Средние века. Выпуск 71 (3-4)

Каганович Б.С. РУССКИЕ МЕДИЕВИСТЫ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА.

СПб.: Гиперион, 2007. 244 с.

Новая книга Б.С. Кагановича продолжает его работы по истории русской (и прежде всего петербургской) историографии. Помимо диссертаций (кандидатской – “Петербургская школа медиевистики в конце XIX – начале XX в.” (1986) и докторской – “Русские историки западного Средневековья и Нового времени: Конец XIX – первая половина XX в.” (1995)) и монографий об академиках Е.В. Тарле и С.Ф. Ольденбурге, в числе его работ – статьи и публикации, посвященные главным деятелям петербургско-ленинградской школы медиевистов. Среди последних – те, кто определял собой характерные особенности этого направления в отечественной медиевистике: основатель петербургской школы Иван Михайлович Гревс, Ольга Антоновна Добиаш-Рождественская, первая женщина – доктор гуманитарных наук в России, Петр Михайлович Бицилли, которого автор монографии с достаточным основанием причисляет к петербургской традиции.

Более 20 лет выходят работы Б.С. Кагановича, посвященные петербургским медиевистам. В 1986 г. была опубликована его статья об И.М. Гревсе как историке средневековой городской культуры, затем последовали работы о судьбе его “Очерков из истории римского землевладения”, о воспоминаниях Н.П. Анциферова об И.М. Гревсе, публикация переписки Д.И. Шаховского, С.Ф. Ольденбурга, В.И. Вернадского и И.М. Гревса 1920–1930-х годов, заметки об И.М. Гревсе и А.Е. Преснякове, о переписке поэта Вяч. Иванова и И.М. Гревса. Автор монографии опубликовал неизданные лекции О.А. Добиаш-Рождественской (1986), участвовал в создании ее сборника “Культура западноевропейского Средневековья” (М., 1987), куда вошли целый ряд неизданных работ, выступлений на защитах диссертаций и переписка. Б.С. Каганович подготовил эти материалы к печати, сопроводив их комментариями

истатьей “О научном наследии О.А. Добиаш-Рождественской”. Кроме того он издал ее переписку 1920–1930-х годов, обнаружил новые сведения о биографии Ольги Антоновны и участвовал в подготовке к переизданию ее книг, впервые напечатанных в 1920-х годах: “Крестом

имечом: Приключения Ричарда Львиное Сердце” (1991) и “Западные паломничества в Средние века” (2006, снабдил предисловием книгу, подготовленную И.Х. Черняком, которому принадлежат комментарии и подбор иллюстраций из собрания Музея истории религии).

Работы о П.М. Бицилли поначалу были ограничены не только тем, что историк находился в эмиграции, но и недоступностью многих источников. И все же в 1988 г. появляется статья Б.С. Кагановича о П.М. Бицилли как о литературоведе, а в 1993 г. – как об историке средневековой и ренессансной культуры. Б.С. Каганович снабдил введением

новое издание книги “Элементы средневековой культуры” (впервые напечатана в Одессе в 1919 г., переиздана в Санкт-Петербурге в 1995 г.; подготовка текста и комментарии – А.Г. Федорова и Ю.Ю. Гудименко), а в 1996 г. подготовил к изданию, снабдив предисловием и комментарием, важнейшие исследования П.М. Бицилли, опубликованные в сборнике “Место Ренессанса в истории культуры”: помимо одноименной работы, вышедшей крайне небольшим тиражом в “Ежегоднике” Софийского университета в 1933 г., в сборник вошли две статьи П.М. Бицилли – “Св. Франциск Ассизский и проблема Ренессанса” и “Игнатий Лойола и Дон Кихот”. Позднее Б.С. Каганович публикует, помимо небольших энциклопедических статей, посвященных ученому, заметку “К теме: П.М. Бицилли и евразийцы” (2001).

Таким образом, к созданию своей книги Б.С. Каганович подошел с достаточно серьезным набором публикаций. Однако новая монография, опираясь на предыдущие работы, не повторяет их. За последние годы исчезли цензурные препоны, были открыты архивы. Появились возможности для использования собранных ранее документов, зарубежных изданий и эпистолярного наследия, сохранивших ранее неизвестные сведения о русских медиевистах. Это помогло автору открыть новые страницы в жизни и творчестве изучаемых им исследователей западноевропейского Средневековья.

