Лекции и задания УрГЮА / История(ИГПЗС и ИОГП) / Фойницкий, Курс уголовного права / 290-467 Глава II Система уголовных судов

Как установление судебное суд присяжных подзаконен и должен сообразовывать свою деятельность с законом, которому он подчинен. Потому-то присяжные заседатели с успехом функционируют и в странах, общий строй которых далек не только от демократического, но даже от у к ладного порядков; они немыслимы только в деспотиях, где не может быть и речи о судебной власти. Отправляя правосудие, присяжные несут возложенную на них повинность и участием своим укрепляют правительство, усиливают его, а отнюдь не ослабляют. От ни: правительство получает практические знания, необходимые дл; правосудия; благодаря им общество перестает смотреть на пра восудие, как на чуждое ему дело, и охотнее помогает его пра вильному ходу; ими со слуг правительства снимается значи­тельная часть ответственности перед обществом за исход су­дебного разбора, становящегося делом членов того ж< общества.

С большой также осторожностью следует относиться к тео­риям, согласно которым институт присяжных рекомендуется как лучший корректив недостатков закона, гарантирующий от­правление правосудия согласно требованиям общественной мнения и народной совести. Не подлежит, конечно, сомнению что земное правосудие должно удовлетворять и земное же чув­ство справедливости, быть в согласии с теми идеями, которые составляют моральное достояние людей в определенную эпоху их исторической жизни. Но, во-первых, если под коррективов закона понимать способ ознакомления с его несовершенствами то для устранения их затем в порядке законодательном его дает всякий, особенно же гласный, судебный разбор, если же по/ ним понимать само исправление закона, то к нему не призваг никакой суд вообще как учреждение подзаконное, а следова­тельно, и суд присяжных, в частности. В той форме общежи­тия, которая сложилась в государство, народная совесть имеет своим выразителем слово закона; мнения отдельных групп мо­гут расходиться с ним, но при преследовании задач государст­венных должны им подчиняться, пока не получат санкции за-

360

кона. Во-вторых, если бы институт присяжных был спосо­бом решения судебных дел под диктовку общественного мнения, то по одной этой причине его следовало бы отверг­нуть. Высшее качество суда — независимость. Присяжные вносят в зал суда общественные симпатии и антипатии, но с первого же шага своей деятельности получают предостере­жение воздерживаться от них и обязываются подать свой го­лос не иначе как по проверенным на суде обстоятельствам. Есть даже страны, где, как в Северо-Американском союзе, судья не допускает к жребию тех лиц, которые заявят, что они уже составили себе, по газетам определенное мнение о деле или не одобряют наказания, назначаемого законом за подлежащее суду деяние.

За присяжных высказывались иногда, как за прекрасную школу права для народа. Но, во-первых, школой права может быть всякий гласный суд, а не только суд присяжных. Во-вторых, суд преследует свои задачи, отдельные и не зависимые от задач школы.

Аргументировали в пользу присяжных тем, что при суще­ствовании этого институте* народ получает доверие к судебной деятельности, крайне нужное для нормального отправления правосудия. Последнее бесспорно. Однако ссылка на народ в массе — довод малоубедительный. Народ дарит своим доверием и^л другие формы суда. Если им пользуется институт присяж­ных, то лишь по презумпции о его достоинствах, которая должна быть доказана.

Таким образом, политические основания, приводимые в пользу и против суда присяжных, оказываются обоюдоостры­ми. Объясняется это тем, что институт присяжных, для целей правосудия созданный, кроме политической стороны имеет не­сравненно более важную сторону — юридическую. Установле­ние присяжных не может не отражаться на общей политиче­ской физиономии страны, но само оно преследует задачи пра­восудия и должно быть оцениваемо исключительно по степе­ни споспешествования последним. Каковы бы ни были поли­тические его последствия, но если оно дает государству воз­можность поддерживать равновесие между обвинением и защитой, ограждать безопасность общественную, не прино­ся на алтарь ее невинные жертвы, то суд присяжных сле­дует признать исполнившим высокую миссию, которая на нем лежит.

