384

нам сведения о геометрических объектах, а дает лишь информацию о мате-

риальных объектах и отношениях между ними.

О поведении реальных вещей, по Пуанкаре, геометрия (Г) ничего не говорит. Это поведение описывает Г совместно с физическими законами (Ф).

В опыте мы всегда имеем дело только с суммой Г+Ф. Таким образом, мы можем произвольно выбрать Г и Ф, но так, чтобы сумма Г+Ф оправдывалась в опыте. Следовательно, как Г, так и Ф можно рассматривать как условные соглашения. Неопределенное отношение геометрии к опыту, невозможность посредством его отделить Г и Ф ведет к конвенционализму, то есть к трак-

товке физического и математического знания как условных соглашений.

Если для Ньютона онтологический статус евклидовой геометрии был очевиден, так как он не знал о существовании неевклидовых геометрий, то Пуанкаре указывает и на возможность использования в физике неевклидовых геометрий. Он трактует геометрию как абстрактную науку, не изучающую законов внешнего мира. Отсюда вытекает и трактовка геометрии как языка, с

помощью которого формулируются физические законы.

Исходную посылку физического познания ― физика изучает матери-

альные процессы в пространстве и времени ― Пуанкаре интерпретирует не как отношение вложения, а как отношение между двумя классами понятий:

геометрическими, которые непосредственно в опыте не проверяются, и соб-

ственно физическими, логически зависящими от геометрических, но сопо-

ставимыми с результатами опытов. Для Пуанкаре единственным объектом физического познания являются материальные процессы, тогда как про-

странство существует только как абстрактное многообразие, будучи предме-

том математического исследования. Как геометрия не изучает внешний мир,

так и физика не изучает абстрактное пространство. Но без отношения к гео-

метрии невозможно сформулировать физические законы, хотя геометрия может быть понята и без отношения к физике. Не важно, какая геометрия ис-

пользуется в физике, важно, что без выбора той или другой геометрии фор-

131

мулировка физических законов как общих суждений о мире невозможна. Та-

ким образом, отношение пространства и материи ― это не объективно ре-

альное отношение, а отношение языка и объективной реальности.

Если язык науки можно определить как систему высказываний, обла-

дающих некоторой степенью общности, то язык физики ― это система вы-

сказываний о внешнем мире, общность которых определяется геометрически сформулированным принципом относительности, лежащим в основе всякой физической теории. Геометрия ― это язык физики. Физическая теория ― это геометрическое построение. Без геометрии физик не может обойтись уже по-

тому, что хотя физические законы и отражают физическую реальность, но они отражают ее в форме общих суждений, которые являются с точки зрения математика элементами лингвистической реальности. В геометрии лингви-

стическая реальность представлена в чистом виде, в физике ― неявно: физи-

ка интересует не геометрия сама по себе, а ее применение для постановки и решения физических проблем. Подобно тому как биолог объясняет измене-

ние количества микробов в опыте не за счет арифметики, но с ее помощью,

так и физик объясняет деформацию тела или криволинейную траекторию его движения не за счет геометрии, но с помощью ее. Материальный мир не нуждается в существовании языка, без которого описание, объяснение и по-

нимание этого мира невозможно по определению. Язык не делает более яс-

ным наше представление о мире, а делает возможным само это представле-

ние как представление, исключая тем самым его сведение к самому миру.

Язык подобен очкам, сквозь которые мы устанавливаем окольную связь с миром. Без этих очков нет культуры, человека, науки.

Геометрия сама по себе ничего не говорит о внешнем мире, как ариф-

метика ― о населении земли. Лишь амбивалентная установка на физическую теорию позволяет обнаружить вербальную структуру, образующую каркас физического знания. Для установления фундаментального дуализма физиче-

ского знания необходимо основательно знать как физику, так и математику.

Поэтому неудивительно, что честь такого открытия принадлежит Пуанкаре.

