r2005lib_p

«Зеленой книги» – «Решение проблемы демократии (Власть народа)», в которой попытался в концентрирован ной форме выразить свои взгляды на «народовластие». В этой небольшой по объему книге он критически рассмотрел основные атрибуты либеральной и марксистской политических моделей и в кач е- стве альтернативы выдвинул «преобразованный» вариант своей концепции «прямого народовластия», осуществляемого на основе народных конгрессов и народных комитетов – системы «непредставительной демократии», дающей «окончательное решение проблемы орудия власти»12.

Вначале 1978 г. в Ливии вышла вторая часть «Зел еной книги», озаглавленная «Решение экономической проблемы (Социализм)». В ней М. Каддафи изложил экономические основы «ливийского народовластия», лишенного, по мнению автора, недостатков, присущих как капиталистической, так и ко м- мунистической системам, и идущего им на смену. Выход в свет второй части «Зеленой книги», в которой М. Каддафи предложил свои «рецепты» освобождения «от гнета, эксплуатации и порабощения», был преподнесен общественности в качестве

«экономического путеводителя» в некий новый мир, где все «свободны, равноправны во власти, богатствах и оружии» 13.

В1979 г. в Ливии была опубликована третья часть «Зеленой книги» М. Каддафи, посвященная социальным проблемам, которую автор озаглавил «Общественный аспект третьей м и- ровой теории». В этой части своего идеологического труда л и- вийский лидер представил свои взгляды на такие социологич е- ские категории, как личность, семья, племя и нация, а также

выдвинул собственные модели организации системы образования и социального досуга14.

В последующие годы, после полного издания «Зел еной книги» в трех частях, началась беспрецедентная для истории Ливии широкомасштабная кампания по пропаганде новой идеологии и легитимации каддафиевской модели «социального спасения», включавшая ежегодные многотысячные переиздания главного труда М. Каддафи, переводы на десятки языков, публикацию исследований и комментариев к «Зеленой книге», во много раз превзошедших по объему работы, статьи и в ы- сказывания самого ливийского лидера, и, наконец, создание в Триполи Всемирного центра изучения и исследования «Зел е- ной книги», а также организацию многочисленных международных конференций, посвященных теории М. Каддафи15. Ливий-

120

ская элита начала представлять «третью мировую теорию» как законченную политико-философскую систему, противопоставляемую либерализму и марксизму. При этом подчеркивалось, что «Зеленая книга использует научный метод в исследовании тех или иных явлений и событий»16. Создание целой индустрии по политической мифологизации обыденного сознания способствовало сохранению «харизмы» М. Каддафи в глазах ливийского населения, а лозунги «Зеленой книги», провозглашав шиеся на собраниях и митингах, появлявшиеся на транспарантах

ипропагандировавшиеся средствами массовой информации, звучали привлекательно и оказались доступными для ш ироких масс, что позволило «третьей мировой теории» на дес ятилетия укрепиться в качестве официальной государственной идеологии СНЛАД.

Несмотря на попытки М. Каддафи представить концепцию «ливийского народовластия» как универсальную модель социального развития, «третья мировая теория», безусловно, была рассчитана в первую очередь на потребление внутри Ливии. М. Каддафи попытался коррелировать собственные теоретические разработки, свою модель модернизации «левого типа»

сплеменным менталитетом ливийцев. Ливийский лидер созд а- вал «Зеленую книгу», учитывая политическую культуру и эр у- дицию бедуинов, зачастую намеренно упрощая формулировки

иотдавая предпочтение тезисной (подчас катехизисной) форме изложения материала как наиболее эффективному средству идеологизации масс. Элите необходимо было создать учение, понятное широким слоям населения, но при этом освещенное авторитетом науки. Поэтому игнорирование намеренного примитивизма «третьей мировой теории», не прин и- мающее во внимание социокультурных условий, в которых развивалась эта концепция, кажется не совсем обоснованным.

