9.4. Социальные программы

В 70-е гг. официально не был еще сделан вывод из уже почти очевидного тогда факта: социалистическая экономика, полностью основанная на государственной собственности и управляемая административно-командными методами, не способна обеспечить объявленные государством и КПСС социальные программы. Нужны кардинальные реформы, принципиально новые подходы к управлению социально-экономическими процессами.

При составлении социальных программ неизбежно нужно иметь, что распределять, а затем уже как распределять.

В своих планах КПСС основное внимание уделяла ожидаемому распределению.

В начале 1971 г. XXIV съезд КПСС впервые объявил «рост благосостояния народа высшей целью экономической политики партии».

Населению объясняли, что «с первых дней советской власти наша партия и государство делали в этом направлении все, что могли. Однако на протяжении длительного времени наши возможности в силу известных исторических причин были ограничены. Сейчас они серьезно расширились...».

Рост материального благосостояния трудящихся на 75% планировалось осуществить за счет увеличения оплаты труда. Минимальную заработную плату поднять до 70 руб. в месяц, увеличить ставки и оклады среднеоплачиваемым категориям работников, занятых в промышленности, на транспорте и в других отраслях материального производства. Повысить зарплату врачам, учителям. Эти меры должны были затронуть интересы около 90 млн рабочих и служащих.

Планировали и общественные фонды потребления увеличить в 1,4 раза, довести их уже в 1975 г. до 90 млрд руб. И погашение государственных займов решили начать (их накопилось более 25 млрд руб.).

Улучшилось пенсионное обеспечение инвалидов и семей, потерявших кормильцев; увеличивались размеры стипендии и расширялся круг стипендиатов; повышались нормы расхода на питание в больницах.

На эти цели выделялось 22 млрд руб. против 10 млрд в предыдущие пять лет⁷.

Традиционная особенность социальных программ и в 70-е гг. — разрыв или отсутствие четкой связи между трудовым вкладом и получением социальных благ каждой отдельной личностью.

В свое время К. Маркс выступал против распределительной уравниловки, ведущей, по его мнению, к равномерному распределению нищеты «по всей поверхности общества»⁸.

В сущности широкие, всеохватывающие социальные программы не были залогом дальнейшего повышения интенсивности и качества труда. Они самоподрывались, стимулируя фактически иждивенчество, ожидание гарантированных благ.

Эта парадигма социальных программ особенно отрицательно сказалась на основных экономических показателях следующего десятилетия, поставив под сомнение возможность эффективности социалистического производства в целом.

9.5. Человек

В 70-е гг. власть еще обеспечивала достойный уровень жизни для каждого гражданина: не было безработицы, минимальная зарплата была вдвое выше прожиточного минимума.

И общественные фонды потребления в расчете на душу населения постоянно возрастали. В 1970 г. каждый получал около 263 руб. из этих фондов, а в 1980 г. — уже 441 руб. (при крайне незначительном росте цен).

Из общественных фондов потребления населению обеспечивались: бесплатное образование и повышение квалификации, бесплатная медицинская помощь, пособия, пенсии, стипендии учащимся, оплата ежегодных отпусков, бесплатные и по льготным ценам путевки в санатории и дома отдыха, содержание детей в дошкольных учреждениях и многие другие выплаты и льготы.

Слово «бесплатно» конечно же условно. Все это стоило денег, и больших. Расходы государства на одного учащегося в год (в тех ценах) составляли: в общеобразовательной школе — около 200 руб., в средних специальных учебных заведениях — свыше 700 руб., в высших учебных заведениях — около 1100 руб. Кроме того, до 80% учащихся средних и высших учебных заведений получали стипендии.

Государство оплачивало 80% расходов на содержание детей в яслях и детских садах.

Что же получалось?

При средней зарплате рабочих и служащих в 246 руб. в месяц (прожиточный минимум 60 руб.) они же ежемесячно получали дополнительные выплаты из фонда общественных потреблений в размере 242 руб., то есть почти столько же.