132

Проблему лингвистического выбора, которую ставит Пуанкаре, чело-

веку приходилось решать неоднократно. Например, сопротивление людей представлению о круглой Земле было связано с тем, что надо было решить проблему антиподов: если Земля круглая, то люди на обратной ее стороне ходят «вверх ногами». Этот предрассудок вытекал из того, что суждение

«человек ходит вверх головой» считалось очевидным и не нуждалось в опре-

делении. Определение «верха» и «низа» через отношение к поверхности зем-

ли сделало возможным решение парадокса антиподов. Проблема лингвисти-

ческого выбора имела место и при решении проблемы движения, с которой столкнулся Коперник, отстаивая свою точку зрения в споре с птолемеевцами.

Отнеся наблюдаемые движения не к небесным телам, а к наблюдателю, Ко-

перник использовал действительную тенденцию в обыденном языке о дви-

жении, которая подразумевается, но явно не формулируется ввиду ее интуи-

тивной ясности: бессознательный учет системы отсчета, без которой невоз-

можно говорить о движении. Тем самым он сделал возможным понимать то,

что люди все время подразумевали под движением. Но изменив систему от-

счета, Коперник сделал явной ошибочность другой скрытой предпосылки,

используемой людьми в повседневном разговоре о движении, а именно: Зем-

ля ― это абстрактная система отсчета, относительно которой только и можно говорить об абсолютном движении. С точки зрения Коперника наблюдаемое движение звезд и планет есть результат выбора системы отсчета. Всякое суждение о движении приобретает определенный смысл, если указана систе-

ма отсчета, относительно которой оно становится ясным. В противном слу-

чае оно является незаконченным, а тем самым и неопределенным. Таким об-

разом, происходит уточнение понятий движения и покоя.

В связи с этим представляет интерес аргументация Пуанкаре в пользу подхода Коперника против подхода Птолемея: «Перед нами видимое суточ-

ное движение звезд, суточное движение других небесных тел, а с другой сто-

роны ― сплющение Земли, вращение маятника Фуко, вращение циклонов,

пассатные ветры и т.д. Для последователя Птолемея все эти явления ничем

133

не связаны между собой; с точки зрения последователя Коперника они про-

изводятся одной и той же причиной. Говоря: "Земля вращается", я утвер-

ждаю, что все эти явления по существу находятся в тесном соотношении друг с другом, и это верно; и это остается верным, хотя нет и не может быть абсолютного пространства… Таким образом, истина, за которую пострадал Галилей, остается истиной, хотя она имеет и не совсем тот смысл, какой представляется профану, и хотя ее настоящий смысл гораздо утонченнее,

глубже и богаче»1.

Аналогичная ситуация существует и в проблеме выбора геометрии для описания физического мира. Основанием для выбора не может быть ни фор-

мальная логика, ни опыт. Рассуждая как математик, Пуанкаре отдает предпо-

чтение сохранению евклидовой геометрии в физическом познании, обосно-

вывая этот выбор психологически понимаемым принципом простоты.

Конвенционализм исходит из различия между названием объекта, ко-

торое сложилось стихийно (траектория светового луча), и понятием об объ-

екте (прямая линия), смысл которого строго определен в системе понятий.

Ведь сама постановка вопроса, является ли траектория светового луча пря-

мой линией, уже предполагает это различение. С одной стороны, сама воз-

можность отнесения вопроса к объекту основывается на интуитивной ясно-

сти отнесения названия к объекту. С другой стороны, данный вопрос уже со-

держит принятое нами определение прямой, с помощью которого только и можно экспериментально решить его. Без различения названия «траектория светового луча» и понятия «прямая линия» невозможно построить суждение

«траектория светового луча есть прямая линия». Для отнесения понятия к объекту смысл понятия должен быть строго определен. Если же мы только знаем, что данное явление есть траектория светового луча, то мы о нем еще ничего не знаем. Но если мы знаем, что это явление есть прямая линия, то наше знание свойств прямой относится и к траектории светового луча. По-

этому нельзя говорить, что в природе существуют прямые линии, а следует

1 Пуанкаре А. О науке. М., 1983. С. 280−281.