Вполитической истории Ливии М. Каддафи стал первым теоретиком, выдвинувшим и реализовавшим на практике со б- ственную идеологическую модель. И если на начал ьном этапе теоретические разработки М. Каддафи «вписывались» в общие тенденции развития социалистических идей на Арабском Востоке и в целом представляли собой заимствование насеровской модели, то после опубликования «Зеленой книги» конце п- ция «ливийского народовластия» стала представлять собой «экзотический» вариант модернизации «левого типа» среди многочисленных немарксистских теорий «арабского социализ-

121

ма». Ливийская политическая элита все больше стремилась придать джамахирийской идеологии «мировое значение». В этой связи, несмотря на то, что разработки М. Каддафи не сопоставимы по своим масштабам17 с многотомными сочинениями классиков «левой мысли», заметно отличающимися своей ф и- лософской культурой от пропагандистской продукции СНЛАД, поиск «места» модели «ливийского народовластия» в спектре «левых взглядов» представляется вполне допустимым.

Наиболее логичным методом в этом сравнительном ан а- лизе представляется поочередное сопоставление каждого из аспектов концепции М. Каддафи с разработками арабских, европейских и русских «левых» теоретиков.

Парламентаризм и «представительная демократия»

Политические воззрения М. Каддафи отличались резким неприятием доктрины либерализма. Свою критику либеральнодемократической системы ливийский лидер начал с анализа парламентской формы правления: «Парламенты стали узаконенным барьером, отстранившим массы от участия в политике и монополизировавшим их власть», оставив обществу «право стоять в длинных очередях к урнам на избирательных учас т- ках… Люди, подобно четкам, безропотно передвигаются в длинных очередях, чтобы бросить в изб ирательные урны свои бюллетени, – точно так, как они бросают обрывки бумаги в у р- ны для мусора». Референдумы и представительную демократию, при которой «один депутат представляет тысячи, сотни тысяч и даже миллионы л юдей», М. Каддафи охарактеризовал как «фальсификацию демократии»18.

Учитывая то, что «левая мысль» изначально возникла как альтернатива либеральным моделям модернизации, неприятие парламентаризма и института выборов как неотъемлем ого атрибута либерально-демократической системы, обеспечивающего существование политической элиты, притязающей на выражение интересов общества в целом, было характерн о для большинства «левых» теоретиков. Механизмы представительства исконно воспринимались ими как своего рода фильтры, исключающие возможность прямого включения масс в структ у- ры власти. Так, например, по мнению К. Маркса, «парламентарная республика – единственно возможная форма господства буржуазии»19, а «вместо того, чтобы один раз в три или

122

шесть лет решать, какой член господствующего класса должен представлять и подавлять народ в парламенте, вместо этого избирательное право должно служить народу»20. В.И. Ленин утверждал, что либеральный «демократизм всегда сжат тесными рамками капиталистической эксплуатации и всегда ост а- нется поэтому, в сущности, демократизмом для меньши н- ства..., при обычном, мирном течении событий большинство населения от участия в общественно-политической жизни отстранено»21. Развернутую критику системы референдумов представил и П.А. Кропоткин: «Стоит ли рассказывать о том, как избирательные агенты и комитеты «подготовляют», «устраивают» и обставляют выборы (у них на это целый в о- ровской язык!); как они раздают направо и налево обещания – политические на собраниях и личные в частных разгов о- рах?»22. «Представительское правление послужило буржуазии для того, чтобы воздвигнуть плотину против захватов королевской власти», поэтому «когда народу приходится подавать голоса за всяких пройдох, добивающихся чести быть его представителями и претендующих на то, что они все знают, все

сделают и все устроят, он, конечно, делает ошибку за оши б- кою»23.

Критически проанализировав существующие политические системы, М. Каддафи пришел к выводу, что либеральная д е- мократия – «это наиболее жестокая и беспощадная форма диктаторского режима»24. Следует отметить, что этот тезис л и- вийского лидера во многом перекликается с «программными» заявлениями «западных марксистов» и «левых фрейдистов», уподоблявших доминирование идеологии, манипуляцию сознанием и логику функционирования репрессивных механизмов в либеральной политической системе организованному государственному насилию и антиперсонализму тоталитарных режимов. Либеральная политическая система характеризовалась ими как «индустрия культуры, являющаяся, возможно, наиб о- лее изощренной и злокачественной формой тоталитаризма» 25.

От отрицания практики референдумов ливийский лидер перешел к неприятию любых форм «представительн ой демократии». Но в отличие, например, от В.И. Ленина, считавшего, что «выход из парламентаризма, конечно, не в уничтожении представительских учреждений и выборности»26, М. Каддафи сформулировал лозунги «Никакого представительства от имени народа!» и «Власть должна полностью принадлежать наро-

123

ду!»27, считая, что при сохранении выборной системы неизб е- жен «отказ от власти в пользу избра нного лица»28.

