Война против рифов
Испанский иностранный легион
Втаких условиях понадобилась иностранная помощь и в том числе люди, которые будут служить за золото, не задумываясь о правильности выбора той или иной стороны с моральной точки зрения.
Витоге руководство страны задумалось о создании подразделения по типу Французского Иностранного Легиона – легиона испанского. Но если первый отметился в самых разных странах – от Мексики до Индокитая, то у его испанского аналога не такая богатая боевая «биография».
Первая попытка создания такого подразделения в Испании была не совсем удачной. Он успел в середине XIX века отметиться в сражениях в том числе и со своим французским «собратом», но скоро прекратил существование из-за ухудшения экономической ситуации в стране и неспособности платить наёмникам жалование.
Следует заметить, что за время гражданской войны в Испании через местный Иностранный легион прошли немало русских. До сих пор читателю этот факт был малоизвестен, как и подробности о жизни иностранных легионов (включая Английский или Британский, Голландский и др.) разных стран и службе там наших
соотечественников[600].
Между тем бесконечные поражения испанцев от «дикарей» заставили их серьезно задуматься о повышении боеспособности своих войск. И в конце 1918 г. в голове боевого «африканского» майора Хосе Миляна Астрая родилась идея создать специальные подразделения, которые бы могли успешно сражаться против рифов. Эта роль отводилась частям ещё (вернее уже) не существующего Иностранного легиона.
Милян Астрай сообщил эту идею другому испанскому офицеру, прославившемуся на войне против рифов, Франко, которому она очень понравилась. Вместе они стали проталкивать её в высшие военные инстанции, в Военное министерство и Генеральный штаб.
Бюрократическую стену этих учреждений пробить было очень непросто, но они сделали это. Идеей создания иностранных частей заинтересовались, однако имевшийся опыт уже был безвозвратно утерян, и строить новый Легион пришлось на новом фундаменте. «Выдумывать велосипед» было некогда, плачевная для испанцев ситуация в Африке требовала экстренных действий для её исправления.
Поэтому решили использовать многолетний французский опыт, считавшийся образцом организации наёмных частей. В 1919 г. Испанский Генеральный штаб направил Миляна Астрая в Алжир для изучения на месте всех тонкостей организации Иностранного легиона, которые и делали его одним из самых боеспособных подразделений в
мире[601].
Однако из-за бюрократических проволочек приступить к созданию Испанского иностранного легиона не удавалось до лета 1920 г.[602] Миляну Астраю и Франко пришлось потратить немало времени и сил, чтобы убедить короля и других влиятельных особ в необходимости создания нового воинского подразделения. Дело в том, что у этого проекта было немало противников даже в военной среде. Так, ряд генералов отнеслись к этой идее скептически, полагая, что создание пусть и нового, но сравнительно небольшого по численности подразделения кардинально не изменит ситуацию.
Днем рождения Испанского легиона считается 31 августа 1920 г. Таким образом, формально (если не считать неудачный опыт XIX века) Испанский иностранный легион появился на 90 лет позднее «французского папы». Первоначально он представлял собой полк, который составляли лишь три батальона (бандеры). Проблемы с кадрами не было: только что кончилась Первая мировая война, выкинувшая на улицу сотни тысяч вчерашних вояк, свою лепту внесла и безработица. А в испанских тюрьмах контингента, готового за избавление от заключения в четырех стенах идти хоть черту на рога, а не только в Легион и в Марокко, хватало[603].
И, разумеется, среди таких несчастных были и русские.
Французский и испанский легионы: братья-близнецы?
Следует заметить, что в начале XX века испанские вооруженные силы, продолжавшие испытывать военные неудачи, постепенно сокращались численно и «дряхлели», тогда как численность Французских вооруженных сил (особенно в период Первой мировой войны) (в том числе и Иностранного легиона) все больше увеличивалась по мере достижения фронтовых побед. И это также привлекало испанцев к французскому опыту построения данного соединения.