134

говорить, что некоторым предметам природы присущи свойства, совокуп-

ность которых мыслится в понятии прямой.

Высказывание вне теоретической системы является неопределенным.

Смысл понятий определяется структурой понятий, в которую они включены.

Вне системы понятие не имеет определенного содержания, поэтому вопрос об его истинности не может быть поставлен, как не может быть поставлен вопрос об истинности названия. Световой луч соответствует аксиомам Ев-

клида лишь несовершенным образом. Он подвержен физическим изменени-

ям, если изменяются физические условия. В науке неизбежен вопрос, почему мы так, а не иначе назвали тот или иной предмет, поскольку она явно форму-

лирует те предпосылки, на основе которых осуществляется подведение объ-

екта под понятие. Внеграмматические словарные реалии, соответствующие образам, которые возникают в нашем сознании помимо всякой системы обо-

значений, жестко привязаны к земному контексту, благодаря чему и несут смысловую нагрузку. Примитивные языки основываются на множестве бес-

сознательно принимаемых предпосылок, обязывающих к использованию со-

ответствующей онтологии. Они описывают внешний мир с помощью своего рода звуковых картинок, воспроизводящих каждую ситуацию в отдельности.

Такой язык лишен структуры. Предложения его не несут никакой информа-

ции помимо той, которая содержится в составляющих его элементах.

Но развитие языка связано с возникновением и усовершенствованием грамматики, в которой вычленяются грамматические функции слов. Земной контекст названия, соответствующий образам, в таком языке заменяется кон-

текстом, основанным на соглашениях. Конечно, выявление структуры, внут-

ренней языку, но внешней к объекту, предполагает наличие стихийно сло-

жившегося языка как предмета исследования, в котором неявно скрыта структура. Подобно тому, как необходимо освоение естественного языка,

чтобы приступить к изучению его грамматики, так необходимо освоение языка физики, чтобы выявить его логическую структуру. Незрелая, начина-

ющая наука исходит из единственной системы отсчета, из уверенности в су-

135

ществовании единственного способа описания мира. Это неизбежное за-

блуждение для начального этапа развития науки. Ранняя строгость была бы для нее смертельной. Но происхождение науки не дает еще ответа на вопрос о ее сущности.

Научное познание ― это договор, участниками которого являемся мы сами, поскольку мы организуем представление о мире в системе понятий,

чтобы его познать. С исторической точки зрения и с точки зрения ребенка это очевидно, поскольку очевиден искусственный характер научных постро-

ений: эволюция понятия силы от Аристотеля до Эйнштейна ― наглядное то-

му подтверждение. Наука невозможна без условных положений: «…эти условные положения представляют собой продукт свободной деятельности ума, который в этой области не знает препятствий. Здесь наш ум может утверждать, так как он здесь предписывает; но его предписания налагаются на нашу науку, которая без них была бы невозможна; они не налагаются на природу. Однако произвольны ли эти предписания? Нет. Иначе они были бы бесплодны. Опыт предоставляет нам свободный выбор, но при этом он руко-

водит нами, помогая выбрать путь, наиболее удобный»1. Таким образом, сво-

бода не есть произвол. Напротив, она исключает произвол, связанный с бес-

сознательным выбором исходных оснований науки. Критическое отношение к этим основаниям ведет к осознанию их условного характера, что делает возможным корректный учет опыта в их выборе, поскольку бессознательный выбор заменяется сознательным.

