Yanin_V_L_Novgorodskie_posadniki

Шумске по имени Пук 50. В 1175 г., после убийства Андрея Боголюбского, «в власти его» избивают посадников убитого князя 51. В ходе последовавших затем событий владимирцы боятся, что ростовцы посадят у них своих посадников 52. Наконец, в 1196 г. великий князь Всеволод дает Торческ зятю своему Ростиславу Рюриковичу, «а в прочии грады посла посадникы свое» 53. В позднейших текстах понятие «посадник» заменяется равнозначным ему понятием «наместник» 54.

По своему существу система посадничества, отраженная в перечисленных выше фактах, является системой организации административного централизма. Это тот механизм, работой которого обеспечивалось подчинение центральной власти многочисленных местных центров. Понятие «посадник» включает в себя идею подчи- ненности носителя этого титула тому, кто его «посадил». В этой связи любопытны два текста из «Повести временных лет». Рассказывая о посылке Ярополком посадников в Новгород в 977 г., летописец заканчивает свое сообщение словами: «И бе володея един в Руси» 55. Владимир Мономах в своем «Поучении» также отмечает: «На посадники не глядя, ни на биричи, сам творил, что было надобе» 56.

Будучи системой организации Киевского государства, посадничество в его формах X—XI вв. должно было отмереть с утратой Киевом его главенствующей роли. Во второй половине XI в. посадничеству как системе противостоит идея княжеских отчин, идея независимости столов в княжеских отчинах от воли киевского князя. Закрепившись на наследственных столах, князья перестают быть посадниками, сохраняя низшие ступени института посадничества для

50ÏÑÐË. Ñ. 82.

51Òàì æå. Ò. 25. Ñ. 84.

52Òàì æå. Ñ. 85.

53Òàì æå. Ñ. 96.

54Ср., например, тексты 1206 г. (Всеволод Святославич «вниде в Кыев… и розосла наместникы своя по всем градом Кыевъскым». — ПСРЛ. Т. 25. С. 105), 1215 г. (Мстислав Мстиславич в Новгороде «изнима наместника Ярославля Хота Григорьевича» — Там же. С. 11) и многие другие. Подмена терминов может быть отмечена и для ранних сообщений. Так, иногда Ратибор называется не посадником, а наместником Тмутараканским (Там же. С. 12). Наместниками называются и посадники Олега в Муромской и Ростовской землях под 1096 г. (Там же. С. 18).

Употребление термина «посадник» в значении «наместник» сохраняется и в позднейшем Новгороде, на что, в частности, указывает один из пунктов Ореховецкого соглашения Новгорода с Псковом в 1347 г.: «…посадником Новогородским в Пъскове не седети» (Там же. С. 177). Тот же характер, по-видимому, имели и новгородские посадники в Торжке, Ладоге и Русе, которые избирались не на месте своей деятельности, а в

Новгороде, т. е. были фактически назначаемы на новгородском вече.

55Повесть временных лет. Ч. 1. С. 54.

56Òàì æå. Ñ. 163.

управления более мелкими членениями своих отчин. Но этот процесс во второй половине XI в. не затрагивает Новгорода, поскольку Новгород и в этот период продолжал оставаться частью отчины киевского князя. Перемены в новгородском княжении определяются только вмешательством Киева. Поэтому характер посадничества в Новгороде сохраняется неизменным, посадничество продолжает совпадать с княжением и оставаться высшей формой местной власти. Вероятно именно поэтому термин «посадник» сделался обозначением высшей государственной должности в Новгороде XII в.

