По мнению ряда историков, такая возможность у нацистов существовала.
Как бы там ни было, но, по мнению парагвайского политика и ученого Хуана Стефанича, поражение Боливии разрушило перспективы создания «германского блока» в Южной Америке[1173].
Поскольку германские общины нередко держали в своих руках не только военные, но и экономические рычаги в государствах региона, то перспектива их нападения на союзников Вашингтона и самих американцев в Южной Америке была вполне реальная.
Случись это – кроме Европейского и Тихоокеанского театров военных действий мог появиться еще один – латиноамериканский.
Вданном случае Вашингтону пришлось бы еще туже «затянуть пояс»: уже в 1942 г. экономика США испытывала дефицит стратегических материалов, необходимых для ведения войны. Не случайно, что тогда улицы американских городов украшали плакаты, призывавшие девушек жертвовать свои чулки (их материал шел на изготовление парашютов) в пользу нуждающейся в армии.
Вслучае появления еще одного, «Латиноамериканского» фронта, на повестке дня также стоял вопрос о параметрах дальнейшего участия США во Второй мировой войне, поскольку из этого региона они получали многие стратегические материалы. И если бы это снабжение прервалось хотя бы на месяц, то американцам пришлось бы очень туго.
Разумеется, учитывая американскую военную мощь, в течение полугода – максимум года Вашингтон бы восстановил здесь свои позиции. Однако это могло заметно отсрочить и затянуть его операции на Тихом океане и особенно в Европе.
Роль белогвардейцев в победе над Боливией в «Чакской войне 1932–1935 гг
О том, какую роль сыграли русские добровольцы в Чакской войне, пишут сами парагвайцы: «В нашей армии к началу войны не было опытных офицеров, и участие русских стало решающим…» [1174]
И хотя было бы большим преувеличением считать, что именно наши соотечественники «выиграли войну», как хочется представить многим, но все же они сильно помогли Парагваю в достижении
победы. Лучше всего в пользу этого утверждения говорит один из экспонатов асунсьонского военного музея – с виду простая доска, найденная в брошенном боливийцами окопе. Этот предмет примечателен нанесенной на него химическим карандашом надписью: «Если бы не проклятые русские офицеры, мы ваше босоногое воинство давно загнали бы за реку Парагвай».
Впрочем, этот экспонат недолго украшал Военный музей Асунсьона: вскоре его предусмотрительно убрали в «запасники», очевидно, чтобы не огорчать собственное самолюбие[1175].
Кроме Беляева, немало сделали для победы Парагвая и генерал Николай Эрн со своим сыном-полковником парагвайской армии Сергеем, строя фортификационные сооружения на наиболее угрожаемых участках, по достоинству оцененные и парагвайцами, и их противниками – боливийцами, сломавшими о них зубы[1176].
Вообще же, глядя на действия русских офицеров и генералов в Парагвае, создается впечатление, что они словно устроили соревнование в воинской доблести – кто лучше?
Впрочем, от них не отставали и находившиеся в тылу. Относительно их службы имеются такие воспоминания: «Ученыефизики, математики, архитекторы и инженеры разрабатывали для Парагвая системы оружия и бомбометания, инструктировали пилотов, обучали своих коллег основам передовой фортификации»[1177].
Не отставали от них и женщины. Так, многие из их жен устроились в госпитали и почти все свое время посвящали уходу за ранеными. Например, согласно имеющимся источникам, «неоценимую помощь оказали парагвайцам военные врачи и вместе с ними сестры милосердия: Вера Ретивова, Наталья Щетинина, Софья Дедова и Надежда Конради»[1178].
В любом случае, каждый из русских жителей страны, находясь на своем месте, приближал долгожданную победу.
Впрочем, сам генерал Беляев отнюдь не переоценивал влияние Чакской войны и, соответственно, белогвардейцев на мировые события. Так, в своем письме полковнику Добрынину он писал 27 сентября 1933 г.: «Как ни велико моральное значение нашего дела, размеры его – микроскопические, так как парагвайское государство меньше Кубани по размерам и во много раз слабее Дона»[1179].
Сколько же их было, «русских парагвайцев»?
Сколько же русских приняло активное участие в этой войне? До сих пор точных данных не было, и, соответственно, в печати «гуляют» данные от «30 с лишним» до «тысяч русских добровольцев».
Например, ранее некоторые журналисты, не особенно погруженные в тему, «хватались» за следующий факт, из которого делали неподтвержденные выводы: речь идет о том, что для закрепления Чако Бореаль за Парагваем Беляев предлагал и даже пытался (неудачно) создать в Чако казачье войско из казаковэмигрантов, которых хотел поженить на парагвайках и индейских женщинах, поселив в спорном районе.