Но и при юридической оценке института присяжных вы­сказывались иногда неверные о нем мнения. Так, основание ин­ститута присяжных некоторые хотели видеть в том, что при­сяжные будто бы представляют совесть подсудимого, что их вердикт — отражение внутреннего голоса того самого лица, по делу которого он выносится. Мнение это имеет кое-какие исто-

361

рическйе доводы; первоначально в Англии присяжные пригла­шались лишь по ходатайству о том подсудимого, а собственное признание его там до сих пор устраняет необходимость обсуж­дения дела присяжными. Но оно неверно по существу; спра­ведливо было замечено, что ни один человек не может засту­пить совесть другого; земное правосудие привлекает к ответст­венности не внутренний мир убеждений и совести, а лишь внешнюю сторону деятельности человеческой.

Неубедительна также защита присяжных как суда равных, который в этом случае рисуется судом идеальнейшим. Правда, институт присяжных стремится к тому, чтобы в состав их по­лучили доступ люди, поставленные в житейские условия, наи­более близкие тем, среди которых приходилось действовать и подсудимым¹. Но идея суда пэров есть идея сословная, между тем как суд присяжных — институт всесословный. Он призван не к освещению отдельных мнений тех общественных групп, которые во множестве существуют в государстве, а к соглаше­нию их под главенством единого и для всех обязательного за­кона.

Всякий суд, видели мы (§48), должен обладать двумя ка­чествами— независимостью от посторонних влияний и способ­ностью постановить правильное по делу решение. Посмотрим, насколько они присущи суду присяжных.

В обоих отношениях к нему должно быть применено ска­занное о народном участии в судебной деятельности вообще (§53); привходящий к суду народный элемент обеспечивает ему большую независимость и прибавляет массу житейской опытности и практических познаний, которые ничего, кроме пользы, для правосудия не обещают. Но в той форме народно­го участия, которая известна под именем суда присяжных, су­дебные достоинства его получают самое высшее развитие, кото­рого до сих пор достигало человечество, так что до наших дней суд присяжных является наиболее близким к идеалу суда².

¹ Для осуществления ^ этого требования Гейнце* предлагал даже составлять присутствие присяжных не из одного списка, все классы общества обнимающего, а из нескольких списков, для каждого клас­са отдельно. Классы-он отличает от сословий и характеризует их об­разом жизни и занятий. Но предложение это не принято, частью по трудности практического применения его, частью ввиду легкости смешения классов с сословиями. Однако идея Гейнце совершенно верна: так. и наш Сенат требует от комиссий, списки присяжных со­ставляющих, чтобы они обращали внимание на уравнительное рас­пределение в них лиц образованных и необразованных, дворян, куп­цов, мещан и поселян (общ. собр. 1880/33).

² Как все земное, в пределах времени и места существующее, инсти­тут присяжных подлежит, конечно, относительной, или исторической, а не абсолютной, или метафизической, оценке. Быть может, в будущем че­ловечество изобретет лучшую форму суда, о которой и ныне можно меч-

362

В отличие от судов народных собраний или сословных он заключен в рамки судебного института и удален от опасности смешения юстиции с политикой. В отличие от судных мужей древнего периода он ведает не вопросы права, которые при пи­саной форме его имеют более компетентные органы в лице пра­вительственных судей, а вопросы жизни практической, более доступные уму и пониманию людей из народа, все классы ко­торого споспешествуют их освещению. Наконец, глубокое от­личие суда присяжных от нового шеффенского института со­стоит в раздельности элементов правительственного и народно­го: первый, руководя ходом судебного разбора и давая присяжным все необходимые разъяснения, оставляет им пол­ную свободу при исполнении той задачи, к разрешению кото­рой они призваны подать свой голос. Этим устраняется всякая тень влияния судей правительственных на судей народных, но только влияния, сторонам не известного, между тем как с ве­дома их и в пределах закона им предоставлены обширные ле­гальные способы воздействия на присяжных, убеждая их под­чинять свой голос закону, и только закону.