Примечательно, что легионное начальство не прятало от испанцев свои достижения, дав им несколько ценных советов, среди которых было внедрение строжайшей дисциплины для личного состава, набираемого среди иностранцев и местных преступников, в том числе отбросов общества. В то же время французы рекомендовали подойти к отбору офицерских кадров очень щепетильно: они должны были стать примером для бывших уголовников и авантюристов прежде всего своими боевыми качествами.
Для нужного воздействия на наемников рекомендовали использовать старую, как мир, методику воспитания из милых щенков злобных цепных псов, которых для озлобления сажают на цепь и кормят впроголодь. В отличие от собак, легионеров изнуряли постоянными учениями, занятиями, наказаниями, сделав их обыденную жизнь ужасной. При этом французы рекомендовали держать легионеров в «ежовых рукавицах» только в мирное время, чтобы накопившаяся легионерская злоба выплёскивалась в военное время в бою.
В результате так же жестко, как и у французов, в Испанском легионе поддерживалась дисциплина. Офицеры жестоко избивали легионеров даже за малейшие провинности. В то же время они попытались упорядочить наказание, чтобы оно не было банальным мордобоем: они использовали для их воспитания «фустос» (гибкие кожаные плетки)[604].
По словам одного русского легионера, суровые порядки не смущали служивших в нем испанцев: «…испанский демократизм – одно из глубоко укоренившихся национальных свойств и поэтому он не только находит свое естественное отражение в армии, но очень легко уживается со свирепой дисциплиной Легиона…»
Кроме того, как и в его французском «собрате», здесь не допытывались о прошлом волонтера, и потому проходила любая легенда.
Но несмотря на то, что он значительно уступал последнему по численности, это подразделение нельзя назвать его уменьшенной копией. Характерной особенностью испанской армии, в том числе и легиона, была чрезвычайная затянутость производства в следующий чин. Так, один русский легионер писал: «…мой знакомый начал свою офицерскую службу в Легионе под начальством Франко (середина 1920-х гг.). Он говорил мне, что до получения капитанского галуна он девять лет «протрубил» лейтенантом. Это – в порядке вещей. В испанской армии ускоренного производства нет».
Как и во Французском легионе, для роста здесь нужно было сильно постараться в бою. Однако у французов нередко в сержантылегионеры производили наиболее отличившихся в течение считаных месяцев, тогда как в его испанском «клоне» на это обычно уходили долгие годы.
Но были и более серьезные отличия, не позволявшие считать его копией «исходника». Так, «иностранным» это подразделение было лишь по названию – даже в лучшие времена число неиспанцев в нём не превышало трети от его личного состава. На начало же гражданской войны соотношение испанцев и граждан других стран в нём было более 10 процентов[605].
Как бы там ни было, учтя французский опыт, Милян Астрай и Франко впоследствии смогли сделать из отбросов общества хороших солдат. Они вбили им в головы, что свои грехи они могут искупить только воинскими подвигами или смертью в бою. Первый даже создал своеобразную философию, больше напоминавшую идеологию. Согласно Хосе Альваресу, она была «амальгамой японского кодекса Бушидо, пламенного католицизма и самоотверженной веры в почетную смерть на поле боя»[606].
Ссамого начала солдатам прививались лучшие воинские качества
–взаимопомощь, презрение к опасности и мужество в сражении. Им внушалось, что «бойцы Иностранного легиона никогда не отступают с поля боя и не бросают раненых товарищей»[607].
В этой связи активно прививали «культ смерти», ставший краеугольным камнем легионной идеологии. Недаром главная
маршевая песня Испанского иностранного легиона называется «Мы – женихи смерти». И в сознание легионеров, как гвозди в плотную доску, вбивались последние её строки: «Смерть в бою – величайшая честь, ведь больше одного раза ты не умрешь. Она приходит без боли и она не так страшна как кажется. Ужасно жить трусливо»[608].