Значительную роль сыграла также и работа Б.С. Кагановича над подготовкой к печати и составлением комментариев к работе С.Н. Валка “Историческая наука в Ленинградском университете за 125 лет”, появившейся в декабре 1944 г. сначала в качестве доклада на юбилейной сессии1. Статья С.Н. Валка была подвергнута нападкам в периодической печати и на “теоретической конференции” исторического факультета ЛГУ в апреле 1949 г., разоблачавшей “космополитизм” и “буржуазный объективизм”. Кажется, сам доклад не был помещен в спецхран, но студентам его не выдавали2. Б.С. Каганович с полным основанием называет эту работу “программной и классической”, несмотря на некоторые неизбежные по тем временам умолчания (автор не мог говорить о жертвах сталинского режима) и ссылки на труды “последнего классика марксизма-ленинизма”. При этом С.Н. Валк упоминал с очевидным одобрением работы С.Ф. Платонова, осужденного по ложному обвинению в том, что он якобы возглавлял “Всенародный союз

1См.: Труды юбилейной научной сессии ЛГУ: Секция исторических наук. Л., 1948. С. 3–79.

2Я получил оттиск доклада от Сигизмунда Натановича в конце 1950-х годов, когда он был редактором нашей работы об архивных материалах по истории Петербургского университета. Тогда же он показал мне экземпляр “Советской археографии” 1948 г.: в ней строки, абзацы и целые страницы были залиты несмываемой черной краской. Он выменял эту книгу из библиотеки исторического факультета, передав туда свой чистый экземпляр.

438 Рецензии и обзоры

борьбы за возрождение свободной России”, эмигранта М.И. Ростовцева и “риккертианца” С.А. Лаппо-Данилевского (в чем его не преминули обличить критики). Но главным из того, что сделал в своем докладе С.Н. Валк, было выявление особенностей петербургско-ленинградской историографии, с ее обращением к источникам (чаще всего архивным) и наличием “критического направления, характерного для нашей университетской школы”3. Даже историки, получившие научное образование вне Петербургского университета (такие, как К.Н. Бестужев-Рюмин или Е.В. Тарле), именно здесь примкнули к этой традиции. Б.С. Каганович в своей книге непосредственно ссылается на работу С.Н. Валка в разделе, посвященном И.М. Гревсу, но, главное, имеет ее в виду во всех исследованиях, касающихся этого направления в историографии.

Объединив в своей книге очерки о трех медиевистах – И.М. Гревсе, О.А. Добиаш-Рождественской и П.М. Бицилли, автор “по ряду соображений решил воздержаться” от включения в нее исследования работ Л.П. Карсавина. Можно только догадываться о причинах, побудивших Б.С. Кагановича к этому (чего мы делать не будем, раз сам автор не счел возможным их упоминать). И “все-таки жаль”: он, несомненно, изучал труды и судьбу этого петербургского медиевиста, который, правда, в последние годы был скорее философом и религиозным мыслителем, чем историком, но не забудем его магистерскую диссертацию и более поздние работы об истории средневековой культуры и о Джордано Бруно4. Л.П. Карсавин, по крайней мере в первый период своей деятельности, имеет прямое отношение к петербургской школе медиевистов – не меньшее, чем П.М. Бицилли. Впрочем, Б.С. Каганович подвергает критике некоторые положения в трудах Л.П. Карсавина устами персонажей своей книги (см. С. 64–65,103,138, 170, 176–177, 184, 196).

В первом разделе монографии, посвященном И.М. Гревсу, автор касается его магистерской диссертации и споров, возникших во время ее обсуждения, а также появившейся в научных изданиях критики фрагмента будущей второй книги “Очерков из истории римского землевладения”. Б.С. Каганович соглашается с теми, кто сомневался в необходимости привлечении стихов Горация и, особенно, анализа “Сатирикона” Петрония, учитывая “гротескно-пародийный характер романа” (С. 26). Мне представляется, что эти упреки все же не идут к делу: скажем, в “Мертвых душах” Н.В. Гоголь описывает крепостную деревню в явно сатирическом виде, однако кто скажет, что представленные там явления не имели отношения к действительности. В любом случае я не могу не согласиться с автором книги, что окончательный вариант труда И.М. Гревса, подготовленный к печати уже в

3Валк С.Н. Избранные труды по историографии и источниковедению: Научное наследие. СПб., 2000. С. 71.

4Карсавин Л.П. Культура Средних веков. Пг., 1918; Idem. Europos kulturos istorija. Kaunas, 1933; Он же. Джиордано Бруно. Берлин; 1923.

советское время, заслуживал бы издания, хотя бы как важный момент в развитии русской историографии.