Говоря о связи новгородского посадничества XI в. с системой киевского управления, мы должны особенно подчеркнуть неновгородское происхождение посадников этого периода. Посадников присылают из Киева, и это касается не только членов княжеской семьи. Уже известный нам посадник Остромир является ярким представителем системы великокняжеского управления Новгородом. Летописец не говорит, был ли Остромир новгородцем, или он прислан из Киева, однако наблюдения над деятельностью его потомков показывают, что его род связан с южной Русью. Сыном Остромира был известный воевода Вышата («Вышата, сын Остромирь, воеводы новгородьского» 57). Внуком Остромира был не менее известный Ян Вышатич: воевода Вышата назван в летописи «отцом Яневым» 58. Деятельность Вышаты целиком связана с южнорусскими областями. В 1043 г., т. е. еще до назначения Остромира посадником в Новгород, Вышата возглавляет поход на Царьград. В 1064 г. он бежит с Ростиславом Владимировичем в Тмутаракань. Ян Вышатич в 1071 г. собирает дани в Заволочье, посланный туда Святославом, т. е. киевским князем. Здесь снова, как и в случае с Остромиром, летопись явно смещает события, так как в 1071 г. великим князем был Изяслав. В 1089 г. Ян был киевским тысяцким. Под 1091 г. в «Повести временных лет» рассказывается о посещениях его дома киевским игуменом Феодосием. В 1093 г. он участвует в походе на Стугну 59. В 1106 г. Ян умер в Киеве и был погребен в Печерском монастыре. Летописец отмечает, что он дожил до 90 лет 60.

57Повесть временных лет. Ч. 1. С. 110.

58Òàì æå. Ñ. 103.

59Òàì æå. Ñ. 103, 110, 117 è ñë., 137, 139, 144.

60Там же. С. 186. Сообщение о столь преклонном возрасте Яна казалось сомнительным еще М. Д. Приселкову (Приселков М. Д. История русского летописания XI—XV ââ.

Ñ.18). Если ок. 1106 г. Яну было 90 лет, то он должен был родиться в 1016 г., а к 1054 г., когда Остромир получил посадничество в Новгороде, его внуку было бы 38 лет. Из этого можно заключить, что самому Остромиру в 1054 г. не могло быть меньше, по крайней мере, 80 лет. В 1093 г. Яну оказывается 77 лет, а он в это время участвует в военном походе. Д. С. Лихачев предположил, что число 90 лет употреблено здесь в качестве эпи- ческого определения возраста, подтвердив это предположение аналогиями (Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. С. 102 и сл.).

Неновгородское происхождение имеют также и посадничавшие в более раннее время Добрыня и Коснятин. А. А. Шахматов подробно исследовал генеалогию Добрыни и доказал, что дедом Коснятина был древлянский князь Мстиша — Лют Свенельдич, а прадедом — знаменитый воевода русских летописей Свенельд 61. И Свенельд, и Мстиша, и сам Добрыня в своей деятельности связаны с главными предприятиями киевских князей, не имевших прямого отношения к Новгороду.

Все эти имена от Свенельда до Яна Вышатича связаны Д. С. Лихачевым в единую цепь, основанием чему послужило предположение Д. И. Прозоровского о происхождении Остромира от Коснятина Добрынича. Это предположение основывается на указании «Остромирова Евангелия», называющего Остромира «близоком», т. е. родственником Изяслава Ярославича, сопоставленном с указанием летописи о родстве Добрыни и Владимира Святославича. Оно подкрепляется несомненным существованием единой устной легенды, отразившейся в «Повести временных лет» и включающей в число своих героев всех упомянутых выше лиц 62. Авторство этой легенды Д. С. Лихачев приписывает Вышате и его сыну Яну и полагает, что в своем содержании легенда отразила претензии Яна и Вышаты на особую роль при дворе киевских князей, обоснованную их родством с княжеским домом. Следует отметить некоторую слабость этой концепции в ее среднем звене: родство Остромира и Коснятина устанавливается весьма косвенным путем на основании очень неконкретного указания «Остромирова Евангелия»; в «Повести временных лет» связь Свенельда — Коснятина, с одной стороны, и Остромира — Яна — с другой, совершенно не ощущается, что, однако, может быть объяснено желанием обойти не совсем ясную роль Коснятина в событиях 1034 г. «Повесть временных лет» вовсе не упоминает ни о смерти Ильи, ни об опале Коснятина.

Даже в том случае, если происхождение Яна Вышатича восходит к Добрыне и Свенельду, мы не можем представить себе новгородских посадников некняжеского происхождения — Добрыню, Коснятина, Остромира — представителями некой посадничьей династии, сама принадлежность к которой предопределяла их место в новгородском управлении. Указание «Остромирова Евангелия» позволяет говорить о том, что Остромир стал новгородским посадником не потому, что он был сыном Коснятина и внуком Добрыни, а потому, что он был родственником киевского князя Изяслава, лицом близким к нему, способным выполнить ту роль, которую обычно доверяли детям или ближайшим

61Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. Гл. XIV.