По свидетельству сержанта-легионера Али (Сергея) Гурского, в Испанском иностранном легионе «все, как офицеры, так и солдаты, и даже животные – мулы и собаки, считаются с момента поступления в Легион «женихами смерти». И это сущая правда – мало кто ушел от этой своей страшной невесты».
Так создавался тип испанского легионера с его особой психологией – бесстрашного, готового на всё полубандитаполусолдата, которому во время боя можно почти все, но в мирное время – почти ничего. Одновременно возникала и зловещая легионная слава[609].
Например, даже под угрозой смерти легионеры не отступали от осажденного селения, где была возможность пограбить, насиловать женщин и т. п. Слабых духом неприятелей это повергало в страх.
И замысел Миляна Астрая себя полностью оправдал: в первых же боях Легион показал большую боеспособность, чем регулярные расхлябанные войска. Тем самым он лишний раз доказал то, что один доброволец стоит дюжины призывников. Милян Астрай в этом преуспел: в бою испанские легионеры действительно предпочитали «геройскую гибель на поле брани» отходу и тем более бегству[610].
В результате легионеры стали элитным подразделением испанских вооруженных сил, которые своей «мистикой» и подготовкой сильно выделялись на фоне регулярной армии Испании. Культ Легиона отражался, как и в его французском варианте, в татуировке. Каждый легионер носил на своём теле и руках особые инициалы «CL», означавшие гордое «кабальеро легионер» или «джентльмен легионер», вытатуированные на и теле[611].
Сам Милян Астрай словно символизировал свое зловещее детище: хромой, изуродованный боевыми ранениями, без одной руки, с черной повязкой на выбитом глазу, он внушал уважение страх у подчиненныv.
Среди них усиленно внедряли дух коллективизма. Недаром в Легионе говорили не просто «я – легионер», а «мы – Легион».
Легионерам вбивали в головы, что их подразделение гораздо выше всех остальных и что служить в нём – настоящая честь.
Разумеется, подобная теория действовала далеко не на всех. Иначе чем было объяснить тот факт, что рядом с «достойнейшими из достойных» служили отпетые уголовники, которым виселицу заменили Легионом?
Но по сравнению с «Французским папой», в Испанском иностранном легионе были отличия в обмундировании. Испанские легионеры отличались от других испанских воинских частей и от своих французских «прародителей» особой униформой, состоящей из бриджей, зеленой рубахи, открывавшей шею, своеобразной туники или плаща, надеваемого сверху и закрывающего все тело, и пилотки с длинной красной кисточкой.
Особого внимания заслуживает и характерная форменная зеленая рубашка испанских легионеров. По словам русских легионеров, «… в Легионе все от генералов до простых рядовых, ходят сейчас в этих зеленых рубашках, рукава носят засученными выше локтя. Очень жарко. У нас очень многие ходят в обрезанных по колено штанах, как трусы…»
В летнее время легионеры носили алые (цвет Испанского легиона) береты – бойны, когда холоднее – особую шапочку горро, алого или защитного цвета. Касок легионеры не признавали. Во-первых, не позволяла традиция, во-вторых, не позволяла жара, а в-третьих – из-за своеобразного соревнования с былыми противниками – маврами, носившими лишь матерчатые тюрбаны, а также стремления друг перед другом бравировать.
Также испанские легионеры носили особые погоны с нашивкойэмблемой, состоящей из соединенных вместе алебарды, мушкета и арбалета. Она подчеркивала преемственность Испанского легиона от наёмнических подразделений, созданных при знаменитом герцоге Альба, когда испанские войска отметились почти по всей Западной Европе (середина – вторая половина XVI века)[612].
По словам русских легионеров, при каждой бандере у испанцев был свой священник: «Священники носят здесь офицерскую форму – то же хаки и та же шапочка-горро на голове. И крест». Это была именно испанская «экзотика». У французов, пропитанных атеизмом,
военные священники обычно встречались эпизодически, и на военной службе к тому времени их уже почти не было.
