384

«Мы можем только представить себе части материи сблизившимися, но не можем представить себе уменьшившимся количество ее. Представить себе это значило бы представить себе некоторые из составных частей ее сжавши-

мися в ничто; а это так же невозможно нам, как и представить себе все целое сжавшимся в ничто… Уничтожение материи немыслимо по той же самой причине, по которой немыслимо создание материи»1.

Аргументация Спенсера основывается на смешении чувственного представления и понятия, что свойственно эмпиризму вообще и позитивизму в частности. Ведь из невозможности представления бесконечного простран-

ства и времени, бесконечной делимости вещества он делает вывод о невоз-

можности мыслить, что такое понятие бесконечности.

Теория позитивизма Спенсера эмпирична и психологична. Он выделяет два вида представлений. Одни ― яркие и живые «впечатления», другие ― более слабые «идеи». Оправданием идей является их связь с яркими «впечат-

лениями». Если наука, по Спенсеру, является лишь отчасти объединенным знанием, то философия дает высший теоретический синтез. Она формулиру-

ет и решает свои проблемы в терминах пространства, времени, вещества,

движения, которые выражают бледные идеи по сравнению с непосредствен-

ными данными, с которыми имеют дело частные науки. Знание конкретных наук более ясно, тогда как знание философии смутно, туманно, неопределен-

но. Нельзя представить себе бесконечное пространство или бесконечное вре-

мя, о котором говорит философ. Следовательно, их нельзя и мыслить, как и бесконечную делимость вещества. Таким образом, материя «в своей конеч-

ной природе также абсолютно непонятна, как пространство и время»2.

Положительное в позитивизме Спенсера:

1. Идея эволюции Спенсера носит универсальный характер. Он ее рас-

пространяет не только на область неживой природы, но и области биологии,

1Спенсер Г. Соч. Т. 1. Основные начала. СПб., 1899. С. 147.

2Там же. С. 31.

101

2. Идея философии Спенсера о переходе от гомогенного к гетероген-

ному состоянию, трансформации оплодотворенной гомогенной яйцеклетки в сложный гетерогенный живой организм ― это принцип запрета на теорию преформации, исключающую подобные процессы и сводящую всякое изме-

нение к чисто количественным уменьшениям или увеличениям. Тем самым подобная концепция эволюции свободна от ссылок на Бога как творца поряд-

ка, без чего теория преформации обойтись не может. Поэтому Спенсеру при-

надлежит достойное место в формировании и развитии эволюционистской философии, биологии, психологии, социологии и этики.

Ограниченность позитивизма Спенсера:

1. Аналогия общества с биологическим организмом затемняет специ-

фику общества и его законов, отдавая примат биологическим законам. Этот коренной порок разделяет концепция социальной эволюции Спенсера с со-

временным социодарвинизмом.

2. Теория познания Спенсера эмпирична, так как смешивает чувствен-

ные представления и понятия. Он считал, что леди в его примере можно было переубедить, если показать, что эффект большого чемодана невообразим, а

следовательно, и невозможен. Но современная наука доказала, что наивная леди не так уж и не права. Современная физика доказала, что при плотной упаковке двух нейтронов водорода получается ядро гелия, масса которого меньше, чем сумма составляющих его масс. Так что на самом деле имеет ме-

сто «эффект упаковки», и эта потеря веса связана с изобретением водородной бомбы. Современная наука отвергает как наивное понимание Спенсером проблемы представления. Связь понятий с чувственными представлениями необходима в сфере естествознания, но она является более тонкой, сложной и окольной, чем это трактует позитивизм Спенсера. В этом отношении наука

ХХвека ближе к Канту, чем к Спенсеру.

