1. Забота о себе самом

требования к общественным институтам в области образо­вания, терапии и политики. В обществе повышенного риска подход к преодолению страха и неуверенности в личном и политическом планах становится ключевой компетенцией цивилизованного человека.¹

0. «рационализированной этике» врачей и их пациен­тов Кюн (Ktihn) пишет: «Хороший рабочий, ученый или врач должен быть объективным. Оценивание работы на про­изводстве, в науке и в медицине не должно иметь место. Здесь оно является чуждым, то есть делом частным, а не общественным».² Это привело бы к новому идеалу личнос­ти, неоконсервативной этике, к человеку, который не нуж­дается в том, чтобы приспосабливаться. «Он знает, как он может быть загружен, использован (и в этом смысле со­всем «здоров»), и превращает ожидаемое от него в прояв­ление собственной воли».³ Поэтому наиболее действенной структурой для проведения в жизнь этой этики собствен­ной ответственности является рынок, а наиболее действен­ной ценностью — успех. Чем сильнее люди субъективно и объективно привязаны к рыночному успеху, тем излишней будет необходимость навязывать им традиционные добро­детели, такие, как послушание, подчинение, прилежание, чистоплотность.⁴ Бек (Beck) называет это «рыночным субъек­том, самостоятельным индивидуумом, не обремененным партнерством, браком, семьей».⁵

Говоря об инструментализации этики с целью превра­щения ее в «законный инструмент» для того, чтобы меди­цинским исследованиям в «колониальной войне» с общей и человеческой природой позволить то, что прежде было запрещено, Шаргафф (Chargaff) эмоционально пишет: «Мода завладевает миром, мода на биоэтику. Все силы объедини­

35

лись в священном лицемерии с этой модой». В этой связи «специалист по этике» должен стать полномочным пред­ставителем профессии, как, например, фармацевт.¹

Это возвращает нас к рассуждению о том, что в самом процессе «обнаучивания» медицины потерялась уверенность в том, что из собственного врачебного бытия может быть развита этическая ориентация. Представление о том, что опи­санная выше модернизация медицины способна привести к повышению производительности и эффективности, посто­янно сопровождается со времен Гуфеланда каким-то непри­ятным ощущением, что никак существенно не повлияло на готовность экспансивного прогресса медицины к рефлек­сии. Однако должен быть отмечен факт, что в 1946-1947 го­дах в Нюрнберге в ходе судебного процесса над врачами американский судья ко всеобщему ужасу констатировал, что медицина — как немецкая, так и американская — до этого момента не определила границ, с помощью которых можно было бы оценить как уголовно-наказуемое деяние неогра­ниченное «использование» людей в качестве объектов для проведения исследований, не направленных на их пользу, как те, что осуществлялись нацистскими врачами. Тогда был создан Нюрнбергский врачебный кодекс, в котором впер­вые было установлено в качестве границы и нормы «инфор­мированное согласие» (informed consent) — согласие пациен­та, получившего полную информацию.

В 60-е годы этот принцип был подхвачен американски­ми врачами в рамках движения за гражданские права. Они критиковали медиков, воодушевленных успехами нового интенсивного лечения, за превращение пациентов в объект технического процесса. Каждое медицинское новшество имеет свой опасный «период полураспада» воодушевления, до достижения которого господствуют отсутствие критики на фоне эйфории, слепота в отношении негативных послед­ствий и склонность к доминированию этого нововведения.