§ 117. Попытки устранения опасности раздвоения судеб­ной деятельности. Присяжные заседатели особого состава. Такой постановкой института качество независимости обеспечи­вается суду в высокой степени. Но не происходит ли от этого другое зло, а именно — раздвоение между правительственным и народным элементами суда? Вместо того чтобы дружно идти рука об руку к одной и той же цели правосудия, не становятся ли они в положение двух враждебных лагерей, ревнующих ка­ждый о своих прерогативах и, таким образом, вместо правосу­дия являющих в своей деятельности раздор и несправедли­вость?

Нельзя отрицать, что такая опасность весьма возможна. Франция видела у себя ее осуществление. Она бывает резуль­татом взгляда на присяжных, как на институт всецело полити­ческий, призываемый будто бы творить в суде волю народа, от воли закона не зависимую. Естественное стремление свести суд к деятельности подзаконной побуждает правительство сообщить коронному элементу суда присяжных значение органа закона, обязанного наблюдать, чтобы присяжные не переступали чер­ты, им положенной. Таким образом создается механическое разделение судебной деятельности на две области, причем ор­ганом одной признается коронный суд, органом другой^;—при-

тать умозрительно. Для этого во всяком случае требуется очень многое, лежащее вне области позитивного знания. Потому-то возражения против суда присяжных, сделанные Иерингом* и признающие за ним только ис­торическое значение, хотя весьма высокое, говорят, собственно, в пользу этого института до тех пор, пока не будет изобретен и испробован дру­гой, с которым его можно было бы сравнить.

363

сяжные. Это повело к любопытной, доныне еще сохраняющей­ся теории права и факта¹, забывшей, что судебная деятель­ность представляет собой единое целое. Теория эта неверна ввиду невозможности установить точные границы ведомства между присяжными заседателями, с одной стороны, и корон­ными судьями — с другой, так как в действительности области права и факта соприкасаются и незаметно переходят одна в другую. Еще большее зло этой теории выразилось в том, что под влиянием ее начали устанавливаться между обоими этими одинаково необходимыми элементами суда отношения как бы двух независимых друг от друга и даже враждующих сил, из которых каждая заботилась о своей отдельной компетенции и ревниво смотрела на власть другой; коронный суд главной за­ботой своей ставил, чтобы присяжные заседатели не вторглись в отведенную будто бы исключительно ему область права, и для этого прибегал к чрезмерной дробности вопросов о винов­ности, наполняя их мелкими фактическими обстоятельствами; в свою очередь, присяжные заседатели, видя в этом посягатель­ство на свою компетенцию, при постановлении ответов менее и менее считали себя связанными редакцией вопросов суда и ви­дели в себе не только и даже не столько орган правосудия, подчиненный закону, сколько орган политический, стоящий не­зависимо от суда и закона, уполномоченный карать и миловать по своему усмотрению.

Внутренняя связь между коронным и народным элемента­ми присяжного суда стала рваться, к явному вреду для право­судия.

Стремление устранить или, по крайней мере, смягчить эти невыгодные стороны раздельности двух коллегий в суде при­сяжных и обеспечить главенство закона в его деятельности приводило к различным попыткам изменения самой организа­ции этого института. Признавая необходимыми для правосудия оба элемента суда, коронный и народный, находили нужным объединить их или соединением в одну коллегию, естественным председателем которой, конечно, признавался носитель закона, коронный судья, или, по крайней мере, подчинением решения народной коллегии более или менее глубокому контролю со стороны коронного элемента. Попытки первого рода, очевидно, представляют собой более глубокое колебание идеи суда при­сяжных, чем попытки последнего рода. Те и другие в конти­нентальной истории суда присяжных начинаются, можно ска­зать, с первых шагов его появления. Так, во Франции законом 1808 г. было постановлено, что при разделении голосов при­сяжных поровну принимается мнение, благоприятное для под-

