Бразилия
Эта страна являлась одним из главных направлений притяжения русскоязычных эмигрантов в Латинской Америке. По некоторым данным, их сюда переехало до 40 тысяч человек. Причина, почему столько русских оказались в далекой от России Бразилии, во многом обусловлена наличием между ними еще дореволюционных связей.
Например, еще в XIX веке они обменялись посольствами. Такого уровня связями из стран региона Российская империя обладала, пожалуй, лишь с Аргентиной (в которой также проживала одна из крупнейших русскоязычных эмигрантских общин). С остальными южноамериканскими странами отношения поддерживались через консульства, которые, однако, присутствовали далеко не в каждом латиноамериканском государстве.
Не случайно, что именно с Бразилией у Российской империи были наиболее развитые связи в регионе. Дошло до того, что в период Первой мировой и Гражданской войн испытывавшие затруднения с поставками оружия Русская, а затем и Белая армия, закупали у нее винтовки. При этом Бразилия поддерживала дипломатические контакты с правительством Врангеля до самого краха Белого движения[799].
Среди переехавших сюда представителей белоэмиграции нашлось и немало бывших военных. Первая крупная их партия прибыла сюда уже в 1921 г. Произошло это после того, как Союзное командование, не желавшее далее снабжать Белую армию генерала Врангеля, объявило о намерении ее распылить.
Вкачестве альтернативы среди прочих вариантов оно предложило
еечинам службу во Французском иностранном легионе, а также содействие в переезде на сельскохозяйственные работы в Бразилию (главным образом для работы на кофейных и прочих плантациях).
Часть из них, пусть и сравнительно небольшая, действительно осела здесь и избрала данное занятие для зарабатывания на жизнь.
Впрочем, некоторым довелось работать и по своей прямой специальности. Так, например, они (причем не только «белые», но и
«красные») участвовали здесь в нескольких переворотах и революциях.
Так, журналист Парчевский свидетельствует, что во время его поездки в Парагвай «в вагоне-ресторане ко мне подсаживается русский из Вила-Рики. Он редко бывает в Асунсьоне, уже два года женат на парагвайке, учительнице средней школы, ему приходится говорить исключительно по-испански, и поэтому он очень рад потолковать с соотечественником по-русски. «У нас в Вила-Рика русских совсем нет.
Яи говорить-то по-русски почти разучился, все по-испански.
–А сами-то как Вы туда попали? Вы что, белый офицер?
–Нет, я, собственно, красный офицер. Служил в Красной армии, потом по одному контрреволюционному делу попал на Соловки. Оттуда удрал, сначала в Сибирь, потом пробрался на юг, через Туркестан, на Каспийское море, в Баку, а оттуда – в Турцию. Из Малой Азии уехал к родным в Польшу, а потом, как польский эмигрант, в Бразилию. Работал в Сан-Пауло на заводе, потом перешел на автомобильное дело, а там меня застала их революция. Пришлось принимать участие и в этом деле. Поставили меня на броневой автомобиль и приказали палить по неприятелю.
–Ну и Вы палили?
–Палил. Но это все быстро кончилось. Начался кризис, пошла безработица, и я перекинулся в Парагвай, сражался с боливийцами. Когда русских демобилизовали, я получил место железнодорожного
инспектора. Женился на своей «крестной мамаше»[800], которая посылала мне на фронт посылки, и перебрался к ней. Ничего, жить можно. Жалования – четыре тысячи песо, при том что на три тысячи жить можно нормально. Жизнь здесь дешевле, чем в Асунсьоне.
Сначала хотел было заниматься земледелием. У меня были небольшие деньги. Земля здесь – ни по чем, по 1200 песо за гектар, но с маленьким капиталом не выдержишь – непременно прогоришь, и даже быстро. Словом, я это кинул и теперь только служу и разъезжаю на дрезине по участку. Вот заезжайте ко мне, посмотрите моего сына – настоящий парагвайчонок![801]»
Одним из самых известных русских бразильцев был бывший ротмистр Голубинцев[802], успевший повоевать в парагвайской армии во время гражданской войны в этой стране в 1923 г. Там он достиг чина старшего лейтенанта и уехал в Бразилию, став лейтенантом.
Несмотря на не самые доброжелательные отношения между двумя странами после Великой войны Парагвая 1864–1870 гг., бразильцы закрыли глаза на то, что реально Голубинцев, состоя некоторое время на службе в бразильской армии, одновременно находился в резерве парагвайских вооруженных сил[803].