Это новое Парагвайское казачье войско, по мысли Ивана Тимофеевича, должно было успешно защитить Чако от поползновений боливийцев[1180].
Впрочем, несмотря на появление некоторых публикаций (преимущественно в так называемых «казачьих изданиях», в которых утверждается о наличии в Парагвае «сотен и тысяч казаков», якобы принявших участие в войне с Боливией 1932–1935 гг., никаких доказательств в пользу данной версии, равно как и о «многотысячных казачьих лавах, атковавших боливийцев», авторы подобных статей не представили.
Причем, как свидетельствует писавший в апреле 1934 г. с фронта казак войсковой старшина Ергунов, «никаких «русских дивизий» и «казачьих лав», как писали некоторые газеты, здесь и в помине не было, все это плод болезненного воображения людей, истомленных надеждами на это»[1181].
По данным же парагвайских газет, по зову И.Т. Беляева к имевшимся 30 с лишним добровольцам за первые два года войны в Парагвай приехали не менее 120 русских военных[1182].
Правда, как известно, далеко не все из них отправились на фронт
– некоторые предпочитали заниматься земледелием, как, например, прибывшая в разгар Чакской войны группа белоэмигрантов из Люксембурга. Впрочем, на завершающем этапе некоторые ее члены все же вступили в парагвайскую армию и участвовали в боевых действиях.
Данные самих же русских парагвайцев относительно числа
сражавшихся за Парагвай односумов сильно колеблются от 45[1183] до 86[1184] (по офицерам и генералам).
Следует заметить, что верхнюю границу здесь приводил не участвовавший в боевых действиях против Боливии М.Д. Каратеев, тогда как участник Чакской войны Александр Дмитриев-Экштейн говорил о 56 волонтерах[1185].
По другим данным, тогда в парагвайских вооруженных силах служили два русских генерала, восемь полковников, четыре подполковника, 13 майоров и 23 капитана (50 человек)[1186].
По сути, эти данные подтверждает войсковой старшина Ергунов в апреле 1934 г. с фронта: «Нас не так-то уж и много! Всех вместе нас здесь нет и 60 человек»[1187].
Однако имеющиеся источники говорят лишь о начальствующем составе, тогда как с русскими солдатами (пусть и крайне немногочисленными) отношения поддерживались не всегда. Кроме того, до окончания войны тогда был еще год с небольшим, и кто-то мог вступить в парагвайский строй позднее апреля 1934 г.
Споры о «русской жертве»
Стоит заметить, что далеко не все русские оценивали по достоинству подвиги своих соотечественников в Парагвае. Сегодня, в годы гласности и отсутствия идеологического контроля, наблюдается повышенный интерес к деятельности белоэмиграции. Это касается и истории русских в Парагвае, которые и там, за многие тысячи километров от Родины, гордо продолжали нести русское знамя, всей своей жизнью доказывая то, что Россия жива.
Однако в советское время их нередко ругали, подчас называя «наемниками» и даже «сподвижниками фашистов». Не случайно, что некоторые отечественные историки того времени и эмигранты-«возвращенцы», поднявшие перед коммунистами белый флаг и вернувшиеся в советскую Россию, в своих немногочисленных и малоинформативных работах выставляли того же Ивана Тимофеевича Беляева беспринципным авантюристом, виновным в разжигании Чакской войны[1188].
Это касается даже его племянницы Е.М. Спиридоновой, настроенной просоветски и также возвратившейся в СССР после Второй мировой войны[1189].
Написанные такими деятелями книги рассказывают о работе белоэмигрантов очень тенденциозно, передергивая факты и излагая заведомую ложь. Все передается в негативном свете, почти ничего не говорится об их выдающейся роли в развитии Парагвая, о заслуге И.Т. Беляева в сбережении культуры индейцев этой страны и о том, что, во многом благодаря им, планы нацистов захватить Латинскую Америку потерпели крах.
При этом неоднозначно относились к деяниям русских парагвайцев и представители самой эмиграции, многие из которых ругали их на чем свет стоит. Во-первых, зачастую делали это «левые» эмигранты первой волны, уехавшие еще в царские времена из-за политических и религиозных преследований на Родине.
Во-вторых, среди самих белоэмигрантов было немало простых завистников, которые, с одной стороны, не могли похвастаться подобными достижениями, а с другой стороны, боялись или не могли ехать в далекий Парагвай.
Многие из них, завидуя их успехам, называли их «наемниками», «кондотьерами» и «продажными псами»[1190].