судимого, но если осуждение состоялось по простому большин­ству (7 против 5), то вопрос о виновности поступал на разре­шение коронных судей, голоса которых присчитывались к го­лосам присяжных. Так, по прусскому законодательству, дейст­вовавшему до введения общегерманского устава 1876г., если ответы присяжных заседателей давались простым большинст­вом (7 против 5), то вопрос о виновности поступал на разреше­ние коронных судей, голоса которых присоединялись к соот­ветствующим голосам присяжных, и вердикт получался на ос­новании такого совместного, но последовательного голосования. Сюда же, конечно, следует отнести институт судебных заседа­телей, или шеффенский в новогерманском смысле, направ­ленный именно к устранению раздельности судебных кол­легий. Законом 1 июля 1887г. шеффенский суд введен и в Норвегии.

Новое время дало новые попытки в том же направлении. Так, по австрийскому уставу, присяжные заседатели могут при­гласить в совещательную комнату председателя, которому со­путствуют обвинитель и защитник вместе с секретарем. По за­кону 3 мая 1895г., в Тессинском кантоне Швейцарии введено слияние в одно присутствие, с одной стороны, правительствен­ных судей как элемента постоянного, с устойчивыми воззре­ниями на природу преступных деяний, с выработанными тра­дициями, а с другой — присяжных заседателей как элемента, сохраняющего тесную связь с народом, впечатлительного, чут­кого к требованиям правды и справедливости¹. Таков также принятый по проекту Гальперта закон 1 октября 1890г., во­шедший в действие с начала 1891 г. в Женевском кантоне Швейцарии; на основании его при совещании присяжных отно­сительно виновности подсудимого в совещательной комнате присутствует председательствующий судья с правом совеща­тельного голоса, а но постановлении вердикта о виновности ко­ронный суд в составе председателя и двух судей соединяется с присяжными заседателями для совместного обсуждения и определения наказания. К решению, напоминающему вышеиз­ложенные, склонилась наша комиссия 1894—1899гг, в предпо­ложениях своих о присяжных заседателях особого состава.

Этот институт комиссия проектирует взамен сословных представителей при судебных палатах во всех случаях, кроме дел о государственных посягательствах, которые были выде­лены первоначальной редакцией уставов 20 ноября и для кото­рых сословные представители сохраняются и по проекту ко-

¹ См.: Сслитрспников. заседателям. Спб,, 1873.

О постановке вопросов _< присяжным 364

* В защиту этой формы см.: Дсйтрих В. Новый устав уголовного судопроизводства Тессинского кантона //ЖМЮ. 1895. № 11. Против-— Случевский В,К. О суде присяжных и его противниках //ЖМЮ. 1896. № 3.

365

миссии. От присяжных заседателей особого состава требуется повышенный образовательный и имущественный ценз. Общие и очередные списки их составляются отдельно от списков при­сяжных общего состава, причем в очередные списки вносятся по 18 лиц для каждого периода (ст.90, 91 проекта УСУ). Об­винитель и обвиняемый пользуются правом отвода по два лица (ст.642 проекта УУС). Из числа неотведенных по жребию наз­начаются пять комплектных и один запасной (ст.644 проекта УУС); комплектные составляют присутствие присяжных особо­го состава (ст.648 проекта УУС); в судебном заседании и во время перерывов они, как и присяжные общего состава, поме­щаются отдельно от судей (ст.572 проекта УУС), но не изби­рают себе старшины, для постановления же приговора соеди­няются с судьями и совместно с ними решают, подавая голоса первыми, как вопросы о виновности, так равным образом и во­просы об ответственности (ст.572, 778, 781 проекта УУС); но все вопросы, касающиеся применения судопроизводственных правил, разрешаются одними судьями (ст.578 проекта УУС). Такие присяжные заседатели особого состава для суждения со­ответственных дел пополняют заседания окружного суда, су­дебной палаты или Сената.