При этом на этих должностях, фактически приравненных к офицерским, также бывали иностранцы. Например, сержант-легионер Али (Сергей) Гурский пишет: «священник нашей бандеры – совсем молоденький иезуит, добровольцем приехавший из Бельгии…»
Причем священники отнюдь не были бесполезными «ртами», проедающими богатые легионерские пайки. О том, какую роль они играли в боях, свидетельствует всё тот же Али Гурский о его участии в сражении под Куэста дела Рейна 13 октября 1937 г.: «Падре Валь, наш священник-иезуит. И вот сейчас он – в бою, всюду. Во всех ротах, в самом огне, при смерти… И кроме того, помогает, как брат милосердия, как санитар…»[613]
Между тем изменения времени накладывали свой отпечаток и на легионеров. В этой связи особое внимание, по письмам русских легионеров, в Испанском легионе уделялось «отданию чести. И когда без горро – то по-новому, руку вверх». Французы в этом отношении были более консервативны.
Что касается вопросов снабжения, то тут испанцы перещеголяли французов: у первых оно было поставлено самым лучшим образом. Например, у французов тогда кормили, по сути, отбросами, а жалование было настолько маленьким, что его не хватало рядовым даже на сигареты и легионеры-первогодки были вынуждены подбирать на улицах брошенные окурки.
В то же время в Испанском иностранном легионе жалование было больше, чем у французских легионеров. И в отличие от французской армии, в испанских вооруженных силах наемников обеспечивали лучше. Это касалось всего спектра снабжения – от продовольствия до вооружения. По свидетельствам очевидцев (явно малоубедительным) даже в условиях боевых действий в Марокко как офицерам, так и рядовым легионерам давали одну и ту же пищу на неизменном китайском фарфоре.
Некоторые различия были в плане питания рядовых и сержантов. Во Французском легионе последние столовались отдельно, тогда как у испанцев все питались вместе, не исключая и офицеров, и ели одно и
то же[614].
Характерной особенностью Испанского легиона, облегчавшей жизнь солдат, было то, что у каждого легионера была своя мадрина или «военная крестная». При этом обычно почти никто из легионеров свою мадрину не знал даже в лицо. Дело в том, что появлялись они благодаря военным властям, которые давали объявление в газету, что такой-то «защитник из Легиона не имеет своей «покровительницы» и просили женскую половину помочь в этом.
Иногда мадрин назначали политические партии по просьбе легионеров, но нередко испанки, желающие помочь легионерам, сами давали свои адреса в газеты. «Военные крёстные» обычно присылали все, в чем нуждались их подопечные. Однако многие русские просто переписывались со своими мадринами «без материального интереса», не принимая от них ни вещей, ни денег, поскольку все необходимое благодаря хорошо поставленному снабжению у них уже было.
В результате, в отличие от своих испанских товарищей французские легионеры в большинстве случаев были вынуждены утолять недостаток женского внимания общением с проститутками[615].
Кроме того, говоря о французских и испанских отличиях, следует указать, что дисциплина у испанских легионеров была еще более жесткой, чем у их французских «прародителей». Причиной тому стала не только тяжелейшая фронтовая ситуация, но и «перегибы» темпераментных основателей Испанского легиона – Миляна Астрая и Франко. Особый отпечаток накладывала и «африканская» специфика. Как бы там ни было, но культ жестокости испанских легионеров был заметнее, чем у их товарищей из Французского легиона[616].
Не шла ни в какое сравнение и оплата, в том числе и с обычными регулярными войсками. Например, в отличие от легионеров, им не выплачивали содержание за время, проведенное в госпиталях. Делалось это умышленно: с одной стороны, это должно было уменьшить число симулянтов и «самострелов» в обычных подразделениях, а с другой, создавалась реклама Легиону.
Отчасти это определялось тем, что командование и мысли не допускало о том, что легионеры могут уклоняться от службы. И действительно, «малодушных» среди них вывели довольно быстро: «уклонистов» и «самострелов» в случае обнаружения симуляции ждало одно наказание – смерть. Напротив, получить ранение в бою
было делом желанным: это говорило о героизме легионера и служило предпосылкой для всяческих наград и продвижений.