Говоря о его дальнейшей судьбе, необходимо заметить, что Голубинцев, установивший контакт с РОВС в Бразилии раньше других русских офицеров, претендовал на то, чтобы возглавить его отдел в этой стране.
Этому воспротивился полковник Цокун, начавший кампанию по его дискредитации. Очевидно, сам был не против занять данное место. В своих письмах руководителям РОВС он всячески чернил Голубинцева, представляя его «революционером» и даже «скрытым коммунистом».
Он отталкивался от того, что якобы Голубинцев во время гражданской войны в России перешел на сторону белых из Красной армии, а значит, уже поэтому он является «подозрительной» личностью. Кроме того, по словам Цокуна, во время мятежа в Бразилии в 1930 г., будучи мобилизован повстанцами, он участвовал на их стороне в местной смуте.
Однако Цокун перестарался, сообщив, что Голубинцева выгнали из парагвайской армии за неблаговидные поступки, в том числе якобы за участие в антиправительственном мятеже. Когда лидеры РОВС переслали последнему подобные письма, ему не стоило особого труда опровергнуть данные обвинения.
С помощью имевшихся у него документов он опроверг клевету в свой адрес (в том числе заявления о его переходе в Белую армию из Красной).
Этот эффект усилила поступившая лидерам РОВС характеристика этого офицера из независимого источника – парагвайского военного министерства: «Голубинцев свою службу в Парагвае (07.03.1922– 31.10.1923) начал комендантом военного форта «генерал Дельгадо» в Чако на аргентинской границе. Когда вспыхнула революция, с 27 мая он был назначен вторым командиром эскадрона эскольты Президента и прибыл на фронт в составе правительственных войск. Голубинцев отличился во время боев: 3 июня в Сан-Лоренцо, 9 июня в бою под Асунсьоном, 14 июня – под Ита, 24 июня – под Жагваронан, 28 июня –
под Парагвари, 30 июня – под Игватими, 31 июня (так указано в тексте документа, но, судя по всему, 1 июля. – Ред.) – в Вимарика. В этих и в ряде других боев он был замечен как очень храбрый офицер. В многочисленных атаках Голубинцев брал пленных и отбивал позиции у противника»[804].
Кроме того, в характеристике были и другие самые похвальные отзывы в его адрес, и клеветники Голубинцева были посрамлены.
Как бы там ни было, эпизод с его участием в местной гражданской заслуживает особого внимания. Об этом рассказывает сам Голубинцев: «…я прибыл в Сан-Пауло, крупнейший город южноамериканской индустрии с массою фабрик и заводов. Город напомнил мне Европу и имел вполне благоустроенный вид, широкие улицы и небоскребы. Здесь я впервые обратился к парагвайскому консулу для оформления своих бумаг. Консул онорарио (почетный) занимал в то время пост директора банка, был весьма удивлен моему появлению, сознавшись, что впервые видит перед собою парагвайского офицера, и, устроив мне все необходимые бумаги, снабдил деньгами и дал рекомендательное письмо к своему другу, президенту штата Рио-Гранде-де-Суль доктору Боржесу де Медейросу с просьбою зачислить меня в свою штатную армию – бригаду милитар.
Этот штат был одним из самых богатых, имел свою собственную армию, промышленность и экспортировал вино и мясо. Обрадованный всем этим, я поблагодарил консула и, не задерживаясь в Сан-Пауло, поехал в Сантос, чтобы оттуда на пароходе следовать в ПортоАлегре…
За ужином в кают-компании я заметил нового пассажира с лицом скифа с византийской вазы. Скиф этот оказался русским инженером Аркадием Доментьевичем Черницыным, бывшим гардемарином, эмигрантом с 1905 года, занимавшим теперь крупное место в штатном правительстве. Стоит ли добавлять после этого, что мы сразу подружились и всю ночь проговорили в его каюте за бокалом вина до самого прибытия парохода в порт Имбитубу, куда он следовал… Черницын предложил мне сойти с ним на берег и показать мне тамошний знаменитый отель, выстроенный одним из братьев Ляже по модели отеля в Монте-Карло, который ему страшно понравился…
В этот момент я услыхал отходной гудок парохода и, заторопившись, попросил Черницына поскорее доставить меня в порт.