Необходимое условие научной критики конвенционализма ― осозна-

ние той реальной проблемы, неудовлетворительным решением которой он является. Пуанкаре убедительно доказал, что в рамках одних и тех же эмпи-

рических фактов возможно множество теоретических построений. Геомет-

рия, согласно Пуанкаре, является, с одной стороны, формой выражения фи-

зических законов, с другой ― методом измерения. Исходя из такого понима-

ния, он предвосхищает эйнштейновский переворот в физике. Анализируя ги-

1 Пуанкаре А. О науке. М., 1983. С. 8.

136

потезу Лоренца, выдвинутую для интерпретации опыта Майкельсона ― Морли, Пуанкаре пишет: «…если бы мы приняли принцип относительности,

то в законе тяготения и электромагнитных законах мы нашли бы общую по-

стоянную ― скорость света. Точно так же мы встретили бы ее во всех других силах какого угодно происхождения, что можно объяснить только с двух то-

чек зрения: или все, что существует в мире, ― электромагнитного происхож-

дения, или же это свойство, являющееся, так сказать, общим для всех физи-

ческих явлений, есть не что иное, как внешняя видимость, что-то связанное с методом наших измерений. Как же мы производим наши измерения? Прежде мы ответили бы: перенося тела, рассматриваемые как твердые и неизменные,

одно на место другого; но в современной теории, принимая во внимание со-

кращение Лоренца, это уже неверно. Согласно этой теории двумя равными отрезками ― по определению ― будут такие два отрезка, которые свет про-

ходит в одно и то же время. Может быть, достаточно только отказаться от этого определения, чтобы вся теория Лоренца была совершенно уничтожена,

как это случилось с системой Птолемея после вмешательства Коперника. Во всяком случае, если последнее и произойдет, это еще не докажет, что усилия Лоренца были бесполезными, ибо и Птолемей… отнюдь не был бесполезен для Коперника»1. Таким образом, даже предвосхищая подход Эйнштейна,

Пуанкаре предпочитает оставаться в рамках привычного стиля мышления,

основанного на механическом представлении эфира, что привело к трактовке релятивистских эффектов как видимости, связанной с методами наших изме-

рений. Поэтому французский ученый сравнивает свой подход с подходом Птолемея, а не Коперника.

Итак, несомненной заслугой Пуанкаре является убедительное доказа-

тельство амбивалентности физического познания, основанного на геометри-

ческих предпосылках. Поскольку в опыте мы не можем отделить геометрию от физики, то говорить об истине физической теории становится бессмыс-

1 Пуанкаре А. О динамике электрона. Цит. по: Альберт Эйнштейн и теория гравитации. М., 1979.

С. 88.

137

ленным. Доказывая вслед за Кантом невозможность экспериментальной про-

верки геометрии, Пуанкаре одновременно утверждает возможность исполь-

зования в физическом познании неевклидовых геометрий, что было под-

тверждено с построением релятивистской физики.

Вместе с тем решение проблемы соотношения геометрии и физики,

предложенное французским ученым, ограничено. Говоря о свободе выбора геометрии в физическом познании, он саму свободу понимает в рамках фор-

мально-логической совместимости языка геометрии и физических законов,

игнорируя гносеологический аспект проблемы. Поэтому нефилософский подход ставит гносеологическую проблему истинности физического знания.

Можно сказать, что психологически понимаемый принцип простоты, исполь-

зуемый Пуанкаре как исходное требование к геометрии, применяемой в фи-

зике, является, выражаясь в стиле самого Пуанкаре, результатом бессозна-

тельного с философской точки зрения выбора. Ведь информационная ем-

кость евклидовой геометрии меньше любой другой геометрии и поэтому она отражает мир с большей степенью огрубления. Правда, следует подчеркнуть,

что Пуанкаре, будучи большим ученым, не идет до конца в своих выводах,

которые сделал Ле Руа, исходя из естественно-научного конвенционализма французского мыслителя. И, наконец, Пуанкаре игнорирует риманову кон-

цепцию неоднородных пространств, без учета которой корректное решение проблемы истинности физического познания невозможно, что было доказано Эйнштейном при построении общей теории относительности.