Кроме того, на строительство жилья, школ, культурно-бытовых и медицинских учреждений государство расходовало в расчете на семью рабочего и служащего более 300 руб. в год.

Одновременно власть обеспечивала рост реальных доходов населения. Они увеличились за 70-е гг. (в расчете на душу населения) на 46%.

Четыре пятых национального дохода страна тратила непосредственно на народное благосостояние⁹.

Все это обеспечивало практически каждой трудолюбивой семье по российским меркам вполне нормальную жизнь.

Квартиры давали бесплатно. Правда, только в городе и не быстро (в селе хозяйства помогали стройматериалами и беспроцентными ссудами). Но можно было и за год получить новую квартиру: строительные организации брали людей разнорабочими, через год вручали ключи от квартиры и не требовали, чтобы они оставались после этого на стройке.

Основные продукты питания были доступны в полной мере каждому работающему и пенсионеру.

Семьи приобретали автомобили, ковры, мебель. Широко развернулось дачное строительство.

За 10 лет, с 1970 по 1980 г., резко увеличилось приобретение цветных телевизоров (с 23 тыс. шт. до 2107 тыс.), магнитофонов (с 984 тыс. до 2981 тыс.), легковых автомобилей (с 123 тыс. до 1416 тыс.). Дачные участки с домами и подсобными помещениями имела каждая вторая семья.

Это не было богатством, это можно назвать, скорее, «минимальным достатком».

Лауреат Нобелевской премии 2000 г. в области физики, крупнейший российский ученый, академик Жорес Алферов на замечание о его невысокой зарплате в советские времена ответил так: «У нас сейчас расписывают жизнь совершенно не так, какой она была в те славные советские годы. Я заканчивал работу в час ночи. Дежурные гастрономы работали только до двенадцати. Я шел в ресторан «Москва» на углу Невского и Владимирского проспектов и брал салат «оливье», ромштекс или антрекот, боржоми, чашечку кофе. Платил за это 10 руб. Когда я влюбился в свою будущую жену (она жила в Москве), я работал старшим научным сотрудником. Моя зарплата была 300 руб. Билет до Москвы (от Ленинграда) стоил 11 руб. Так что я мог каждую неделю в столицу летать. Что я и делал»¹⁰.

Однако даже сохранение такого не слишком высокого уровня жизни требовало коренных реформ.

Система все больше сигнализировала о том, что «моторесурс» социализма такого образца уже отработан.

Был достигнут порог. Дальнейший рост благосостояния требовал принципиально другого уровня стимулирования к труду, другого уровня организации производства и управления социально-экономическими процессами в стране.

Промедление с реформами на глазах рушило даже ранее достигнутое. В обществе нарастало недовольство правящей партийной номенклатурой — все очевиднее становилась ее физическая, моральная и организаторская немощь. Власть как будто забывала, что человек — «единство и борьба противоположностей».

В советской пропаганде наивно предполагалось, что когда-либо могут навсегда уйти из души человеческой под аплодисменты со стороны общественных интересов корысть, стремление обойти ближнего любыми средствами, зависть, подлость, предательство, эгоизм...

В культурной жизни общества 70-х гг. тоже были свои особенности.

Хрущевская «оттепель» вызвала к жизни в советском обществе новую форму духовной оппозиции — диссидентство. Оно развивалось вразрез с официальной идеологией. Власть воспринимала диссидентство однозначно, как вредное течение, порочащее советское общество, а значит, деяние строго наказуемое. Часть диссидентов была отправлена в лагеря и психбольницы. Другие были высланы за границу и лишены советского гражданства.

Что же в действительности представляло собой диссидентство как течение общественной мысли 70-х гг., как социальная группа?