Комиссия мотивировала необходимость этого института прежде всего крайними неудобствами существующей по делам такого рода юрисдикции судебных палат с сословными пред­ставителями; неудобствами, происходящими как от того, что палатам часто по делам ничтожным приходится выезжать дале­ко и тратить много сил и времени, так и вследствие обремене­ния ничтожными обязанностями сословных представителей, или не являющихся вовремя, или вынужденных заменять себя лицами малоавторитетными с точки зрения интересов правосу­дия. Вместе с тем комиссия еще находила, что по делам такого рода „влияние коронных судей прямо желательно, как воспол­няющее именно те сведения и взгляды, которых недостает гражданам для правильного обсуждения специальных или ще­котливых дел"; что „присяжные, работая вместе с судьями и испытывая взаимное воздействие, конечно, менее самодеятель­ны"¹; что для дел этого рода, уже выделенных из компетенции общего суда присяжных, „представлялось бы вполне последо­вательным испытать на опыте такую форму суда, которая в существе приближалась бы к теперешнему суду присяжных, но отличалась бы от него именно слиянием коронного и народного элементов при постановлении приговора"²; что, наконец, про­ектируемой формой суда возможно будет воспользоваться для тех окраинных местностей, где по соображениям политическо-

го, племенного или религиозного свойства или же ввиду недос­таточной культурности края нельзя будет ввести суд присяж­ных общего состава^j.

Эта форма суда совершенно чужда идее института присяж­ных именно вследствие слияния в ней элементов народного и коронного. Само название, даваемое ей комиссией, неправиль­но; скорее следовало бы назвать ее „суд с общественными засе­дателями". Как бы то ни было, комиссия отнюдь не желала за­менять ею суд присяжных как институт общий, и в трудах ко­миссии с этой точки зрения мы находим самую решительную критику ее².

§118. Отсутствие опасности раздвоения судебной дея­тельности. Необходимость и преимущества раздельности коллегий. В самом деле, указываемое раздвоение в суде при­сяжных лежит отнюдь не в природе этого института, в котором по самой идее оба его элемента, как коронный, так и народный, одинаково подчинены закону; для каждого из них, как уста­новления подзаконного, в одинаковой мере обязательно стре­мление к достижению истины, которая в данном деле может быть только одна. Но коронный судья, юрист по профессии, соблюдает установленные формы производства, наблюдает те­чение его, поясняет и применяет законы вообще и законы о на­казаниях, в частности. Народные же судьи служат юстиции своими практическими познаниями и житейской опытностью в разрешении существа дела, в открытии искомой в нем истины. Ведению их, конечно, подлежит область факта в отличие от области права. Но эта область не ограничивается миром внеш­них фактов; их пониманию доступны и факты внутренние, правосудие интересующие, таковы вопросы о направлении во­ли, о степени разумения, степени соучастия и т. п. Было бы также неверно ограничивать их простыми фактами, не разла­гаемыми на дальнейшие составные элементы; жизнь практиче­ская драгоценна, главным образом, даваемой ею способностью уразумения сложных фактов, из множества простых слагаю­щихся. Но право устанавливать сложные факты нераздельно с правом их логического сочетания и подведения простых фактов под общие понятия; а так как судебная деятельность интересу­ется понятиями морального порядка, то присяжные заседатели не могут быть устранены от подведения признанных ими фак­тов под моральные, а следовательно, и юридические понятия. Это делает их судьями, компетентными для разрешения вопро­са о виновности в полном его объеме, и всякое стремление изъ­ять из их ведения какую-либо часть его отражается на правосу­дии вредными последствиями, которые неизбежны при механи-

¹ Объяснит, зап. к проекту новой редакции УСУ. Т.П. С.125.