3.Позитивизм Спенсера метафизичен и механистичен. Он объясняет эволюцию на языке пространства, времени, материи, движения и силы, то

102

есть основных понятий классической механики. Хотя он и признает, что этот язык основывается на смутных идеях, но исключает возможность иного язы-

ка, выражающего более тонкое понимание эволюции. Оставаясь пленником этого языка, он неизбежно приходит к теории круговорота материи, утвер-

ждая, что эволюция «имеет предел за который переступить она не может»1.

Такое метафизическое понимание предела не учитывает учение Канта о ра-

зуме, регулятивные идеи которого освобождают от такого метафизического ограничения, так как согласно критической философии человек не Бог и по-

этому задается негарантированными целями, которые гарантируют беско-

нечность познания, гарантируют зазор между знанием о мире и самим ми-

ром, исключая тем самым представление об абсолютном пределе.

§ 3. Дискуссия между В. Уэвеллом и Дж. С. Миллем

Дискуссия по вопросу о роли проблемы индукции в науке между Уэ-

веллом и Миллем, которая была более ста лет назад, сохраняет свою акту-

альность и сегодня. К сожалению, хотя спор между ними не менее значим для истории науки и современной науки, чем спор между Ньютоном и Лейб-

ницем о природе пространства и времени, между Пуанкаре и Расселом о природе геометрии, между Эйнштейном и Бором о природе физического по-

знания, до сих пор в нашей и зарубежной философии науки он почти не упо-

минается. Но по сути дела, именно Уэвелл был первым, кто сформулировал структуру науки так, как она понимается в основных чертах и сегодня. Если Милль отстаивал эмпирическую, позитивистскую позицию в понимании природы науки, то Уэвелл отстаивал позицию, близкую к философии науки Канта. Эти полярные позиции отражены соответственно в «Системе логики» Милля и «Истории индуктивных наук» Уэвелла. Позитивизм Милля исходил из эмпирических посылок Беркли и Юма, согласно которым все знание выте-

кает из ощущений, то есть редуцируется к ним. Поэтому Милль определяет материю как постоянную возможность ощущений, то есть определяет на языке ощущений. А поскольку ощущения присущи и животным, то индук-

1 Спенсер Г. Соч. Т. 1. Основные начала. СПб., 1899. С. 291.

103

тивный процесс обобщения, по Миллю, имеет место уже на уровне формиро-

вания условных рефлексов. Как ребенок боится огня, раз обжегшись, так,

например, и собака в опытах И. Павлова выделяет желудочный сок после вспышки лампочки, предвосхищая появление пищи.

Уэвелл не возражает, что материалом опыта являются ощущения. Но он возражает, что индукция допускает психологическое объяснение. Полез-

ность ― признак биологический, способствующий выживанию, но не позна-

нию. Познание ― не биологический процесс. Ведь эволюция живого значи-

тельно опережает эволюцию мертвой материи, а эволюция познания опере-

жает биологическую эволюцию человека. До сих пор спорят относительно биологической эволюции человека, но никто сегодня не спорит относительно эволюции познания. Поэтому объяснить индукцию на основе идеи приспо-

собления (полезности) полностью невозможно. Конечно, нет гносеологии без психологии, но есть психология без гносеологии. Психология дает лишь ма-

териал для гносеологии, но сама форма, рамки знания есть результат не пси-

хологической, а познавательной деятельности. Язык познания ― это не язык ощущений, не язык органического тела. Иллюстрацией этому служит следу-

ющий яркий пример.

Студентам-медикам профессор предложил провести такой экспери-

мент. Пусть все они прикажут своему желчному пузырю расшириться. Не-

смотря на усилия, ни один из студентов не смог таким образом выполнить задание: желчный пузырь не реагировал на приказы, посылаемые мышлени-

ем. Тогда профессор предложил студентам представить жареную яичницу.

Воображаемая яичница мгновенно привела к расширению у всех студентов желчного пузыря. На язык ощущений данный орган отреагировал, поскольку он его «понял».