62Лихачев Д. С. «Устные летописи» в составе Повести временных лет // Историче- ские записки. 1945. ¹ 17; Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историче- ское значение. С. 100—114.

ни, хронологические рамки деятельности их носителей замыкаются между 1057 г., когда в Новгороде еще посадничал Остромир, и 1117 г. — временем посадничества Добрыни. Это весьма длительный промежуток времени, в котором с успехом могли бы разместиться все восемь указанных посадников, но для того, чтобы они смогли разместиться в нем, необходимо одно условие, которого, однако, не существует. Нужно, чтобы в этот период существовали заметные отрезки времени, когда новгородский стол оставался вакантным. Действительно, мы уже видели, что на протяжении XI в., когда Новгород составлял часть киевской отчины, понятия «посадник» и «князь» тождественны. Коснятин и Остромир, которых составитель Списка А отличает от князей, посадни- чали не вместе с князьями, а тогда, когда князя на новгородском столе не было. Периоды их деятельности соответствуют лакунам в хронологической таблице новгородских княжений. Между тем на протяжении 1057—1117 гг. существовала только одна такая лакуна, причем ее наличие вызывает серьезные сомнения. Имеется в виду промежуток от 1057 до 1067 г. В 1057 г. еще был жив Остромир, а в 1067 г. окончилось новгородское княжение Мстислава Изяславича. Нам неизвестны ни год смерти Остромира, ни начальная дата княжения Мстислава. Однако список князей новгородских, ошибочно относя начало княжения Мстислава ко времени, непосредственно следующему за кончиной Владимира Ярославича (1052 г.) 64, тем самым отражает известную продолжительность княжения Мстислава Изяславича. Во всяком случае, если между Остромиром и Мстиславом и существовал какой-то промежуток, он, несомненно, был меньше десяти лет.

В более позднее время даже таких сомнительных промежутков нет. Князья следуют один за другим без перерыва. Это обстоятельство не оставляет возможности для датировки восьми загадочных посадников XI веком. Мы не можем поместить их всех в кратковременный промежуток, теоретически возможный на грани 50-х и 60-х гг. XI в., а помещая в этот промежуток какую-то часть посадников из этого числа 65, не получим принципиального решения проблемы для остальных посадников из этой части списка.

Однако именно эти противоречия подсказывают иное решение вопроса. До сих пор мы подходили к датировке рассматриваемых имен исходя из общей характеристики новгородского посадничества в XI в. Эта характеристика пре-

64ÍÏË. Ñ. 161, 470.

65К этому периоду было отнесено посадничество Завида О. В. Кудрявцевым: «Посадничество первого Завида должно падать на время между 1057 и 1117 гг. и при этом ближе к началу этого периода» (Кудрявцев О. В. Сколько было новгородских посадников с именем «Завид»? // Исследования по истории Балкано-Дунайских областей и статьи по общим проблемам древней истории. М., 1957. С. 142).

дусматривала тождество функций «князя» и «посадника» и отрицала возможность сосуществования новгородского князя и какого-то лица при нем, которому мог бы принадлежать посадничий титул. Если мы теперь обратимся к порядкам более позднего времени, то увидим, что уже Добрыня, посадник 1117 г., следующий в Списке А непосредственно за нашими восемью загадочными посадниками, осуществляет свою деятельность в иных условиях. Он, видимо, так же как и его преемники, сосуществует с князем, что свидетельствует об изменении к этому времени самой сущности новгородского посадничества, о приобретении им тех особенностей, которые составляют неотъемлемую часть общей характеристики новгородского посадничества XII—XV вв. как явления, не известного в русских княжествах.