Особое внимание уделяет Б.С. Каганович педагогической деятельности И.М. Гревса. Она не имеет аналогий в русском университетском преподавании ни по количеству, ни по качеству объявленных им курсов

исеминариев (с привлечением слушательниц Высших женских курсов) с основательным изучением источников, с поездками студентов во Францию и Италию, где его слушатели на месте изучали города и события культурной и художественной жизни Средних веков и Возрождения5. Мне представляется, что хотя А.И. Хоментовская и не участвовала в этих поездках (ее путешествие в Вену, Мюнхен, Париж и Берлин было организовано Московским экскурсионным центром), ее командировка в 1927 г. в Италию свидетельствует о влиянии уроков И.М. Гревса. Она получила “общий импульс от знакомства со страной, пейзажем, людьми

иследами исторической традиции на каждом шагу… Пейзаж и гениальные памятники зодчества, как собор Notre Dame de Paris, дают интуитивное и мгновенное целостное познание”6.

Преподавательская деятельность И.М. Гревса сказалась на работе многих его учеников – Л.П. Карсавина, О.А. Добиаш-Рождественской,

А.И. Хоментовской, Г.П. Федотова, В.Э. Крусмана, Н.П. Оттокара, Н.С. Цемша, С.И. Штейна, И.И. Любименко, позднее – Е.Ч. Скржинской, А.Д. и В.С. Люблинских, Н.В. Пигулевской, М.А. Гуковского, В.В. Бахтина, В.И. Рутенбурга. Все они сохранили добрые воспоминания о своем учителе, о его лекциях и семинариях, и о том, как он повлиял на их дальнейшую научную судьбу (С. 35). Трое из них оказались в числе членов-корреспондентов Академии наук. Но дело еще и в том вкладе, который каждый из них внес – в своей области занятий – в русскую и в мировую науку. Среди участников семинарских занятий И.М. Гревса были С.С. Безобразов, историк церкви, в эмиграции епископ и ректор Православного богословского института в Париже, посещавший занятия, посвященные трудам Блаженного Августина (С. 37), и Б.А. Романов, чья научная деятельность касалась проблем древнерусской истории и новейших международных отношений (С. 51).

Б.С. Каганович вполне прав, когда отмечает, что собственно научные исследования И.М. Гревса уступают его педагогической деятельности; но и те статьи и брошюры, которые ему удалось опубликовать, – это лишь сколки с задуманных им трудов по истории итальянского Возрождения,

5На кафедре истории Средних веков сохранился портрет И.М. Гревса и мраморный бюст Данте, полученный университетом после смерти ученого, а также подаренный И.М. Гревсу большой альбом гравюр с видами Флоренции и дарственными подписями участников одной из его экскурсий.

6Хоментовская А.И. Пройденный путь // Хоментовская А.И. Итальянская гуманистическая эпитафия: Ее судьба и проблематика. СПб., 1995. С. 239.

и причиной тому было вовсе не только его преподавание, от которого он

ктому же был отстранен на протяжении 11 лет (с 1923 по 1934 г.).

Вкратком библиографическом обзоре Б.С. Каганович с благодарностью использует труды своих предшественников (Е.Ч. Скржинской и В.И. Рутенбурга) и вынужден отбросить публикацию биографических материалов об И.М. Гревсе, составленную О.Б. Вахромеевой (из-за многочисленных ошибок и искажений в прочтении текстов7), обращаясь к рукописным источникам и первым изданиям его работ (С. 68–69).

Из частных замечаний: говоря о датировке “Монархии” Данте в работах И.М. Гревса, Б.С. Каганович ссылается на работы советских историков А.К. Дживелегова и Л.М. Баткина (С. 77), но не упоминает итальянских исследователей, в частности, Б. Нарди. Говоря о Д.И. Шаховском, старом друге И.М. Гревса, Б.С. Кагановичу следовало бы отметить его научные заслуги: он обнаружил и подготовил к печати несколько до той поры неизвестных “Философических писем” П.Я. Чаадаева.

Второй раздел книги посвящен ученице И.М. Гревса, которая, по словам самого Ивана Михайловича, превзошла своего наставника “в историческом искусстве” (С. 91), Ольге Антоновне Добиаш-Рожде- ственской, позднее члену-корреспонденту Академии наук. Ей удалось соединить школу, полученную на Высших женских курсах и в Петербургском университете (с ее критическим отношением к источникам), с традициями французской медиевистики, где царила “точность научных методов в соединении с широким синтезом” (С. 92; не сказалась ли в этой формулировке известная сентенция Фюстеля де Куланжа о том, что один день синтеза требует многих лет анализа?). Во Франции О.А. До- биаш-Рождестенская помимо обучения в Сорбонне одновременно занималась палеографией в Школе хартий, прочитав более 200 хартий и отрывков из кодексов Национальной библиотеки и Национального архива. Ее требовательные учителя, Ш.В. Ланглуа и Ф. Лот, чрезвычайно высоко оценивали ее талант и невероятную работоспособность. После 3 лет непрерывной и очень тяжелой работы в Париже О.А. ДобиашРождественская вернулась в Петербург и возобновила преподавание на Бестужевских курсах. Ее лекции по истории средневековой Европы и занятия по латинской палеографии и источниковедению, ее глубокая вовлеченость в историю привлекли к ней внимание слушателей и позволили ей создать превосходную школу медиевистов.