«Советские диссиденты, — высказывает свою точку зрения А. Синявский, знающий проблему «изнутри», — по своей природе это интеллектуальное, духовное и нравственное сопротивление. Спрашивается теперь: сопротивление чему? Не просто ведь советскому строю вообще. Но — сопротивление унификации мысли и ее омертвлению в советском обществе»¹¹. Сущность содержания диссидентства определяет способность к инакомыслию. Как у любого движения, у него были «левое» и «правое» течения, «лояльное» и «радикальное» направления.

Диссидентство представляет интерес как феномен духовной жизни советского общества. Это были люди, выросшие в советском обществе, но пришедшие в противоречие с идеологией и психологией старшего поколения. Выход из этого противоречия виделся им в обретении независимости мысли, отказе от пассивного принятия действительности и переходе к самостоятельному осмыслению ее. «Неучастие во лжи» — такова была позиция А. Солженицына, изложенная им в обращении к интеллигенции, молодежи, ко всем соотечественникам в феврале 1974 г. «...Через робость нашу пусть каждый выберет: останется ли он сознательным слугою лжи ...или пришла ему пора отряхнуться честным человеком, достойным уважения и детей своих и современников»¹².

Среди «бунтарей слова», не покинувших Родину, был Владимир Высоцкий. Р. Рождественский пишет: «Когда некоторые «весьма специфические» зарубежные доброхоты пробовали его «на излом», то Высоцкий, оставаясь самим собой, разговаривал с ними жестко и однозначно. Родину свою в обиду он не давал никому».

Он бережно относился к истории России:

Разглядеть, что истинно, что ложно,

Может только беспристрастный суд:

Осторожно с прошлым, осторожно, —

Не разбейте глиняный сосуд.

Патриотический протест в песнях, находящий массовое признание и понимание, — в этом одно из главных отличий феномена Высоцкого.

Такое диссидентство питалось обращением к общечеловеческим ценностям, непосредственно апеллировало к идеям гуманизма, справедливости, демократии. Высоцкий шел к тем же ценностям через боль «за Отечество», и в этом одна из причин его массового признания.

Песни Высоцкого о поколениях, о войне — это прежде всего, по мнению Р. Рождественского, песни очень настоящих людей. Людей из плоти и крови. Сильных, усталых, мужественных, добрых. Все дело в их личной человеческой судьбе, которая никогда не бывает чем-то отдельным, обособленным от других людских судеб. Она, твоя судьба, — часть общей, огромной судьбы твоего народа. И существуешь ты на земле, продолжая не только собственных родителей, но и многих других людей. Тех, которые жили до тебя. Тех, которые когда-то защищали твой первый вздох, первый крик, первый шаг по земле.

Именно так и продолжается жизнь, продолжается общая судьба и общее дело людей. Именно так и переходят от родителей к детям самые значительные, самые высокие понятия...

На этот раз мне не вернуться,

Я ухожу — придет другой.

Мы не успели оглянуться —

А сыновья уходят в бой.

В 70-е гг. вечные проблемы — добра и зла, правды и лжи обсуждались и трактовались в литературе и искусстве как жизненно важные для думающего, ищущего, душевно озабоченного русского человека.

У Андрея Дементьева: «...Добро должно быть с кулаками».

У В. Высоцкого: правда должна быть поизворотливее, а то ложь ее...

По В. Шукшину: зло вообще-то неистребимо, но жизнь — величайшее добро.

Национальная самокритика, свойственная песням Высоцкого, и особенно прозе и фильмам В. Шукшина, отразила перелом в социально-психологическом состоянии миллионов людей.

В литературе и искусстве шел поиск нравственных ориентиров. Ярким явлением в культуре этого времени стала так называемая деревенская проза, представленная творчеством таких писателей, как Ф. Абрамов, В. Белов, Б. Можаев, Е. Носов. В их произведениях исследовались нравственные вопросы, источники силы народного духа, взаимосвязь человека с природой, с историей своего народа — вечные проблемы, которые волновали людей всегда и которые с особой остротой ощущались обществом в 70-е гг.