384

вает сходные или даже совпадающие оценочные суждения. Яркий пример этому: в Китае траурный цвет белый, и поэтому при созерцании одного и того же произведения искусства, содержащего этот элемент, мнения европейца и китайца могут значительно расходиться.

2. Искусство не исключает логическое. Оно включает его в себя, стал-

кивает логику с интуицией, доказывая ограниченность рационального и пре-

восходство иррационального, его большую убедительность:

«Я знаю, никакой моей вины

Втом, что другие не пришли с войны,

Втом, что они ― кто старше, кто моложе ― Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь, ―

Речь не о том, но все же, все же, все же...»

А. Твардовский1.

Рациональность пяти с половиной строк, оставаясь правильной, не убеждает, а убеждает последняя полустрочка: «Но все же, все же, все же ...».

Стихи Твардовского ― это диалог между рациональным и иррациональным, в

котором побеждает иррациональное, несмотря на свою невнятность. Предна-

меренная целесообразность рассудка явно пасует перед непреднамеренной спонтанностью интуиции. Логика жизни, учитывающая интуицию, побеждает логику мышления. Наука пасует перед искусством. Искусство ускользает от науки. Каждое из них сильно в своей сфере и бессильно в другой. Поэтому Бор писал, что искусство устанавливает гармонию там, где наука бессильна.

В этом проявляется дополнительный характер соотношения науки и искус-

ства, исключающий редукцию их друг к другу. Такое понимание обогащает как науку, так и искусство, открывая новые перспективы в их развитии.

Можно на язык дискурсивного мышления переложить содержание драмы

«Ромео и Джульетта»: любовь должна быть выше соображений семейного престижа, фамильной вражды, социальных условностей. Но можно столь же

1 Твардовский А. Избранные произведения. М., 1990. Т. 1. С. 452.

41

убедительные доводы привести и против этого суждения. Поэтому мы и идем в театр, где эта драма исполняется и где благодаря внелогическим элементам ис-

кусства (динамическим действием, движением звуков, ситуаций и т.п.) духов-

ный замысел драмы приобретает высшую степень убедительности. Музыка Баха «доказывает» нам гораздо убедительней, чем любые рассуждения о том,

что «не хлебом единым жив человек».

3. Различие между наукой и искусством непосредственно связано с кри-

тикой Гете теории цветов Ньютона. Суть этой критики заключается в проти-

вопоставлении художественного и научного рассмотрения мира.

Гете категорически выступал против использования в науке приборов, ко-

торые искажают реальность и поэтому искусственные приемы науки не могут дать знание о явлениях в их первозданном виде. Природа, по Гете, доступна лишь внимательному взгляду художника.

Действительно, согласно физике Ньютона белый цвет является сложным,

состоящим из семи элементарных цветов, поскольку с помощью призмы его можно разложить на эти цвета, тогда как сами элементарные цвета не поддают-

ся дальнейшему разложению. Для Гете теория Ньютона не соответствует природе самой по себе, так как получена с помощью искусственных приборов, которые изолируют явления из их естественных связей, исключая тем самым их адекват-

ное понимание. Щели, призмы, линзы и другие более сложные приборы физики Гете считал орудиями пытки, насилующими и деформирующими природу как единое целое. Поэтому экспериментальный метод физики, по его мнению, не приближает к истине, а удаляет от нее. Окружающий человека мир достаточно разнообразен, и нет необходимости, по Гете, создавать искусственные явления для его познания. Главным в познании мира должен быть не эксперимент, а

наблюдение, которое производится в естественной обстановке и потому ведет к адекватному познанию природы. Исходя из этой посылки, Гете рассматривает белый цвет как простой, не нуждающийся в объяснении, а простой цвет Нью-

тона ― как сложный, так как он получен с помощью сложных физических дает

42

все многообразие цветов, тогда как сочетание элементарных цветов Ньютона не может дать белого, поскольку они темнее его.