«Человек есть истолкователь природы; не только наблюдатель, но и истолкователь. Нужно изучать язык, так же как и наблюдать, для того чтобы

104

читать письмена, начертанные на лике вселенной»1. Для того чтобы наблю-

дать мир, язык не нужен, но он необходим, чтобы его понимать, истолковать.

Представление о мире природы, созданное с помощью языка, существенным образом включает в себя свободу. Ссылки на мифологию, религию и науку и соответствующие им картины мира убедительно доказывает это, поскольку различие между ними касается проблемы истолкования, а не проблемы наблюдения природы. В любой картине мира, по определению, учтен мир необходимости и мир свободы. Поэтому деятельность субъекта в мире объ-

ектов остается свободной, поскольку он достигает своих целей с учетом по-

знанной необходимости: ведь само слово «учет» означает не подчинение и не произвол, а возможность выбора.

Спор Уэвелла и Милля в основном вращается вокруг открытия Кепле-

ра. Так, например, согласно Миллю, Кеплер непосредственно увидел то, что все положения планеты Марс расположены на эллипсе. То есть это есть факт,

навязанный ему извне. Он ничего не добавил к своим наблюдениям положе-

ний планеты Марс, а только суммировал разные наблюдения Тихо Браге. Уэ-

велл же подчеркивал, что это была сумма наблюдений с точки зрения, кото-

рая была привнесена умом Кеплера.

По Уэвеллу, надо знать язык науки, чтобы «увидеть» законы природы.

Действительно, Кеплер не подсмотрел эллипс на небе, а использовал это геометрическое понятие, изобретенное греками, для интерпретации траекто-

рии движения планет. Чувственные данные наблюдений не были коррелятом геометрических понятий, хотя и были необходимы для естественно-научной трактовки их. Геометрические понятия являются продуктом творческого во-

ображения, который творит, но ничего не создает, не привносит в чувствен-

ность ничего нового, а лишь оперирует с материалом чувственности. Рассу-

док служит созерцанию, наблюдению, но не подчиняется ему. Его понятия не вытекают из наблюдений и не проверяются ими, а делают возможным сами наблюдения. Рассудок не редуцируется к чувственности, как и чувственность

1 Цит. по: Франк Ф. Философия науки. М., 1960. С. 454.

105

не редуцируется к рассудку. Запрет на редукцию их друг к другу и делает возможным само понимание познания как их синтеза. Этим отличается апри-

оризм от эмпиризма и рационализма.

Здесь уместно привести кантово сравнение двух типов служения. Есть служанка, которая несет шлейф госпожи, и служанка, которая идет с факелом впереди. Рассудок, подобно служанке с факелом, определяет созерцание, а не подчиняется ему, не определяется им. Его понятия делают возможным пони-

мание того, что созерцается. Предметность созерцания, то есть отнесенность к объекту, переход от впечатления к восприятию, это акт рассудка, а не факт пассивности чувственности. Без деятельности рассудка я могу видеть нечто,

но не знать, что это такое. Я могу представить прямую, окружность, эллипс лишь мысленно переходя от одной точки к другой. Различие в способе пере-

хода делает возможным различие в восприятии этих чувственных представ-

лений. Сложные эмпирические представления заимствуют свой свет от про-

стых чистых рассудочных понятий (субстанции, взаимодействия, причинно-

сти), преобразующих субъективную последовательность в объективную.

Уэвелл, доказывая амбивалентность познания, пишет, что «без мыслей не могло бы быть связей; без вещей не было бы никакой действительности»1.

Так, например, в высказывании, что год состоит из 365 дней, заключается, с

одной стороны, чувственное качественное многообразие как нечто данное,

навязанное извне, как факт, с другой ― количественное гомогенное много-

образие как мысленный акт счета. Первое ― это хаотическое чувственное представление, второе ― ясное чистое абстрактное представление, выражен-

ное в числе. «Число» мыслимо само по себе в контексте арифметики как аб-

страктной науки. Чувственное многообразие без понятия не мыслимо, не по-

нятно.