Отрицание любых представительных форм правления как разновидности статусной дифференциации было характерно для «левого» радикализма: «На этой фикции мнимого народн о- го представительства и на действительном факте управления народными масс незначительною горстью привилегированных избранных или даже не избранных толпами народа, согнанных на выборы и никогда не знающими, зачем и кого они выбирают; на этом мнимом и отвлеченном выражении общенародной мысли и воли, о которой живой народ не имеет даже малейш е- го представления, основываются одинаковым образом и теория государственности, и теория так называемой революционной диктатуры»29.

По существу, в своей критике представительных форм правления М. Каддафи выступил с «крайне левых» позиций, последовательно отвергнув все основные атрибуты либеральной политической системы. В то же время следует от метить, что в рамках арабской «левой мысли» М. Каддафи представил достаточно оригинальную концепцию: в своей резкой критике любых форм «представительной демократии» воззрения ливийского лидера явно выделялись из комплекса арабских теорий «государственного социализма».

Партии и классы

Отвергнув парламентаризм, М. Каддафи закономерно пришел к отрицанию принципа многопартийности как гаран тии функционирования политических элит. В одном из своих в ы- сказываний ливийский лидер наиболее ярко сформулировал собственную позицию: «Либеральное общество современных индустриальных систем вымирает… Одна из самых заразных спор, которые выделяет этот больной организм, есть мног о- партийная система»30. По мнению М. Каддафи, борьба партий за власть неизбежно приводит к расколу общества, доводит социально-политические противоречия до стагнации.

Однако ливийский лидер подверг критике не только либ е- ральные политические системы, но и коммунистическую практику, не только принцип многопартийности, но и тезис о гл а- венствующей роли партии: «С точки зрения подлинной д емократии недопустимо, чтобы одна партия правила всем народом… Партия зиждется на деспотическом авторитарном при н-

124

ципе подчинения народа партии». Ливийский лидер подчеркнул и неизбежность формирования партийной иерархии: «Партия, создаваемая определенным классом, постепенно подменяет собой класс... Руководство партии становится представителем интересов членов партии, а затем партийный лидер делается представителем интересов партийного руководства»31.

Эти высказывания М. Каддафи также фактически совпали с воззрениями «левых» революционных радикалов. «Нет партий, … нет политических организаций, а есть кучки шарлат а- нов, которые во имя личных выгод… уничтожают трудовой народ», – писал в свое время украинский анархист Н.И. Ма х- но32. На неизбежное вырождение правящей партии в модифицированную форму политической элиты указывал, например, Ф. Фанон: «Партия превратилась в щит, отделяющий массы от руководителей… После достижения революции партия погружается в летаргию… Партия становится средством продвиж е- ния частных лиц по служебной лестнице… Она все более и б о- лее явно превращается в антидемократическую силу, орудие принуждения»33.

Каддафиевская критика марксистской доктрины распространялась и на тезис о диктатуре пролетариата, целесоо б- разность которой ливийский лидер отрицал: «С точки зрения истинной демократии, нельзя оправдать класс, подавляющий во имя своих интересов остальные классы… Рабочий класс, подавив другие классы, становится персонификатором всего общества, то есть олицетворяет его материальную и социал ь- ную базу»34. Отрицая диктатуру пролетариата как средство уничтожения классовых различий35, ливийский лидер отметил, что в любом приобщающемся к властным функциям классе «генетически» заложено стремление к узурпации всей полит и- ческой власти, и подчеркнул неизбежность вырождения пролетарского авангарда в новую элиту: «С течением времени в недрах самого рабочего класса начинают проступать черты уничтоженных классов», «после падения субъекта власти, за чье свержение боролись массы, авангард превращается в элиту, монополизируя власть и богатство»36.