Было бы наивно утверждать, что в этом споре двух гигантов истина на сто-

роне одного. О сложности поставленной Гете проблемы косвенно свидетельствует то, что лишь немногие физики касались этого знаменитого спора. Гельмгольц был первым, кто обратил внимание на то, что учение Гете о цвете «должно рас-

сматриваться как попытка спасти непосредственную истину чувственных вос-

приятий от вторжений науки»1. И действительно, цитируя Ньютона, Гете имеет в виду ограниченность научного метода, в рамки которого невозможно поместить всю человеческую культуру. Вопрос о цвете для Гете включал в себя вопрос о че-

ловеке. Цвет ― это целый мир: он и живопись и математика, нравственность и эстетика, медицина и быт. Максвелл где-то писал, что на вопрос ребенка,

почему речной песок желтый, отвечают все науки (как естественные, так и науки о человеке), так как физика говорит о цвете на языке физической тео-

рии, в которой нет места ощущению. Для Гете же вопрос о цвете выходит за рамки науки в более широкую сферу культуры: вспомним траурный белый цвет у китайцев. Наука не имеет права на монополию в культуре. «Существу-

ет тенденция забывать, что все естественные науки связаны с общечеловече-

ской культурой и что научные открытия, … наука, … представители которой внушают друг другу идеи на языке, в лучшем случае понятном лишь малой группе близких попутчиков, такая наука непременно оторвется от остальной человеческой культуры; в перспективе она обречена на бессилие и паралич,

сколько бы ни продолжался и как бы упрямо ни поддерживался этот стиль для избранных, в пределах этих изолированных групп специалистов»2. Имен-

но с этой общекультурной позиции, ярко выраженной одним из творцов квантовой теории, и критиковал Гете теорию Ньютона. Это позиция филосо-

фа, а не наивного реалиста, как считают многие.

1Цит. по: Гейзенберг В. Философские проблемы атомной физики. М., 1953. С. 65.

2Шредингер Э. Избранные труды по квантовой механике. М., 1976. С. 261.

43

Мир науки и мир искусства, по Гете, совместимы в рамках культуры.

Художник исходит из естественного взгляда на природу, рассматривая при-

родные явления в их чувственно-наглядном контексте. Так, например, в живо-

писи роль необходимого контекста, в котором существует художественный образ, играет система чувственных ассоциаций, связанных со зрительными образами (яблоко, лежащее на столе, а не наоборот). В рамках художествен-

ного восприятия мир выступает как органическое целое, предшествующее своим частям. Художник-натуралист не идет дальше чувственного образа, не анализирует причины его возникновения, исключая само деление на субъект и объект. Этот целостный мир, в котором восприятие слито с окружающим внешним миром, является источником вдохновения для художника. Интуити-

вистскому восприятию мира художником доступно живое многообразие при-

роды, яркая, эмоционально насыщенная пышная зелень «древа жизни», а уни-

кальное, неповторимое имеет самостоятельную эстетическую ценность

(«Мгновение, прекрасно ты, продлись, постой...»).

Естественно, что с точки зрения искусства мир науки кажется неесте-

ственным, неподлинным, «серым» и «отвратительным», наука подменяла наш мир качества и чувственного восприятия, мир, в котором мы живем,

любим и умираем, другим миром ― миром количества, воплощенной гео-

метрии, миром, в котором, хотя он и вмещает в себя все, нет места для чело-

века. Так мир науки ― реальный мир ― стал отчужденным и полностью ото-

рванным от мира жизни!

Наука не в состоянии не только объяснить этот мир, но даже оправдать-

ся, назвав его «субъективным»1. Высота собора больше не вызывает чувства благоговения, она измерена в метрах и сантиметрах. Поток жизни лишается драматизма, так как исчисляется в годах и днях. В итоге мы приходим к огра-

ниченному одностороннему миру, лишенному чувственной привлекательно-

сти, запахов, красок, звуков.

1 Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986. С. 78.

