§ 19. Определение "мира"

как res extensa

Декарт отличает "ego cogito" как res cogitans от "res corporea". Этим

различением впредь онтологически обусловлено таковое "природы и духа". В

сколь бы многих содержательных вариациях ни фиксировалось онтически это

противоположение, непроясненность его онтологических оснований и членов

противоположения имеет свой ближайший корень в проведенном Декартом

различении. Внутри какой понятности бытия определил он бытие этого сущего?

Титул для бытия по-себе-самому-сущего гласит substantia. Выражение подразумевает то бытие чего-то сущего как субстанция, то само

сущее. Эта двузначность в substantia, внесенная уже античным понятием

оиеткх,* не случайна.

Онтологическое определение res corporea требует экспликации субстанции,

т.е. субстанциальности этого сущего как субстанции. Что составляет

собственное по-себе-самой-бытие этой res corporea? Как вообще постижима

субстанция как таковая, т.е. ее субстанциальность? Et quidem ex quolibet

attribute substantia co-gnoscitur; sed una tamen est cuiusque substantiae

praecipua proprietas, quae ipsius naturam essentiamque constituit, et ad

quam aliae omnes referuntur. Субстанции становятся доступны в их

"атрибутах", и каждая субстанция имеет отличительное свойство, по которому

распознается существо субстанциальности определенной субстанции. Каково это

свойство применительно к res corporea? Nempe extensio in longum, latum et

profundum, substantiae corporeae naturam constituit. Протяжение, а именно в

длину, ширину и глубину, составляет собственное бытие телесной субстанции,

которую мы именуем "миром". Откуда extensio получает это отличие? Nam omne

aliud quod corpori tnbui potest, extensionem praesupponit. Протяженность

есть все бытийное устройство рассматриваемого сущего, долженствующее уже

"быть" до всех других бытийных определенностей, чтобы они могли "быть" тем

что они есть. Телесная вещь должна быть первично "наделена" протяженностью.

Соответственно доказательство протяженности и характеризованной ею

субстанциальности "мира" проводится таким образом, что показывается, как все

другие определенности этой субстанции, преимущественно divisio, figura,

motus, могут быть осмыслены только как modi той extensio, a extensio

наоборот остается понятна sine figura vel motu.

Так телесная вещь при сохранении своей общей протяженности может тем не

менее многообразно менять разделенность последней по разным измерениям и

представать в различных образах как одна и та же вещь. Atque unum et idem

corpus, retinendo suam eandem quantitatem, pluribus diversis modis potest

extend!: nunc scilicet magis secundum longitudinem, minusque secundum

latitudinem vel profun-ditatem, ac paulo post e contra magis secundum

latitudinem et minus secundum longitudinem.[ Так что одно

и то же тело, удерживая то же свое количество, может простираться множеством

разных способов: теперь, скажем, больше в длину и меньше в ширину или

глубину, а вскоре затем наоборот больше в ширину и меньше в длину.] Фигура

есть модус extensio, не в меньшей мере - движение; ибо motus постигается

лишь si de nullo nisi locali cogitemus ac de vi a qua excitatur non

inquiramus. Если движение есть сущее свойство res corporea, то оно должно,

чтобы стать постижимым в своем бытии, постигаться из бытия самого этого

сущего, из extensio, т.е. из чистой перемены места. Нечто подобное "силе" не

привносит ничего для определения бытия этого сущего. Определения наподобие

durities (твердость), pondus (вес), color (цвет) могут быть изъяты из

материи, она все же остается что она есть. Эти определения не составляют ее

собственного бытия, и насколько они есть, они оказываются модусами той же

extensio. Декарт пытается развернуто показать это в отношении "твердости":

Nam, quantum ad duritiem, mhil aliud de ilia sensus nobis indicat, quam

partes durorum corporum resistere motui manuum nostrarum, cum in illas

incurrunt. Si enim, quotiescunque manus nostrae versus aliquam partem

moventur, corpora omnia ibi existentia recederent eadem celeritate qua illae

accedunt, nullam un-quam duritiem sentiremus. Nec ullo modo potest

intelligi, corpora quae sic recederent, idcirco naturam corporis esse

amissura; nec proinde ipsa in duritie consistit. Твердость ощущается в

осязании. Что "говорит" нам чувство осязания о твердости? Части твердой вещи

"противятся" движению руки, скажем желанию отодвинуть. Если бы напротив

твердые, т.е. неподатливые тела меняли свое место с той же скоростью, с

какой совершает смену места "набегающая" на тело рука, то до прикосновения

никогда бы не дошло, твердость не ощущалась бы и потому никогда бы и не

была. Никоим образом однако не видно, отчего бы подающиеся с такой скоростью

тела должны были через то утрачивать что-то от своей телесности. Если они ее

удерживают и при измененной скорости, делающей такую вещь как "твердость"

невозможной, то последняя не принадлежит и к бытию этого сущего. Eademque

ratione ostendi potest, et pondus, et colorem, et alias omnes eiusmodi

qualitates, quae in materia corporea sentiuntur, ex ea tolli posse, ipse

Integra remanente: unde sequitur, a nulla ex illis eius (sc. extensionis)

naturam dependere [ Тем же рассуждением может быть показано, что и вес, и

цвет, и все подобного рода качества, ощущаемые в телесной материи, могут

быть из нее изъяты, при том что она останется нетронутой; откуда следует,

что его (т.е. протяжения) природа ни] Что поэтому составляет бытие res

corporea, есть extensio, протяжение, omnimodo divi-sibile, figurabile et

mobile, которое может изменяться любым способом делимости,

формирования и движения, сарах mutationum, местилище изменений, которое во

всех этих изменениях продерживается, remnant. To, что в телесной веши

удовлетворяет такому постоянному пребыванию, есть собственно сущее в нем, а

именно так, что им характеризуется субстанциальность этой субстанции.