² Там же. С.128.

366

¹ Объяснит, зап. к проекту новой редакции УСУ. Т.П. С. 129.

² Там же. С.94 и ел.

367

ческой теории права и факта. В свою очередь, коронные судьи не могут быть устранены от участия в разрешении фактической стороны судебных дел. Решая вопросы о существенности или несущественности для дела свидетелей, о вызове которых про­сят стороны (ст.575 УУС), устраняя из судебного следствия все, не относящееся к делу (ст.711), формулируя вопросы при­сяжным заседателям (ст.650—764) и избирая меру наказания, соответствующую действительной виновности осужденного «(ст.774, 826), коронный суд предполагается органом, компе­тентным не только к применению закона, но и к оценке факти­ческой стороны дела, не говоря уже о чрезвычайном праве его устранять вердикт присяжных по признанной им фактической его неправильности (ст.818).

Не в механическом разграничении правовой и фактической областей, которое при судебном разборе никогда не может быть достигнуто, а в дружном совместном действии профессиональ­ных юристов и народных судей для выяснения и разрешения всех вопросов, как фактических, так и юридических, в деле встретившихся, заключается сила института присяжных. Отде­ление их от коронных судей служит не качеству способности к отправлению правосудия, а лишь качеству судебной независpi-мости. Но оно не ослабляет такой способнострг по следующим причинам:

Во-первых, устраняя слияние элементов коронного и на­родного, институт присяжных предполагает их единение; выно­симый при этом приговор есть результат совместной деятельно­сти судей коронных и народных, на общей их совести и ответ­ственности лежащий.'

Во-вторых, коронный состав суда, отдельно от народного организованный, не стесняется последним при разрешении та­ких вопросов, которые требуют деятельности профессиональ­ного юриста, но ему доставляются все средства сообщить на­родным судьям, под контролем сторон и при соблюдении об­щих начал процесса, все технические познания, для судебной деятельности необходимые.

В-третьих, занимая самостоятельное положение, народные судьи, в свою очередь, могут дать ответ в пределах своей жи­тейской опытности, не стесняясь таким давлением авторитет­ных для них судей коронных, которое избегает контроля сто­рон и оставляет место сомнению в беспристрастии приговора. Напротив, легальные способы влияния на присяжных под кон­тролем сторон находятся в распоряжении суда в значительном объеме, так что он в силах восполнить те пробелы сведений и те ошибки во взглядах судей народных, которые им будут ус­мотрены.

В-четвертых, опыт показывает, что участие судей народных в форме самостоятельной коллегии служит для коронного суда

368

лучшим побуждением к тщательному соблюдению всех предпи­санных законом форм производства, значение которых умаля­ется при всякой иной системе суда и которые потому менее со­блюдаются. Замечено, что и наш присяжный суд действует не­сравненно легальнее суда бесприсяжного. Основные начала непосредственности, устности, гласности и равноправности сто­рон в последнем утрачивают свою живучесть, превращаясь в пустые обрядности ничтожного практического значения, так как бесприсяжный суд в совещательной комнате может знако­миться с письменным производством и даже, как иногда дела­ется, дополнить узнанное на судебном следствии беседами со сторонами.

В-пятых, присяжные заседатели, поставленные независимо от судей коронных, были прекрасным средством для перехода от теории формальных улик к началу суда по внутреннему убеждению и совести. Участие в составе их профессионального судьи, привыкшего к формальной теории, не могло бы не склонять весьма часто и их на ее сторону, вопреки воле нового закона. В этом отношении историческая заслуга института при­сяжных так несомненна и велика, что ее вынуждены признать даже его противники. Они утверждают лишь, что судьи корон­ные ныне уже привыкли к началу суда по совести и на будущее время могут обойтись без помощи присяжных¹. Но здесь не­обходима оговорка. Решая дела по совести, присяжные заседа­тели, к разным слоям общества принадлежащие, основываются на запасе убеждений и понятий, вынесенном из широкого ре­зервуара жизни во всех ее проявлениях; судьи же коронные как особый общественный класс неизбежно будут иметь в виду свой опыт, полученный главным образом из наблюдения явле­ний, проходивших только перед ними; это грозит известной односторонностью их деятельности, тем самым укоренением предвзятых взглядов против каждого привлекаемого к суду, которое было одной из крупных причин смены суда беспри­сяжного присяжным².