44

Гете отказывает науке в ее способности понять мир сам по себе. В теории Ньютона о свете он справедливо видел подвох. Ведь уже в его время суще-

ствовало две теории света: корпускулярная (Ньютон) и волновая (Юнг и Фре-

нель). Для непредубежденного человека ясно, что эти два теоретических пред-

ставления не описывают мир сам по себе, а являются двумя способами пони-

мания оптических явлений. Как театральная реальность запрещает загляды-

вать за занавес, чтобы узнать, где переодевалась Офелия, так и наука является точкой зрения человека на мир, исключая заглядывать за мир явлений. Та-

ким образом, Гете критикует фундаментальный принцип теории отражения: «Наука основана на интуитивном понимании того, что видимый мир говорит о скрытых вещах, которые он отражает, но на которые не похож»1.

Гете ясно осознает, что мир скрытых вещей, с которым имеет дело наука ― это надстройка над видимым миром, данным непосредственно. Эта надстройка построена ученым с помощью рассудочной деятельности, делящий мир на два: мир видимый и невидимый (скрытый). Рассудок, построив мир не-

видимых вещей, связывает этот мир с видимым миром окольным путем. По-

этому принципиальное различие между искусством и наукой Гете усматривает в способе связи человека с внешним миром: искусство непосредственно, а

наука опосредованно, окольным путем связывает субъект с объектом; в мире искусства нет противопоставления субъекта объекту, наука исходит из этого противопоставления. Таким образом, наука и искусство, принадлежа культу-

ре, различаются исходными точками зрения, и поэтому нельзя говорить о преимуществе науки перед искусством или наоборот. Истина и красота ― это равноправные и несводимые друг к другу ценности.

§ 9. Наука и общество

Наука является существенным элементом современного общества.

В развитых странах затрачивается на фундаментальные и прикладные иссле-

дования 2−3 % всего валового национального продукта. Наука сегодня ста-

1 Цит. по: Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики. М., 1992. С. 7.

45

новится все более сложной и поэтому дорогой, а тем самым возрастает и ее ответственность перед обществом. Для подготовки научных кадров, оплаты труда ученых, обеспечения научных исследований приборами, установками,

материалами, информацией требуются огромные деньги. Так, например, для строительства синхрофазотрона, необходимого для проведения исследований в области физики элементарных частиц, требуется несколько миллиардов дол-

ларов. Программы же освоения космоса требуют значительно больших расхо-

дов. Поэтому резко возросла зависимость науки от общества: кто платит, тот и заказывает музыку.

А стоит ли игра свеч? Весь предшествующий опыт эволюции однозначно свидетельствует: да, стоит. Фундаментальные исследования ― это долговре-

менные «займы» под большие проценты. Наука влияет как на производство,

так и на человека: уровень медицины, образования, обеспечение физического и духовного здоровья ― необходимые факторы счастливой жизни человека ― тесно связаны с уровнем развития науки. Научный прогресс не должен быть поставлен в прямую зависимость от его материальных результатов. Надо ис-

ходить из идеи человека как высшей абсолютной ценности. Следует учиты-

вать как образовательную, так и воспитательную функции науки. Общество,

которое не ценит ученых, обречено на прозябание, на застой, на гибель. Наука не развивается, если ею интересуются лишь «избранные люди».

Общество влияет на выбор наиболее актуальных для исследования про-

блем. В связи с этим возникает довольно тонкая проблема планирования в науке. С одной стороны, нельзя не планировать научные исследования, так как они дорого стоят. С другой стороны, планирование в науке осложнено тем, что научная деятельность носит творческий характер. Неожиданные, ори-

гинальные решения ― это признак творчества.

Непредсказуемость, нестандартность научного творческого мышления по самой своей сути исключает возможность планирования. Известно, что за

12 лет до атомной бомбардировки Японии Э. Резерфорд утверждал, что

46

«всякий, кто ожидает получения энергии от трансформации атомов, говорит вздор». Но наука ― часть общества и не может быть целиком свободна от него даже в сфере творчества. Последнее не является чисто стихийным, не-

управляемым процессом. История науки показывает, что даже высшие научные открытия всегда были согласованы с запросами культуры, мировой науки и интересами страны, где они были сделаны. Поэтому планы в науке не должны быть детально разработанными стандартными схемами, а должны описывать главные направления научной работы и обосновывать выбор этих направлений.

