§ 50. Прорисовка

экзистенциально-онтологической структуры смерти

Соображения о недостаче, конце и целости вскрыли необходимость

интерпретировать феномен смерти как бытия к концу из основоустройства

присутствия. Лишь так может выясниться, насколько в самом присутствии,

соразмерно его бытийной структуре, возможна целость, конституируемая бытием

к концу. Основоустройством присутствия оказалась забота. Онтологическое

значение этого выражения выразилось в "дефиниции": уже-бытие-вперед-себя-в

(мире) как бытие-при (внутримирно) встречном сущем. Тут выражены

фундаментальные черты бытия присутствия: во вперед-себя - экзистенция, в уже

- бытии - в... - фактичность, в бытии-при - падение. Раз уж смерть в

отличительном смысле принадлежит к бытию присутствия, то она (соотв. бытие к

концу) должна определяться этими чертами.

Ближайшим образом следует вообще наконец размечая прояснить, как в

феномене смерти обнажаются экзистенция, фактичность и падение присутствия,

Как неадекватная, была отставлена интерпретация всякого еще-не и с ним

крайнего еще-не, конца присутствия, в смысле недостачи; ибо она заключала в

себе онтологическое искажение присутствия в нечто наличное. Конец-бытия

означает экзистенциально: бытие к концу. Крайнее еще-не имеет характер

чего-то, к чему присутствие имеет отношение. Конец присутствию предстоит.

Смерть не нечто еще не наличное, не сходящая к минимуму последняя недостача,

но скорее предстояние.

Присутствию как бытию-в-мире может однако предстоять многое. Характер

предстояния сам по себе не отличителен для смерти. Наоборот: эта

интерпретация тоже могла бы толкнуть еще к предположению, что смерть надо

понимать в смысле предстоящего, встречного в окружающем мире события.

Предстоять может к примеру гроза, перестройка дома, приезд друга, стало быть

сущее, которое налично, подручно или соприсутствует. У предстоящей смерти

бытие не этого рода.

Предстоять присутствию опять же может к примеру также отъезд,

разбирательство с другими, отказ от чего-то такого, чем само присутствие

способно быть от своих возможностей бытия, основанных в событие с другими.

Смерть есть возможность бытия, которую присутствие всякий раз должно

взять на себя само. Со смертью присутствие стоит перед собой в его самой

своей способности быть. В этой возможности речь для присутствия идет

напрямую о его бытии-в-мире. Его смерть есть возможность

больше-не-способности-присутствовать. Когда присутствие предстоит себе как

эта возможность самого себя, оно полностью вручено наиболее своей ему

способности быть. Так предстоя себе, все связи с другим присутствием в нем

распались. Эта наиболее своя, безотносительная возможность вместе с тем

предельнейшая. Как способность быть присутствие не может обойти возможность

смерти. Смерть есть возможность прямой невозможности присутствия. Таким

образом смерть открывается как наиболее своя, безотносительная, не-обходимая возможность. Как таковая, она

есть отличительное предстояние. Основа его экзистенциальной возможности в

том, что присутствие себе самому сущностно разомкнуто, и именно по способу

вперед-себя. Этот структурный момент заботы имеет в бытии к смерти свою

исходнейшую конкретность. Бытие к концу становится феноменально яснее как

бытие к означенной отличительной возможности присутствия.

Наиболее свою, безотносительную и не-обходимую возможность, присутствие

опять же не приобретает задним числом и по обстоятельствам в ходе своего

бытия. Но, пока присутствие экзистирует, оно уже и брошено в эту

возможность. Что оно вручено своей смерти и последняя таким образом

принадлежит к бытию-в-мире, об этом присутствие ближайшим образом и большей

частью не имеет отчетливого или тем более теоретического знания. Брошенность

в смерть приоткрывается ему исходное и настойчивее в расположении ужаса. Ужас перед смертью есть ужас "перед" наиболее

своей, безотносительной и необходимой способностью быть. Перед-чем этого

ужаса есть само бытие-в-мире. За-что этого ужаса есть напрямую способность

присутствия быть. Со страхом перед уходом из жизни ужас перед смертью

смешивать нельзя. Он никак не прихотливое и случайное "упадочное" настроение

единицы, но, как основорасположение присутствия, разомкнутость того, что

присутствие, как брошенное бытие, экзистирует к своему концу. Тем самым

проясняется экзистенциальное понятие умирания как брошенного бытия к

наиболее своей, безотносительной и не-обходимой способности быть.

Отграничение от чистого исчезания, но также и от лишь-околевания и наконец

от "переживания" ухода из жизни возрастает в отчетливости.

Бытие к концу возникает не порою лишь всплывающей установкой, но по

сути принадлежит брошенности присутствия, так или иначе обнажающейся в

расположении (настроении). Всякое царящее в присутствии фактичное "знание"

или "незнание" о наиболее своем бытии к концу есть лишь выражение

экзистентной возможности по-разному держаться в этом бытии. Что фактично

многие ближайшим образом и большей частью о смерти не знают, нельзя выдавать

за доказательство того, что бытие к смерти не "всеобще" принадлежит

присутствию, а лишь того, что присутствие ближайшим образом и большей частью

себе это наиболее свое бытие к смерти, в бегстве от него, скрывает.

Присутствие умирает фактично все то время, пока оно

экзистирует, но обычно и чаще в модусе падения. Ибо фактичное экзистирование

есть не только вообще и индифферентно брошена способность-быть-в-мире, но

всегда уже и растворившаяся в озаботившем ''мире". В этом падающем бытии

при... дает о себе знать бегство от не-по-себе, т.е. теперь от наиболее

своего бытия к смерти. Экзистенция, фактичность, падение характеризуют бытие

к концу и потому конститутивны для экзистенциального понятия смерти.

Умирание основано со стороны своей онтологической возможности в заботе

*.

Если однако бытие к смерти исходно и по сути принадлежит бытию

присутствия, то оно должно -- пусть сперва несобственно - быть выявимо и в

повседневности. И если тем более бытие к концу призвано подавать

экзистенциальную возможность для экзистентной целости присутствия, то здесь

может лежать феноменальное подтверждение тезиса: забота есть онтологический

титул для целости структурного целого присутствия. Для полного

феноменального обоснования этого тезиса предварительной прорисовки

взаимосвязи между бытием к смерти и заботой недостаточно. Он должен

просматриваться прежде всего в ближайшей конкретности присутствия, его

повседневности.