Также в двух странах было разным отношение к легионной службе. Во Франции служить в Иностранном легионе считалось позором, поскольку обычно туда отправляли тех, кому заменили виселицу армией, а в Испании уголовный элемент старались все же больше «разбавлять».
И испанское общественное мнение относилось к Легиону иначе: многие видные общественные и политические деятели прошли через это подразделение, в том числе и губернатор города Альказар, защитивший его от республиканцев в самом начале борьбы в 1936 г., а также сам Франко.
Проверка боем
И хотя с первых боёв Легион показал себя лучшим подразделением испанской армии, она продолжала терпеть поражения. Венцом неудач испанцев стал разгром в битве при Анвале 22–23 июня 1921 г. Это сражение решило судьбу кампании. Одной из главных причин неудачного исхода сражения стало то, что Легион перед самой битвой почему-то отозвали из шедшей на запад Марокко армии генерала Сильвестра. Легионеры двигались в ее авангарде и удачно предупреждали все вылазки и засады рифов.
Когда их отозвали, армия Сильвестра почти сразу была разгромлена, что привело к тому, что испанцы потеряли в Марокко все немногие приобретения последнего времени и оказались перед угрозой потери своих средневековых африканских цитаделей – Мелильи и Сеуты.
Особенно тяжелое положение сложилось вокруг первой, не имевшей крупного хорошо вооруженного гарнизона и надежных укреплений. Как ни странно, ситуацию спасла нерешительность рифянского руководства, которое могло без проблем овладеть как минимум Мелильей, а потом сбросить в море испанцев и в Сеуте[617].
Как стало ясно позднее, рифы боялись «политических осложнений» и вмешательства других европейских государств. Испанское военное командование воспользовалось передышкой, чтобы
в июле 1921 г. экстренно перебросить на самые угрожаемые участки Легион.
Однако положение испанцев оставалось отчаянным: многие их гарнизоны остались в глубоком тылу противника и были осаждены рифами. Испанское командование пыталось их выручить и вернуть утраченные после Анвальской катастрофы территории. Всю оставшуюся часть 1921 г. испанские легионеры находились на острие ножа. Они пытались пробиться во главе войсковых колонн с транспортами провианта к еще сопротивляющимся окруженным гарнизонам и деблокировать их[618].
В этих сражениях принимали участие несколько наших соотечественников. Некоторые из них во время этой кампании были ранены и убиты.
Несмотря на эти попытки контратак, боевая удача стала уверенно клониться в сторону рифов. В ноябре 1922 г. Миляна Астрая, несмотря на все его заслуги и выход из госпиталя после очередного тяжелого ранения, отстранили от командования Легионом. Вызвано это было тем, что испанское правительство, разуверившись в возможности достижения военной победы в Марокко, решило оттуда уйти. Кроме того, вторым аргументом для ухода из Северной Африки послужили огромные военные расходы.
Милян Астрай резко протестовал и поплатился за это отставкой. Однако он надеялся на то, что в должность вступит его заместитель Франко. Но этим надеждам тогда не суждено было сбыться. Под предлогом того, что майор Франко не может занимать должность подполковника, командующим Легиона назначили подполковника Валенсуэла. Верному соратнику Миляна Астрая пришлось довольствоваться должностью его заместителя. Однако он недолго командовал этим подразделением: во время успешной операции по снятию осады с Мелильи 5 июня 1923 г. Валенсуэла погиб[619].
Тогда-то и сбылись надежды Франко, которого произвели в подполковники и назначили во главе Легиона. Результаты не замедлили себя долго ждать. Едва успев вступить в должность, уже в конце июня 1923 г. он со своими легионерами снимает осаду рифов с важного пункта испанской обороны – Тифаруина, находящегося к западу от Мелильи, а в 1924 г. отбивает атаку знаменитого вождя рифов Абд-эль-Керима на Сиди-Мессауд.