Взгляды М. Каддафи на диктатуру пролетариата вполне сопоставимы с анархистской критикой марксизма: «Между р е- волюционною диктатурою и государственностью вся разница состоит только во внешней обстановке. В сущности, они представляют собой одно и то же управление большинства мен ь-

125

шинством... Поэтому они одинаково реакционны, имея как та, так и другая результатом непосредственным и непременным упрочнение политических и экономических привилегий управляющего меньшинства и политического и экономического ра б- ства народных масс»37. По мнению М.А. Бакунина, ни один класс не может совпасть по своему численному составу с гос у- дарством, которое в действительности никогда не представит собой даже его большинства: «Спрашивается, если пролет а- риат будет господствующим сословием, то над кем он будет господствовать? Значит, останется другой пролетариат, который будет подчинен этому новому господству, новому государству. Например, хотя бы крестьянская чернь» 38. «Анархистская революция выходит далеко за интересы одного класса»39, – писал итальянский анархист Э. Малатеста.

Согласно М. Каддафи, и либерализм, и марксизм – попытки унифицировать материальную базу общества, доктрины, политическая риторика которых имеет своей целью легитим а- цию правящего меньшинства. Следует отметить, что такая критика марксизма «слева» не была характерна для арабских социалистов, как правило, отвергавших тезис о диктатуре одного класса, однако признававших определяющую роль партии или авангардной политической организации в осуществлении социалистических преобразований40.

Однако включение концепции «ливийского народовластия» в леворадикальное крыло «немарксистских» социалистических теорий лишь вследствие совпадения взглядов на «представ и- тельную демократию» вряд ли правомерно.

Развитие «левых взглядов» в Ливии было нюансиро вано рядом факторов, в первую очередь этносоциального характ е- ра. М. Каддафи, создавая свою концепцию, разумеется, не мог не учитывать ливийского контекста, в котором многопарти й- ность, как правило, оказывалась синонимом трайбализма. Сегментарная структура традиционных политических институтов способствовала превращению парламента в «плацдарм» межплеменной борьбы, представавшей в форме политической конкуренции различных социальных сил, а однопартийная с и- стема в глазах широких масс означала монополизацию власти каким-либо кланом (до 1969 г. подобной политической силой был клан ас -Сенуси). Многие положения «третьей мировой теории», в том числе неприятие любых форм «представител ь- ной демократии», диктовались незыблемой ливийской дей-

126

ствительностью: «Партия – это племя современной эпохи, это

– клан… Борьба партии за власть ничем не отличается от борьбы за власть между племенами и кланами» 41. Негативное отношение к многопартийной системе еще до револ юции 1969 г. стало определяющим в политической культуре ливийцев, например, поэт А.Р. аль-Махдави в одной из своих касыд п и- сал: «Все эти партии – одно несчастье, за ними потянутся, как

хвосты, смуты раскола. Если же раскол поразит нацию, она погибнет»42.

Кроме того, либерально-демократические формы правления «западного образца» продолжали ассоциироваться у арабов с неоколониализмом. А попытки создания авангардной п о- литической организации в соседнем Египте не увенчались успехом. В этих условиях М. Каддафи стремился создать политическую систему, которая смогла бы нейтрализовать межпл е- менные противоречия, которая не ассоциировалась бы с партийностью, но в то же время смогла бы стать эффективным средством легитимации власти революционной элиты и мобилизации населения. В существовавших условиях парламентаризм объективно не способен был решить этих задач, поэтому наиболее оптимальным М. Каддафи счел использование «левых» лозунгов, получивших к 70-м гг. ХХ в. широкое распространение в арабских странах: «Во всех случаях народ не я вляется ни классом, ни партией, ни племенем, которые представляют собой лишь часть народа, составляя меньшинство»43.

Ориентация на революцию

Политические воззрения М. Каддафи отличало неприятие умеренного реформизма и установка на революцию как «еди н- ственное средство уничтожения эксплуатации»44: «поэтапная реформа в одной из сфер уклада жизни, сколь бы радикальна она ни была, не является революцией» 45. Революционная риторика М. Каддафи в целом оказывалась сопоставима с декл а- ративными заявлениями арабских социалистов, например – Г.А. Насера: «Революция – это захват власти ради коренных перемен»46. При этом «третья мировая теория» отвергала марксистскую схему смены исторических формаций, согласно которой социалистической революции должна предшествовать буржуазная: «От феодального… общества возможен переход к социалистическому джамахирийскому обществу, минуя… другие этапы общественного развития»47.