Но Аркадий Доментьевич засмеялся, приказал гарсону подать нам еще по рюмке шерри-бренди и поинтересовался у меня, не надоело ли мне все время воевать.
–Довольно, мой милый, никуда вы отсюда не поедете! Здесь я сделаю из вас инженера-землемера, и вы, наконец, станете мирным гражданином!…
–Аркадий Доментьевич, но ведь я измерял землю только переменным аллюром на коне и знаю это ремесло с чисто кавалерийской точки зрения.
–Ничего, мой милый, теперь я познакомлю вас с аппаратом Бекмана, и вы быстро всему этому научитесь, – скажите, ведь вы окончили кадетский корпус, так же как и я, и потому проходили геометрию и топографию. Больших знаний я от вас и не потребую.
Стоит ли добавлять после этого, что штат Рио-Гранде-де-Суль остался надолго ожидать меня, так как Аркадий Доментьевич взял меня на работу по проводке дорог на фазенду (имение) СантаСецилия, принадлежащую братьям Ляже, в 23 000 гектаров, где быстро научил меня обращаться с измерительным аппаратом и в конце концов в короткий срок сделал из меня настоящего землемера…
Так мы прожили спокойно до 1930 года, то есть шесть лет. В этом году в Бразилии вспыхнула революция. Штат Рио-Гранде-де-Суль восстал против федерального правительства, и его войска с юга двинулись на север для свержения в Рио-де-Жанейро бразильского президента доктора Вашингтона Люиса. Революционные войска, заняв Имбитубу, немедленно мобилизовали меня, как бывшего русского и парагвайского офицера, и я был декретом Южного правительства зачислен в армию и три месяца пробыл в должности начальника штаба конной группы. Революция была менее поэтична, чем парагвайская, так как почти нигде революционеры не встречали сопротивления, и после победы революционеров и занятия нашей конницей «гаучо» столицы Рио-де-Жанейро новый президент республики, доктор Жетулио Варгас, особым декретом отблагодарил всех участников революции, и я был переведен в город Сан-Пауло с прикомандированием к департаменту полиции, где моя карьера за десять лет дошла до звания личного секретаря начальника полиции доктора Коста Ферейры…»[805]
Ту же самую роль пришлось сыграть в бразильских событиях по меньшей мере еще двоим или троим русским, проживавшим в СанПауло. По данным белоэмигрантов-офицеров, после подавления мятежа все они были поставлены на особый учет[806].
Другим русским, принимавшим участие в борьбе по другую сторону баррикад, был прежде известный в русских революционных кругах поручик Борис Иванович Солодовников. В годы его молодости, еще во времена Империи, он вступил в ряды подпольной организации и пострадал за это.
По отбытии наказания он был реабилитирован «за юношеский максимализм» и дослужился до чина полковника. Но когда после 1917 г. он оказался в Бразилии, то, по данным белогвардейской прессы, «в 1930-х гг. принимал участие в борьбе против бразильского правительства в рядах местных красных»[807].
При этом участие в борьбе с оружием в руках на бразильской земле наших соотечественников не ограничивалось лишь политикой. Так, например, группа казаков, узнав про слухи об обнаружении в штате Матто-Гроссо крупных россыпей бриллиантов, двинулась на их поиски.
Поход начался вопреки тому, что они были плохо вооружены. Несмотря на это, им удалось достигнуть цели, проделав путь в 700 километров на запад в амазонскую сельву в долину Рио де Мортес («Река смерти»).
Во время путешествия они регулярно сталкивались с дикими зверями и агрессивными индейцами. Часть участников похода погибла во время него, но оставшимся удалось набрать бриллиантов.
Тем не менее разбогатеть на этом им не удалось, поскольку на обратном пути туземцы их «обобрали»[808].
Еще один поход казаки также предприняли в амазонскую сельву против индейцев, чтобы захватить их богатства, включая отлитого из чистого золота божества, которому они поклонялись, а также большого количества изумрудов. Прежние попытки захватить их со стороны бразильцев были неудачны – меткие краснокожие убивали отравленными стрелами любителей чужого добра.
Однако казакам удалось то, чего не удалось другим, хотя они и потеряли около трети своего отряда во время этой экспедиции. Впрочем, им также не суждено было разбогатеть, поскольку
награбленное они довольно быстро пропили, спустив его за бесценок в местных тавернах.