Известно шутливое высказывание Арцимовича, что наука ― это удо-

влетворение собственной любознательности за государственный счет. Ученый при этом испытывает угрызения совести, если его деятельность не дает пользы обществу. Эйнштейн считал, что было бы лучше, если бы ученый зарабатывал себе на «хлеб насущный» не научной деятельностью; образцом для него был Спиноза, который обеспечивал свою материальную независимость шлифов-

кой стекол. Любопытное высказывание по этому поводу есть у Я.Б. Зельдо-

вича: «Хочу сказать, что работа с Курчатовым и Харитоном дала мне очень много. Главным было и остается внутреннее ощущение того, что выполнен долг перед страной и народом. Это дало мне определенное моральное право заниматься в последующий период такими вопросами, как частицы и астроно-

мия, без оглядки на практическую ценность их»1.

Но общество не только влияет на выбор направлений и проблем науки;

оно в определенных ситуациях претендует на выбор методов исследования и оценку полученных результатов. Многочисленные примеры из нашей недале-

кой истории тому подтверждение. С одной стороны, марксизм ― это рациона-

лизм и поэтому он поднимает на щит науку. С другой стороны, претендуя на построение единственно верного всесильного учения, марксизм накладывал жесткие ограничения на эволюцию науки и ее мировоззренческую интерпре-

тацию. Ведь не случайно в советское время под запретом оказалось учение

1 Зельдович Я.Б., Хлопов М.Ю. Драма идей в познании природы. М., 1988. С. 234.

47

З. Фрейда, поскольку оно вскрывает механизмы существования тоталитарного режима. Вместе с фрейдизмом обструкции подверглись генетика и кибернетика.

В 20-е годы пропаганда общей теории относительности велась с вульгарно клас-

совых позиций: утверждение этой теории о конечности Вселенной рассматрива-

лось как аргумент в пользу всемирно-исторической победы коммунизма, по-

скольку эксплуататорам в конечной Вселенной негде было спрятаться от возмез-

дия пролетариата. Особенно ощутимый урон понесли общественные науки. Но даже в это тяжелое для науки время лидеры государства не могли не считаться с наукой, которая определяла политический вес страны на международной арене.

Поэтому Сталин, например, запретил начавшуюся в 1947 году травлю физи-

ков, заявив, что их следует оставить в покое, так как они делают атомную бомбу. Именно закрытость нашего общества была главной причиной того, что в борьбе двух мировых систем мы были обречены на поражение. «Я убеж-

ден, ― говорил А. Сахаров при получении Нобелевской премии в 1975

году, ― что международное доверие, взаимопонимание, разоружение и междуна-

родная безопасность немыслимы без открытости общества, свободы информа-

ции, свободы убеждений, гласности, свободы поездок и выбора страны прожи-

вания. Я убежден также, что свобода убеждений, наряду с другими граждански-

ми свободами, является основой научно-технического прогресса и гарантией от использования его достижений во вред человечеству…»1. Действительно, нельзя быть свободным в одной сфере, будучи рабом в другой. Поэтому не случайно,

что диссидентство в СССР получило наиболее широкое распространение в среде интеллигенции.

Общество влияет на науку, как целое на часть, но и наука влияет на обще-

ство, не только как часть на целое, но и как представление о целом на понимание

иэволюцию этого целого. Современный мир слишком сложен, чтобы его понять

ихотя бы отчасти управлять им без помощи науки. Учет мнения ученых в ре-

шении наиболее важных проблем человечества и человека сегодня является им-

перативом нашего времени. Конечно, учесть мнение ученых еще не означает сле-

1 См.: Философия и методология науки. М., 1996. С. 4.