В декабре 1924 г. Испанский иностранный легион под руководством Франко совершил настоящий воинский подвиг, пробившись из Тетуана к осажденному рифами городу Ксауэн, находившемуся в их глубоком тылу с небольшими по «марокканским» меркам потерями. В результате в тяжелейших зимних условиях, в горах, легионеры успешно выполнили боевую задачу, эвакуировав лояльных испанцам местных жителей в безопасное место после месяца тяжелых боев.
Эти победы для будущего генералиссимуса не прошли бесследно: за время войны в Марокко он был дважды ранен, причем один раз очень тяжело – в живот и едва выжил.
Как бы там ни было, наличие у испанцев собственного Легиона не помогло им выиграть кампанию 1920–1924 гг. Просто легионеров было слишком мало, чтобы коренным образом повлиять на ход военных действий. Однако если бы не это «изобретение» Миляна Астрая, испанцев могли бы попросту сбросить в море.
Казалось, что в этой ситуации завоевание Марокко провалилось. Однако в 1925 г. африканская ситуация для испанцев резко упростилась: основные силы рифов были направлены против французов, и Мадрид заключил против рифов военный союз с Парижем. Замысел испанского командования состоял в десантировании в заливе Алусемас со стороны Атлантики, откуда была кратчайшая дорога до рифской столицы Адждир.
Однако оно очень плохо подготовилось к высадке, не разведав даже глубины в месте высадки. В результате несколько транспортов с войсками сели на прибрежные мели, напротив береговых батарей противника. Среди них были и легионеры. Казалось, что ещё чуть-чуть
– и рифы расстреляют эти неподвижные мишени. Видя то, что люди начали гибнуть, даже не увидев неприятеля, командование отменило операцию.
Однако Франко этот приказ «не услышал». Возглавив десантную группу, он самостоятельно высадился на берег, несмотря на шквальный огонь, закрепился на нем и постепенно расширил плацдарм[620].
Этот успех, достигнутый исключительно благодаря Франко и Испанскому иностранному легиону, сыграл огромную роль во взятии
рифской столицы и в последующей победе Франции и Испании над Абд-эль-Керимом.
Врезультате этой победы испанцы заняли почти весь север Марокко. Войны на два фронта берберы не выдержали. Совместными
сфранцузами усилиями к концу 1926 г. сопротивление рифов удалось подавить. И хотя испанские вооруженные силы при этом понесли потери, исчисляемые тысячами убитых и раненых, дело было сделано: кровавый Марокко, точнее, его северная часть, был завоеван.
Вблагодарность за ратные подвиги испанское командование выделило Легиону в качестве штаб-квартиры по образцу французского Сиди-Бель-Аббеса в Алжире – город Дар-Рифьен[621].
Русский вклад в борьбу против рифов
Кампания против сопротивлявшихся испано-французской колонизации рифских племен на севере Марокко, как и прочие конфликты ХХ века, не обошлись без участия наших соотечественников. И хотя их число тогда измерялось единицами, поскольку белоэмигранты предпочитали селиться в более развитых странах, всё же о них стоит сказать пару слов.
Так, писатель Лев Никулин, посетивший в 1929 г. в испанской зоне Марокко кладбище легионеров в Сеуте, был поражен выбитыми на надгробиях именами: «лежат рядом Мюллеры, Сидоровы, Дюпоны, Смиты…»[622].
Между тем тогда существовала реальная возможность заметного увеличения числа наших соотечественников в марокканских событиях. Так, по данным составителей сборника документов «Русская военной эмиграция», ссылающихся на информацию французской печати, в 1920-е гг. Врангель якобы предлагал официальному Мадриду, испытывающему неудачи в Северной Африке, «осуществить поход на Марокко. Однако испанское правительство, владевшее колонией, отклонило это предложение, посчитав непомерно высокой запрошенную Врангелем сумму»[623].
В любом случае, хотя наши легионеры тогда в Испании исчислялись единицами, этот факт наглядно говорит о том, что они также вписали свои имена своей кровью в историю Испании вообще и