Это наблюдение позволяет понять, почему древний оригинал Списка А не включал в свой состав имен Коснятина и Остромира, а открывался именем Завида. Составитель этого оригинала описывал однородные факты. История новгородского посадничества для него начиналась с момента возникновения этого института, к которому не имели отношения ни Коснятин, ни Остромир. Отличительной особенностью этого института, как можно судить на основании всех последующих фактов, была противоположность князя и посадника, тогда как Коснятин и Остромир воплощали идею тождества посадника и князя. Историческая значительность этого рубежа очевидна, но очевидно также, что посадничество Завида и его преемников не могло иметь корней в раннем посадничестве Коснятина и Остромира. Раннее посадничество X—XI вв. в дальнейшем развивается в институт княжеской власти в Новгороде, тогда как собственно новгородское посадничество, противостоящее князю, могло родиться только в процессе борьбы с князем, т. е.

ñранним посадничеством.

Âэтой связи я не могу согласиться с М. Н. Тихомировым, который, основываясь на столкновении в 1019 г. Ярослава и Коснятина, полагал, что «уже в XI столетии новгородские князья вступают в конфликт с посадниками» 66. Столкновение Коснятина и Ярослава в лучшем случае возможно трактовать как внутрисемейный конфликт, но не как борьбу города и князя. Несомненно, начало борьбы Новгорода за городские вольности восходит к глубокой древности, однако следует соблюдать большую осторожность, характеризуя ранние успехи этой борьбы.

66Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М., 1956. С. 204. О противоположности

âпервой половине и середине XI в. новгородских посадников и князей писали также Д. С. Лихачев и Б. А. Рыбаков. См., например: Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. С. 103; Рыбаков Б. А. Остромирова летопись // Вопросы истории. 1956. ¹ 10.

Âсамом предварительном порядке, предполагая в дальнейшем вернуться

êэтой проблеме, необходимо затронуть в высшей степени дискуссионный вопрос о так называемых «грамотах Ярослава», которым посвящена значительная литература 67. Новгородские летописи XV в. внесли в летописный текст 1016 и 1035 гг. сообщения о «грамотах» или «правде и уставе», пожалованных Ярославом Владимировичем новгородцам. Это сообщение сопровождается вклю- чением в летописный текст одного из вариантов Русской Правды в качестве «правды и устава», полученных новгородцами от Ярослава. Работами русских историков — главным образом М. Н. Тихомирова — обоснован вывод о синхронности древнейшей редакции Русской Правды указанному в летописи времени и наличии в ней ряда элементов, действительно говорящих о новгородском характере этого документа. В исторической литературе выработана и политическая характеристика Древнейшей Правды, рассматриваемой как акт, в котором гарантируется юридическая защита «новгородских мужей» от произвола княжеской дружины. Совершение этого акта исследователи справедливо связывают с обострением политической борьбы в Новгороде в момент, политиче- ски сложный для самого Ярослава.

Однако составной частью той же проблемы является и до сих пор не решенный вопрос о степени полноты дошедших до нас «пожалований» Ярослава. Внесение в летопись сведений о «грамотах» Ярослава отражает тенденцию летописца возводить древность позднейших новгородских порядков к самым отдаленным временам. Эта тенденция существовала и была хорошо известна на Руси еще в XII в., что следует из рассуждений владимиро-суздальского летописца, записанных им под 1169 г.: «Не глаголем же: прави суть новгородци, яко издавна суть свобожени новгородци прадеды князь наших; но аще бы тако было, то велели ли им предние князи крест преступати, или внукы, или правнукы соромляти» 68. Уже А. А. Шахматов предполагал существование какого-то акта, данного Ярославом и не сохранившегося в составе позднейших сводов 69. Наиболее четко представление об этой несохранившейся грамоте формулирует Б. А. Рыбаков: «Быть может, одной „Правдой“ не ограничивались „конститу-

67См.: Костомаров Н. И. Северно-русские народоправства во времена удельно-ве- чевого уклада. Исторические монографии и исследования. Кн. 3. СПб., 1904. С. 37 и сл.; Соловьев С. М. История России. Кн. 1. Т. 3. С. 698 и сл.; Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 507 и сл.; Тихомиров М. Н. Исследование о Русской Правде. М.; Л., 1941. С. 36—39; Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV—XV вв. Ч. 1. М.; Л., 1948. С. 245 и сл.; Пашуто В. Т., Зимин А. А. Рецензия на книгу Л. В. Черепнина // Вопросы истории. 1949. ¹ 9. С. 119 и сл.