§ 6. Неопозитивизм

Неопозитивизм как третий этап в эволюции позитивизма стал склады-

ваться в 20-е годы ХХ столетия. Он известен как «логический позитивизм», «логический атомизм», «логический эмпиризм», «аналитическая филосо-

фия», «лингвистическая философия». Близок к нему по духу операционализм П. Бриджмена, который появился на свет в это же время. Обычно неопозити-

визм в узком смысле слова понимается как логический позитивизм, который

138

зародился в «Венском кружке». Наиболее яркими представителями его были М. Шлик, Р. Карнап, Г. Рейхенбах, Ф. Франк. Огромное влияние на станов-

ление и эволюцию неопозитивизма оказали Б. Рассел и Л. Витгенштейн.

Переход от махизма к неопозитивизму был тесно связан с необходимо-

стью философского осмысления результатов революции в физике, связанных с построением теории относительности и квантовой механики. Продолжая позитивизм О. Конта и Э. Маха, неопозитивисты обратили внимание на роль логики и математики в научном познании. Разделяя с предшествующим по-

зитивизмом боязнь метафизики, логический позитивизм учитывает матема-

тическую логику Б. Рассела и А. Уайтхеда и естественно-научный конвенци-

онализм А. Пуанкаре в построении своей концепции философии науки. Важ-

но подчеркнуть, что родоначальники неопозитивизма были в основном про-

фессиональными учеными либо в сфере математики и логики, либо в сфере естествознания. В этом кроется сила и слабость их учения. Невежество в фи-

лософии проявлялось в их наивной и самоуверенной критике классического философского наследия, в частности, в нативистской трактовке гносеологии Канта. Представители логического позитивизма признают авторитет Юма,

философию которого они пытаются развить, учитывая достижения матема-

тической логики. Отличное владение наукой, виртуозное использование язы-

ка математической логики дало возможность именно логическому позити-

визму впервые в истории человеческой мысли построить целостную концеп-

цию науки, тогда как у его предшественников Маха и Пуанкаре их методоло-

гические идеи были вплетены либо в контекст философской системы, либо в контекст самой науки. О методологии научного познания как самостоятель-

ной научной дисциплине мы сегодня говорим благодаря именно неопозити-

визму.

139

Доктрину неопозитивизма можно резюмировать в следующих принципах:

1. Предметом философии являются не вещи и не ощущения, а язык,

прежде всего, язык науки. О внешнем мире говорит наука, а не философия.

Философия не дает знания о мире. Она имеет дело не с внешним миром, а с языком, то есть с тем, что о нем говорят. Язык ― подлинный предмет фило-

софии. Все философские проблемы ― это языковые проблемы. Наука имеет дело с объектами, философия ― с утверждениями об этих объектах. Если традиционная метафизика сравнивала предложения с реальным миром, то наука с точки зрения неопозитивизма сравнивает одно предложение с дру-

гим, поскольку только знание соизмеримо со знанием. Таким образом,

неопозитивизм не против философии, а против метафизики как знании о ми-

ре, качественно отличном от научного знания о мире. Такое переопределение предмета философии стало возможным лишь благодаря усложнению самой науки и ее языка.

2. Основной вопрос неопозитивизма ― критерий отличия научных вы-

сказываний от ненаучных. В качестве такого критерия выступает принцип верификации: только и только то предложение научно, если его истинность может быть установлена наблюдением; если же это невозможно сделать, то предложение не научно. В науке существуют два класса высказываний:

1)предложения логики и математики, которые носят аналитический характер и не дают нового знания, определяя лишь форму, а не содержание знания;

2)предложения науки, носящие содержательный характер и дающие новое знание, так как непосредственно связаны с чувственным содержанием.

Содержательные высказывания, непосредственно выражающие чувственные данные называются атомарными (протокольными) предложениями, а их ком-

бинация ― молекулярными предложениями. Таким образом, неопозитивизм

140