48

довать их рекомендациям. Наука не всесильна и нередко ошибается, но она учит нас осторожности и взвешенности в принятии решений. Она прогнозирует наше будущее, отличное от настоящего. «Запускать» человека в будущее, не подго-

товив его к встрече с переменами, ― это все равно, как если бы мы запустили космонавтов в космос раздетыми. Поэтому президент США Р. Ник-

сон, прочитав книгу О. Тоффлера «Столкновение с будущим», вышедшую в конце 1970 года, поручил своим сотрудникам предложить конкретные меры,

необходимые для предотвращения указанных Тоффлером опасностей.

Мы сегодня, как и раньше, продолжаем сталкиваться с ситуацией, ко-

гда возрастание мощи науки сопровождается менее возвышенным, более гру-

бым и даже часто аморальным ее использованием. С изобретением пулемета некоторые считали, что войны становятся невозможными, абсурдными, так как стала велика угроза истребительного оружия массового поражения. Нобель,

изобретя динамит, думал, что его разрушительная сила делает невозможным ведение войны. И только с появлением ядерного оружия для всех стало ясно,

что человечество стоит на грани самоубийства. Р. Оппенгеймер как-то сказал,

что в науке нельзя ограничиваться лишь тем, что вкушаешь сладкий плод познания. Но, к сожалению, даже создатель атомной бомбы Э. Ферми при первом испытании атомной бомбы сказал, обращаясь к своим коллегам: «Вы все говорите, что это ужасно, а я не понимаю почему. Я нахожу, что это пре-

красный физический эксперимент!»

Мощь науки используется для достижения социальных и политических целей. Поэтому опережающее развитие естествознания по отношению к обще-

ственным наукам сегодня опасно, как никогда прежде. Известны слова прези-

дента Г. Трумэна после разговора с Оппенгеймером: «Больше не приводите ко мне этого дурака. Бомбу сбросил не он. Я сбросил бомбу. Меня тошнит от этакой слезливости». Конечно, все это не означает, что во главе общества,

государства должны стоять ученые (мнение, которого придерживались Платон и О. Конт). Власть должна учитывать мнение ученых, но управлять обществом должны политики, так как, повторимся, «политика сложнее физики». Именно

49

потому А. Эйнштейн отказался от предложения выдвинуть его в качестве кан-

дидата на пост президента Израиля.

§ 10. Наука и техника

Техника, как совокупность искусственных средств человеческой деятель-

ности, занимает промежуточное положение между человеком и природой.

С одной стороны, она является результатом деятельности человека, принадле-

жа к его «неорганическому телу», с другой стороны, она обращена к природе,

так как функционирует по законам естествознания. Вне этого амбивалентного отношения ее сущность и функции не могут быть познаны.

Техника укоренена в культуре. Она является одной из форм активно-

сти человека. Как нельзя понять природу человека вне этой формы активности,

так и невозможно понять саму технику вне культурного контекста. Поэтому мы говорим как о культурной ценности техники, так и о технической стороне культуры. Технические устройства искусственны потому, что являются продук-

том труда, содержащим индивидуальную составляющую.

Если индивидуальное поведение животных зависит от видового опыта,

закрепленного в инстинктах, безусловных рефлексах, и индивидуального опы-

та, закрепленного в условных рефлексах, то человек в своем развитии овладе-

вает еще и общественно-историческим опытом, который формируется, накап-

ливается и передается по наследству не на биологической, а социальной осно-

ве. Каждое поколение людей использует опыт духовного и практического освоения мира предшествующих поколений. В контексте с «неорганическим телом» цивилизации, которое передается по наследству и усовершенствуется от поколения к поколению, происходит и формирование самого человека.

Перенос эволюции с биологического тела на «неорганическое тело» от-

личает человеческую историю от эволюции животных. Орудия труда, как наиболее существенный элемент «неорганического тела», можно рас-

сматривать как усиление естественных органов человека: транспорт ― это насадка на ноги, экскаватор ― насадка на руки, ЭВМ ― насадка на мозг. Но

50