Говоря о соотношении идей и ощущений, Уэвелл пишет: «Я называю пространство, время, причину и т. д. "идеями"… Эти отношения предпола-

1 Цит. по: Франк Ф. Философия науки. М., 1960. С. 450.

106

гают нечто выходящее за пределы того, что дают чувственные наблюдения… Мы употребляем слово "идеи" для того, чтобы выразить этот поставляемый самим мышлением элемент, который должен соединяться с "ощущением"

для того, чтобы возникло знание»1. Короче, знание не сводится ни к чув-

ственным данным, ни к идеям, а связывает их таким образом, что исключает их редукцию. Если для Милля индукция проста, понятна, очевидна, то для Уэвелла она является сложной, непонятной, неочевидной с психологической точки зрения. Она оказывается при ближайшем рассмотрении синтезом пси-

хологического и логического процессов, синтезом факта, навязанного извне

(пассивности субъекта), и акта, привнесенного субъектом в чувственное мно-

гообразие (активности субъекта мыслительной деятельности). История есте-

ственных наук есть, с одной стороны, история открытия новых фактов, с дру-

гой ― история идей и теорий, объясняющих эти факты. При этом деление на факты и теории (единичное и общее) коррелятивно. В науке нет фактов без теорий и теорий без фактов, так как именно теория констатирует, фиксирует и объясняет факты, а факты являются определенными, точными, понятными лишь в контексте теории, поскольку составляют тот материал, то содержа-

ние, которые упорядочиваются с помощью языка теории. Без понятий, свя-

зывающих факты, нет теории. Поэтому обобщение фактов возможно с точки зрения понятий, поставляемых мышлением ученого. Так, например, как с точки зрения понятия эллипса Кеплер обобщил результаты наблюдений Тихо Браге, так и с точки зрения концепции ускорения стало возможной постанов-

ка опытов Галилея, а понятие тяготения Ньютона обобщило взаимодействие Солнца и планет. Переход от менее общей к более общей теории всегда свя-

зан с усовершенствованием языка, а не только (и не столько) с открытием новых фактов. Известно, что процесс построения общей теории относитель-

ности оказался успешным благодаря тому, что принцип эквивалентности был дополнен четырехмерным формализмом специальной теории относительнос-

1 Цит. по: Франк Ф. Философия науки. М., 1960. С. 451.

107

ти, тогда как попытки обойтись без этого формализма, введенного Минков-

ским, были неудачны, что замедлило построение общей теории относитель-

ности.

Итак, ограниченность психологической трактовки индукции Милля сводится к следующему:

1. С точки зрения индуктивизма четко не различаются, путаются наблюдение и измерение. Но ведь если наблюдение непосредственно нас свя-

зывает с внешним миром, то измерение ― это сложная процедура, опосредо-

ванно связывающая ученого с внешним миром, так как она немыслима и не-

возможна без пространственных и временных понятий и приборов, опосре-

дующих саму процедуру измерения. Парадокс рук Канта ― яркое тому дока-

зательство.

2. Психологическая трактовка индукции уже предполагает деление на единичные факты и общие понятия, так как метод получения общих резуль-

татов из единичных фактов неявно предполагает использование понятий

«единичное» и «общее», что делает возможным установление связи между ними, к чему, собственно, и сводится индуктивный метод. Таким образом,

процедура получения общих выводов из единичных фактов в качестве мол-

чаливой предпосылки уже предполагает логическую ясность самих понятий

«единичное» и «общее». Метод, по определению, ― это способ связи того,

что уже разделено.

3. Психологическая трактовка индукции не ложна, а одностороння, так как фиксирует только сходство между наблюдениями, тогда как понимание основывается на различении. Особенно ясно процесс образования понятий представлен в математике. Ведь обобщение в этой науке ведет не к уничто-

жению частных случаев, а наоборот, к включению их в более общее понятие.