Ругали и самого И.Т. Беляева, обвиняя его в том, что он наживается на русском «пушечном мясе»[1191].
Представители прогерманских кругов обрушились на него за то, что он «портил» их взаимоотношения с нацистами, в которых они видели союзников в борьбе против коммунистов.
Впрочем, критиковали действия Беляева и сторонники «англофранцузской ориентации». Так, один из самых известных белых вождей генерал А.И. Деникин заявил о бессмысленности жертв русских в Чакской войне. После этого в номере 4360 от 28 февраля 1933 г. «Последних Новостей» появилась развернутая статья князя Я. Туманова, в которой он дал ему такую отповедь: «В распре между чужими народами зарубежное воинство не может принимать участие», – говорит генерал Деникин и затем с грустью цитирует письмо о доблестной смерти на Парагвайском фронте капитана Серебрякова, закончив эту часть своей речи утверждением, будто «подвига там не было, ибо не было идеи».
Настоящим письмом мне хотелось бы осветить для русского зарубежного общественного мнения вообще и перед читателями «Часового» в частности, роль русских в Парагвайско-боливийской войне и попутно показать, что большинстве русских офицеров на парагвайской службе, в том числе и капитан Серебряков, отнюдь не являются простыми наемниками. И, следовательно, красивая смерть последнего, а также сложившего свою голову после него ротмистра Касьянова были именно подвигами и подвигами красивыми, коими могут и должны гордиться их соратники.
Парагвай – одна из немногих, если не единственная страна под Луной, где нет и не было «русских беженцев». Здесь были и есть русские, как были и есть французы, немцы и англичане. Эта маленькая и бедная страна нас приняла с самого же начала так, как она принимает представителей любой страны, и никогда не отводила нам свои задворки, хотя за нашей спиной не стояли ни капиталы, ни полномочные министры или посланники.
Небольшая русская белогвардейская колония уже много лет живет здесь так, как, наверное, она жила бы у себя на Родине: русские доктора здесь лечат, а не играют на гитарах в ресторанах, русские инженеры строят дороги и мосты, а не вышивают крестиками, русские профессора читают лекции, а не натирают полы. И даже русские генералы нашли применение своим знаниям, то есть служат в военном ведомстве и титулуются, несмотря на скромный штатский пиджак, почтительным «migeneral».
Здесь, в Парагвае, никто из русских не слышит упреков в том, что он ест парагвайский хлеб, что он здесь засиделся, что пора, мол, и честь знать. Его не допекают никакими паспортами, никто не неволит принимать гражданство и делаться подданным. Русские искренне и глубоко привязались к этой маленькой и бедной стране и ее народу, особенно теперь, оценив его гостеприимство после скитаний по бывшим союзным и несоюзным странам. И некоторые, без всякого насилия с чьей бы то ни было стороны, по тем или иным соображениям, приняли уже и парагвайское гражданство.
И вот над приютившей их страной стряслась беда: на нее напал сосед, который трижды ее сильнее. Парагвайцы поднялись на защиту своих прав и своего достояния. Что же должны делать старые русские бойцы, ходившие на немца, турка и на III Интернационал и много лет
евшие парагвайский хлеб? Сложить руки и сказать приютившему их народу: «Вы, мол, деритесь, а наша хата с краю, наши жизни могут пригодиться нашей собственной Родине?..» Конечно, нет.
И пошли серебряковы и касьяновы на защиту приютившего их народа, ибо, не забывая России и не изменяя ей, они нашли пусть и временную, но вторую Родину в Парагвае. Пошли потому, что родная их столица пока далека и недосягаема, а от судьбы Парагвая зависит сейчас судьба и благоденствие их самих. И, сложив головы за этот Парагвай, они не только заплатили свой нравственный долг, но и даже сделали это за остальных русских, а также долг самой России перед этой страной, приютившей их сыновей в изгнании.
Почему же в этой красивой смерти на вражеском пулемете нет подвига? Говоря о кресте, любви, положивший душу за други своя Христос отнюдь не предполагал, что други своя могут встретиться только среди соотечественников.
Число русских офицеров на парагвайской службе перевалило за 30 человек. Огромное большинство их принадлежит именно к этой категории русских парагвайцев, слившихся со страной и живущих ее интересами, ее радостями и горестями.