68ÏÑÐË. Ò. 1. Âûï. 2. Ë., 1927. Ñòá. 362.

69Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 215 и сл., 507 и сл.

ционные“ трофеи новгородцев: ведь упомянут еще и „Устав“, который мог определять нормы взаимоотношений Новгорода и Киева» 70.

Несомненно, что вопрос о том, существовала или нет эта предполагаемая грамота и — если существовала, — какие льготы для новгородцев она содержала, можно решать только путем сравнения взаимоотношений Новгорода и Киева до 1016—1035 гг. и после этой даты. Если предполагаемая грамота существовала и действительно имела тот характер, который ей приписывается, мы должны ко времени Ярослава относить первоначальное формирование «новгородских свобод», о которых говорится в Лаврентьевской летописи. Между тем никаких признаков изменения первоначальной схемы взаимоотношений Новгорода и Киева в этот период не наблюдается. Новгород во всей полноте сохраняет свое подчиненное Киеву положение и управляется посадниками, назначение и смена которых зависят только от воли киевского князя, рассматривающего Новгородскую землю как часть своих основных владений. Льготы, данные новгородцам, адекватны Древнейшей Правде, которая уже в XI в. приобрела общерусский характер и потеряла свою новгородскую исключительность. Но само воспоминание об этих льготах в дальнейшем вполне могло стать одной из основ новгородской полити- ческой концепции происхождения «новгородских свобод».

Первые политические успехи борьбы новгородцев за городские вольности прослеживаются на рубеже XI—XII вв. и отражены в беспрецедентном факте изгнания князя Давыда Святославича в 1096 г. Летописец не обозначил непосредственных причин изгнания Давыда, отметив только, что новгородцы «не взлюби его» 71. Однако эти причины становятся очевидными при рассмотрении событий 1102 г. В указанном году между Владимиром Мономахом и великим князем Святополком Изяславичем было достигнуто соглашение, по которому новгородский стол должен был занять сын Святополка (по-видимому, Изяслав), а Мстиславу предназначался Владимир-Волынский. Этот ряд встретил возражения новгородцев, заявивших: «Не хочем Святополка, ни сына его. Аще ли две главы имеет сын твои, то пошли и; а сего ны дал Всеволод, а въскормили есмы собе князь; а ты еси шел от нас» 72. После продолжительных прений новгородцы настояли на возвращении Мстислава Владимировича.

Оба отмеченных события по своему характеру вполне аналогичны. И в 1096 г., и в 1102 г. новгородцы выступают против вмешательства великого князя Святополка в устройство своего стола, защищая право на этот стол князя Мстислава Владимировича. Правовой принцип, положенный ими в основу защиты Мстис-

70Рыбаков Б. А. Остромирова летопись. С. 56.

71Повесть временных лет. Ч. 1. С. 150; ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 219; Т. 5. С. 150;

Ò.7. Ñ. 8.

72Повесть временных лет. Ч. 1. С. 182.

лава, сводится к тому, что великий князь в своих действиях не может игнорировать распоряжений своего предшественника. Новгородское княжение, таким образом, рассматривается вне зависимости от династических судеб киевского стола. Нетрудно заметить, что этим принципом формулируется идея независимости Новгорода, но сама эта идея еще не обрела завершающей полноты. Это как бы начальный шаг в ее формировании.

С другой стороны, защита новгородцами Мстислава не носит личного характера. Новгородцы выступают не только против Святополка Изяславича, но и против отца Мстислава — Владимира Мономаха — с его идеей последовательного, «лествичного» старшинства. Владимир Мономах признает Новгород отчиной великого князя, считает, что великий князь так же волен в новгородском княжении, как и в киевском. Владимир Мономах осуществляет ряд мероприятий, прямо направленных против новгородских притязаний на независимость. Он дает согласие на замену своего сына Давыдом Святославичем в 1094 г. Он заключает со Святополком договор 1102 г., антиновгородская сущность которого очевидна, поскольку этот договор породил описанный выше конфликт. Такой же характер имеют и его действия 1117 и 1120 гг., о которых речь впереди. Политика Мономаха в отношении к Новгороду неотличима от политики Святополка. Он готов жертвовать своим личным влиянием в Новгороде, осуществлявшимся пока там княжил Мстислав, во имя торжества оспариваемой новгородцами идеи.