Так, например, от окружности мы не можем перейти к эллипсу (он не дефор-

мированная окружность), тогда как эллипс включает в себя окружность как частный случай: окружность ― это эллипс, фокусы которого совпадают.

108

Наука в процессе эволюции не игнорирует частности, а отвлекаясь от них се-

годня, завтра включает их в свою структуру: если Ньютон в своей теории не учел известный в его время факт вращения перигелия Меркурия, то общая теория относительности дает ему теоретическую трактовку.

4. Сама природа математического знания не может быть индуктивно обоснована, так как метод индукции дает вероятностное, а не всеобщее и не-

обходимое знание.

5. Для Милля понятие и чувственное представление однородны, так как понятие рассматривается как более бледное представление по сравнению с чувственным, как остаток чувственно воспринимаемого. Различение в сте-

пени, а не в качестве между чувственным представлением и понятием ― суть психологизма, разделяемого Миллем. Но с психологической точки зрения можно определить, например, геометрическое понятие точки только чисто отрицательно (точка ― то, что не имеет длины, толщины, высоты). Позитив-

ное же определение связано с установлением связи между абстрактными идеальными объектами с помощью аксиом. Таким образом, только понятий-

ная ясность делает возможным понимание фактов.

6. Индуктивный метод путает происхождение и сущность понятий. Без психологического подхода невозможно понимание происхождения понятий,

но не их сущность. Чувства не могут быть коррелятом логики, хотя логика их учитывает.

§ 4. Махизм

Второй этап в развитии позитивизма обычно называют эмпириокритициз-

мом. Наиболее ярким его представителем является австрийский физик и фи-

лософ Эрнст Мах (1838―1916). Поэтому часто называют эмпириокритицизм махизмом. Как и позитивизм Конта и Спенсера, махизм существенным обра-

зом опирается на идею эволюции, которую он распространяет на понимание самой науки и научного познания, рассматривая развитие науки как приспо-

собление тела науки к расширяющемуся непрерывно чувственному опыту.

109

При этом сам опыт понимается не на языке материализма или идеализма, а

на языке нейтральных элементов, которые Мах называет ощущениями, до-

пускающими физическую или психологическую трактовку. Поэтому ма-

хизм ― это попытка построить монистическую нейтральную философию.

С позиции махизма единственной реальностью являются ощущения.

Они оказываются исходными в донаучном и научном, в физическом и психо-

логическом познании. Их предельная общность означает их непроблематич-

ность, простоту, абсолютную реальность. Поэтому всякое понимание, в ко-

нечном счете, должно быть сведено к ним, но они не могут быть сведены к чему-то другому. Ощущения ― самая понятная непосредственно данная вещь, а то, что от них не зависит, совершенно непонятно. Мир физики и мир психологии содержит одни и те же элементы. Переходя из одного мира в другой, мы остаемся в мире ощущений. Ни физика, ни психология не объяс-

няют ощущений, напротив, последние лежат в основе физического и психо-

логического познания. Физический и психический миры не разнородны, по-

скольку и тот и другой есть совокупность чувственных данных. Так махизм элиминирует проблему соотношения материи и сознания, освобождая физику от метафизики.

Ощущение для Маха является единственно правильным исходным пунктом физического познания. Физическое тело ― это устойчивый при-

вычный комплекс ощущений (цветов, запахов, звуков, тепла и т.д.). По Маху,

в отличие от Беркли, они находятся не в нас и не вне нас (точка зрения здра-

вого смысла), а там, где предмет является, то есть в чистом опыте. Объяснить то или иное явление ― значит установить его связь с другими явлениями с помощью физических понятий. В формулировку физических законов не должны входить понятия, логически независимые от актов эмпирических наблюдений. Сенсуалистическое обоснование всех физических понятий означает, что формулировка физических законов является пассивным про-

цессом, аналогичным получению нами знаний о чувственных свойствах наблю-даемых объектов: физические законы как бы считываются непосред-

110