационной суммы и оптимума, которые давно уже были высказа­ны Богдановым. Теорию трудовой стоимости Маркса он излагает в терминах расхода физической энергии человека. Вот как он это делает. Уравняв все со всем, Ерманский суммирует 3 часа одного вида работы с 5 часами другого, имеющего совершенно иные характер и содержание труда. Почему? Оказывается, и физичес­кий, и умственный труд можно привести к единому материальному знаменателю, стоит только измерить количество выдыхаемого человеком углекислого газа и вдыхаемого кислорода. Если дирижер выдыхает его столько же, сколько токарь-оператор или конторщик, то качественных различий между ними нет. В «методо­логии газообмена» существуют лишь точные расчеты, цифры и формулы.

Наверное, не следовало бы останавливаться столь подробно на слабостях в концепции того или иного мыс­лителя, теоретических курьезах или заведомо утопичес­ких проектах. К сожалению, они были общим местом на­уки управления 20-х годов, выражали типичное в ней — наивность теоретической мысли, лишенной преемствен­ности с наследием старой российской культуры, ориен­тацию на классовый принцип и пролеткультовскую иде­ологию.