Сама острота столкновения 1102 г. свидетельствует о том, что, отстаивая Мстислава, новгородцы защищают вполне определенные формы новых взаимоотношений с Киевом, складывание которых имеет непосредственное отношение к личности Мстислава. Рассматривая уже цитированный летописный текст 1102 г., мы найдем в нем массу подтверждений высказанным предположениям.

Прежде всего обращает на себя внимание тот пункт возражений Святополку, в котором последний попрекается уходом от новгородцев. Имеется в виду переход Святополка Изяславича из Новгорода на туровский стол в 1088 г. Однако этот переход совершился еще во времена великого князя Всеволода Ярославича и по своему характеру не отличается от многочисленных перемен на новгородском столе в более раннее время, когда тезис о пожизненности новгородского княжения еще не мог возникнуть. Следовательно, противопоставление Святополку Мстислава должно свидетельствовать о том, что передача новгородского стола Мстиславу в конце 1080-х гг. сопровождалась заключением между новгородцами и Всеволодом Ярославичем условий, которыми обеспечивалось преимущественное право внука этого великого князя на Новгород.

Это наблюдение подтверждается и прямым заявлением новгородцев: «въскормили есмы собе князь». В указанной связи необходимо отметить следующее

обстоятельство. Мстислав Владимирович родился в 1076 г. 73 Следовательно, в момент первого получения им новгородского стола ему было 12 лет. Такой возраст несовместим с представлениями о том, что Мстислав мог быть самостоятельным представителем великого князя с самого начала своего новгородского княжения. Организация власти в Новгороде могла быть обеспечена в этот период только путем разделения функций представительства, осуществляемых самим Мстиславом, и функций контроля, осуществляемых каким-то другим лицом или другими лицами. Иными словами, княжение Мстислава в Новгороде на первых порах должно было только подтверждать незыблемость великокняжеского суверенитета над Новгородом, тогда как в практическом управлении Новгородом князь был неспособен играть самостоятельную роль. Мы видим, что, с одной стороны, новгородцы подчеркивают свое участие в «воскормлении себе князя», а с другой стороны, Список А прямо относит возникновение посадничества нового типа к рассматриваемому периоду. Признавая достоверность восьми загадочных имен Списка А, мы не сможем указать более подходящую дату возникновения посадничества нового типа, чем конец 1080-х гг.

По-видимому, условия, заключенные между Новгородом и Всеволодом Ярославичем в 1088 г., существование которых мы выше предположили, предусматривали, во-первых, поддержку Мстислава новгородцами, обеспечивающую в дальнейшем закрепление Новгорода за потомством Всеволода; во-вторых, уча- стие самих новгородцев в государственном управлении, создание в Новгороде рядом с киевским посадничеством Мстислава новгородского посадничества Завида и его преемников. Если эти наблюдения правильны, заявление 1102 г. обретает особую конкретность в той его части, которая говорит о «двух головах» сына Святополка. Замена Мстислава сыном Святополка для новгородцев была равнозначна ликвидации их завоеваний, связанных с «воскормлением» Мстислава, отсечению новгородской головы в управлении, сосредоточению всей власти в руках киевского наместника.

Отметим, что именно ко времени Всеволода Ярославича относится время «прадедов князей наших» для автора цитированной статьи 1169 г., поскольку современный летописцу князь Андрей Боголюбский приходился правнуком Всеволоду Ярославичу. Впрочем, это указание может быть и не конкретным, лишь возводящим «новгородские свободы» к туманным временам «прадедов».

Обосновывая предположение о том, что новая форма взаимоотношений Новгорода и Киева, важнейшей составной частью которых было возникновение посадничества нового типа, устанавливается с началом первого новгородского княжения Мстислава Владимировича (1088—1094 гг.), мы располагаем существенными доказательствами, которые дает анализ сфрагистических материалов эпохи.

73 ÏÑÐË. Ò. 2. ÑÏá., 1908. Ñòá. 190.