¹ Иеринг Р. Цель в праве. С.305.

² Объяснит, зап. к проекту новой редакции УСУ. Т.П. С. 105, 106: „Практика (нашего) суда присяжных свидетельствует, что при чрезвы­чайно добросовестном отношении к своим обязанностям присяжные в общем весьма удачно справлялись даже с самыми сложными и запутан­ными делами, в особенности же в тех случаях, когда обвинение связано с тонкими уликами, требующими понимания житейской обстановки пре­ступления и всех индивидуальных его особенностей. В виде примера достаточно указать процессы Овсянникова, Мельницкого, игуменьи Митрофании, „червонных валетов", Московского ссудного банка, о зло­употреблениях в Таганрогской таможне (по этому делу, продолжавшему­ся 23 дня, на разрешение присяжных было поставлено 1315 вопросов) и др. Нельзя не признать, что знание жизни и местных ее особенностей, присущее присяжным заседателям, с избытком вознаграждает правосудие за тот недостаток юридических сведений, которыми они отличаются от

369

Противники присяжных указывают на высокий процент выносимых ими оправдательных приговоров, видя в нем дока­зательство их излишней мягкости, их неспособности с доста­точной стойкостью ограждать важные общественные интересы. Указание это не точно; оно забывает и наши прежние процес­суальные порядки, когда на 100 подсудимых подвергалось на­казанию едва двенадцать, между тем ныне присяжные осужда­ют свыше 60%, и современную деятельность наших беспри­сяжных судов, в которых процент оправданий весьма близок к результатам суда присяжных¹. Вывод, из него делаемый, не-

профессиональных юристов, делая их способными к оценке и верному пониманию таких обстоятельств фактической стороны рассматриваемого дела, которые неминуемо ускользали бы от внимания судей коронных, весьма часто даже не знакомых с житейскими условиями той среды, в которой зарождается и совершается большинство преступлений. Мало того, присяжным вместе с тем вполне чужды та рутинность и неподвиж­ность взглядов, которые вырабатываются у коронных судей профессио­нальной их деятельностью и которые препятствуют им зачастую отно­ситься с необходимым беспристрастием и полным отсутствием предубеж­денности. Наконец, нельзя не отметить и ту добросовестность, с которой относятся присяжные к выполнению своих судейских функций. Па со­вещании старших председателей и прокуроров палат обращено было внимание на чрезвычайное, проникнутое глубокой религиозностью ува­жение к обязанностям присяжных у русского народа". А на с. 107 комис­сия признает, что „если бы представители общественного элемента вхо­дили в состав одной с коронными судьями коллегии, то, естественно, они в большинстве случаев, и притом невольно и незаметно, подчинялись бы авторитету последних, доверяясь их знанию и опытности, и таким обра­зом решение самого дела зависело бы в сущности всецело от коронных судей"; только при раздельности коллегий присяжные „разрешают пред­лагаемые им вопросы о вине или невиновности подсудимого в пределах житейской своей опытности, нисколько не будучи стесняемы таким дав­лением на них коронных судей, которое проявлялось бы вне контроля сторон и оставляло бы место сомнению в беспристрастии выносимого ими приговора". Наконец, на с. 108 комиссия отмечает, что суд присяж­ных „развивает в обществе чувство законности, поднимает в массе насе­ления сознание личной ответственности и личного достоинства и содей­ствует сближению положительного закона с правосознанием народным".