127

Понятие революции было предметом серьезного исследования большинства «левых» теоретиков, значительная часть которых отдавала предпочтение радикальным преобразованиям в противовес умеренному реформизму. В теоретических построениях многих социалистов революция трактовалась как эпоха прогресса, как неизбежный элемент эволюции, задающий новый вектор развития. Помимо социальной функции революция зачастую несла и этическое содержание: «Зарожд а- ясь в уме отдельного человека, идея справедливости должна стать социальной идеей, вдохновляющей революцию… Революция… дает возможность справедливости, неясно осознанной раньше, проявиться во всей чистоте и полноте своей основной мысли… Нужна революция – глубокая, беспощадная, которая не только переделала бы хозяйственный строй, осн о- ванный на хищничестве и обмане, не только разрушила бы п о- литические учреждения, построенные на владычестве тех н е- многих, кто успеет захватить власть путем лжи, хитрости и насилия, но также расшевелила бы всю умственную и нравственную жизнь общества, вселила бы в среду мелких и жа л- ких страстей животворное дуновение высоких идеалов, чес т- ных порывов и великих самопожертвований»48. Эта этическая «составляющая» теории революции не утратила своего знач е- ния и в ХХ в. Один из основоположников «западного марксизма» Г. Лукач писал: «Революция с помощью насилия ставит на место прежнего, воспринимаемого как «несправедливый» правового порядка новое – «верное», «справедливое» – право»49.

Такую эстетику революции пытался представить и М. Каддафи: «Революция – это коренное изменение, которое осуществляется непосредственно массами с целью разрушения несправедливых общественных, экономических и политических отношений и установления вместо них справедливых гуманных отношений». Однако положения «третьей мировой теории», как правило, переходили в от кровенную апологетику ливийской революции: «Только джамахирийская революция ставит целью установление власти народа и уничтожение всех других субъектов управления»50.

М. Каддафи указывал на неизбежность революционного насилия: «Революционное насилие – это необходимость, а не только возможность; без революционного насилия нет рев о- люции… отнять монополию на власть и оружие, ликвидировать эксплуатацию можно только путем революционного насилия»51.

128

Неотвратимость «насилия» по отношению к правящим элитам неоднократно подчеркивалась «левыми»: «Не может быть революции без широкого и страстного разрушения, разрушения спасительного и плодотворного, потому что именно из него и

только посредством него зарождаются и возникают новые м и- ры», – считал М.А. Бакунин52. «Только насилие, насилие, со-

вершаемое людьми, помогает массам понять социальные и с- тины и дает ключ к ним», – утверждал Ф. Фанон53. «Насилию социализм обязан теми высокими моральными ценностями, благодаря которым он несет спасение современному миру», – писал теоретик синдикализма Ж. Сорель54.

Значительное число «левых» теоретиков выделяло особую роль революционного авангарда в ходе радикальных социал ь- но-политических преобразований: «Революция есть, несомненно, самая авторитарная вещь, какая только возможна. Р е- волюция есть акт, в котором одна часть нас еления навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков и пушек, то есть средств чрезвычайно авторитарных»55. Причем подобные высказывания были характерны не только для социал и- стов-государственников, но и для «антиавторитарных левых» и даже анархистов (например, П.А. Кропоткина): «Везде и всегда революции делались меньшинством. Даже среди тех, кому революция приносит прямые выгоды, всегда встречается только меньшинство, готовое отдаться ей»56. «Освободить народ от тирана, а затем лишить его вождя, не научив пользоваться свободой, снять с себя ответств енность власти – значит передать его связанным по рукам и ногам другому тирану. Револ ю- ции без диктатуры не бывает», – писал Ж.П. Сартр57.

М. Каддафи также отмечал авангардную роль революционного меньшинства, подчеркивая, что революция «осуществляется не всем обществом, а только теми, кто проявит иници а- тиву и смелость выразить волю общества»58. На практике ливийская революция, действительно, имела четко выраженный бланкистский характер: переворот был осуществлен немногочисленной военной элитой, сформировавшей СРК – авторитарный орган революционной диктатуры. Однако М. Каддафи подчеркивал необходимость «наличия у революционного движения революционной теории»59. Этот тезис ливийского лидера фактически совпадал с ленинским «Без революционной теории не может быть и революционного движения»60. В дальнейшем, когда практика военных переворотов в арабских стра-

129