Что говорить: русские могилы под тропиком Козерога – и донской казак, и псковский драгун, погибшие, хотя и со славой на боливийских окопах – это, конечно, трагедия. Но право же, еще большая трагедия – бесславная смерть таких же русских офицеров, быть может, их же боевых товарищей, где-нибудь под ножом хунхуза в Манчжурии, под вагонеткой болгарской мины Перник или под маховым колесом германской фабрики во Франкфурте-на-Майне. А эти трагедии, в свою очередь, лишь маленькие капельки в безбрежном океане страшных и бессмысленных трагедий, продолжающихся вот уже 15 лет, с самого начала «светлой и бескровной революции» над всем несчастным русским народом».
О том, что среди белоэмигрантов наблюдалось различное отношение к «парагвайской жертве» и участию их односумов в других локальных конфликтах того времени, также свидетельствует письмо за 25 апреля 1934 г. видного представителя белогвардейского офицерства в Праге полковника Добрынина, в котором он писал генералу Беляеву:
«В «Возрождении» 18 апреля 1934 г. на скромном месте мелким шрифтом в «Разных известиях» появилась заметка: «Со 2 апреля до
прошлого воскресенья шел кровопролитный бой возле Лас Канхитас между парагвайцами и боливийцами. Войска под начальством генерала Беляева снова одержали победу над противником».
И это все, что сумела написать о вашем подвиге русская национальная газета, ставящая себе задачу защиты русского имени за границей.
Меня это страшно возмутило: не может же она не знать, что эти вести больше всего интересуют широкие слои эмиграции, а заметка пишется так, чтобы ее могли не досмотреть.
Одновременно с этим, перечитывая некоторые номера «Часового», в номере 112–113, на странице 35 наткнулся на статью большого размера с фотографией «Геройская смерть», посвященную поручику иностранного батальона Александрову-Доленину. Сопоставляя эти два события – победу генерала Беляева в Парагвае, где русских, конечно, несравненно больше, чем в иностранном батальоне и гибель поручика Александрова-Доленина в этом батальоне
– невольно задаешь себе вопрос – кто же из этих двоих делает «свое» дело, а кто общерусское»[1192].
«Русские парагвайцы» и борьба со старым «красным» противником
Как бы там ни было, но добровольное поступление белогвардейских офицеров в парагвайскую армию было оправдано перед их особенно идейными односумами уже хотя бы потому, что в ходе войны Асунсьону пришлось столкнуться с реальной красной опасностью.
До изгнания коммунистов из Уругвая до середины 1930-х гг. он был главным «рассадником коммунизма» во всей Южной Америке. После своего изгнания оттуда поборники идей Ленина и Троцкого попытались обосноваться в Аргентине, где еще до уругвайских событий было крупное скопление левых сил.
Главным источником опасности для Парагвая в этом отношении был аргентинский город Посадос, расположенный напротив парагвайского города Энкарнасион через реку Альта-Парана. Оттуда на парагвайскую территорию поступали революционные прокламации,
в которых говорилось, что пока «вы здесь сражаетесь с боливийцами, ваши земли захватываются русскими белогвардейцами».
И однажды, когда парагвайская армия задыхалась в неравной борьбе против внешнего врага, последний захватили коммунисты. На их ликвидацию выделили кавалерийский полк под командованием одного из русских офицеров, который успешно справился с этим заданием, за день ликвидировав там «красную опасность» и после этого поборники идей Ленина и Троцкого более не рисковали повторять подобные примеры[1193].
Беляев против Гитлера и за Сталина
С начала 1930-х гг. к резкой критике действий Беляева и его сторонников в этой стране присоединились многие другие видные представители белоэмиграции. Они обвиняли его в том, что, вывозя людей в Парагвай, он ослаблял европейскую группировку белогвардейцев.
Это произошло после похищения в 1930 г. генерала Кутепова и смерти в 1934 г. донского казачьего атамана Богаевского, с которыми И.Т. Беляев поддерживал тесные и теплые отношения.
Дело в том, что новое руководство РОВС уже тогда задумывалось об участии в войне против СССР на стороне Германии, и действия Беляева шли вразрез с интересами симпатизирующим нацистам.
Но справедливости ради стоит отметить, что первый шаг к разрыву сделал он сам, открыто раскритиковав «немцев, толкающих государства Южной Америки к междоусобной бойне».
Тем самым он попытался заставить Германию ограничить вмешательство в дела этого континента, сыгравшее далеко не последнюю роль в нападении Боливии на Парагвай.
Ихотя Иван Тимофеевич сказал это далеко от Европы, там его услышали. Представители руководства РОВС выступили с осуждением деятельности этого генерала, и их отношения стали враждебными. Они считали, что своими действиями он подпортил развитие отношений части белоэмиграции и германских нацистов.
Инет ничего удивительного, что во время Второй мировой войны Беляев и значительная часть местной русской общины поддержали