В 1914 г. была опубликована ее магистерская диссертация “Церковное общество во Франции. Ч. 1: Приход”. За 3 года до этого она была защищена во Франции (“La vie paroissiale en France au XIII siècle d’après les actes episcopaux”). Это была “работа не только по истории церкви, но и по истории общества и культуры” (С. 96). Исследование О.А. Добиаш-

7Горфункель А.Х. Плоды безответственности и невежества // Средние века. 2006. Вып. 67. С. 326–340.

историка и палеографа. Что же касается мировоззрения ученого, то Б.С. Каганович отказывается называть его позитивизмом и предпочитает определять “как реалистическое” (С. 139), что представляется мне глубоко справедливым.

Говоря об историографических исследованиях, посвященных О.А. Добиаш-Рождественской, автор книги использует рукописный текст воспоминаний Е.Н. Чеховой (хранящихся в Отделе рукописей РНБ и пока опубликованных только частично) и статьи А.Д. Люблинской.

Последний раздел книги посвящен Петру Михайловичу Бицилли. Когда автор монографии стал заниматься исследованием его трудов, литература о нем на русском языке отсутствовала. Но уже в начале 1980-х годов Б.С. Каганович смог учитывать консультации дочери П.М. Бицилли и его зятя А.П. Мещерского. Формально П.М. Бицилли не принадлежал к петербургской школе историков-медиевистов. Но среди его коллег был В.Э. Крусман, ученик И.М. Гревса (С. 164), занимавшийся культурой эпохи Возрождения, а сам он прекрасно знал и высоко ценил работы петербургских медиевистов10.

Магистерская диссертация П.М. Бицилли (“Фра Салимбене. Очерки итальянской жизни XIII в.”) была защищена в Петроградском университете в мае 1918 г. Он работал над ней в библиотеках и архивах Германии, Франции и Италии. Это исследование характерно изучением массовой социальной психологии. Историку важно было показать, как понималась в народе религия, и в частности как воспринимались францисканство и иоахимизм, как они были усвоены широкой массой “средних людей”. В этом отношении исследование П.М. Бицилли перекликается с «наблюдениями современной науки о перипетиях христианизации и взаимоотношениях “высокой” и “массовой” культуры средневековой Европы» (С. 172).

В 1919 г. в Одессе П.М. Бицилли опубликовал книгу “Элементы средневековой культуры” – пожалуй, единственную в этом роде в тогдашней русской историографии, особенно в том, что касается “изучения исторической и социальной психологии Средневековья”, и в анализе “восприятия средневековым человеком пространства и времени”, где он “предварял ряд современных выводов” (С. 174). В 1933 г. в Софии появилась его работа “Место Ренессанса в истории культуры” (ее сокращенный перевод был опубликован во Франции, с французского был осуществлен и перевод на испанский). П.М. Бицилли определяет мир Ренессанса как “непрерывно становящийся мир творчески самораскрывающихся форм” (С. 188). В своем исследовании он открывает то, что впоследствии А.Ф. Лосев назовет “модифицированным” Возрождением, – где мир Монтеня, Шекспира и Сервантеса обозначает новую эру

10Замечу, что похвальные отзывы о П.М. Бицилли мы, студенты Ленинградского университета, впервые услышали во второй половине 1940-х годов от его ученика и нашего наставника О.Л. Вайнштейна.

пыталась как-то облегчить участь своих учеников, переписывалась с ними, даже, несмотря на крайнюю небезопасность такого поведения, сумела сохранить их имена как переводчиков в сборнике “Агрикультура в памятниках западного Средневековья”. В 1935 г., когда после убийства С.М. Кирова Ленинград стали “очищать от нежелательных элементов” (в основном дворянского происхождения и интеллигентов), О.А. ДобиашРождественская писала академику Д.М. Петрушевскому: “То, что все мы пережили в эти два месяца – разлука с многими близкими и родными, опустение многих мест в здешней нашей медиевистике, потерявшей немало ценных или недурных, во всяком случае, очень нужных работников… Все эти утраты, прощанья и проводы были всем нам невыносимо тяжелы и для нашей работы явились глубоким надрывом” (С. 131).

Новый виток преследований обрушился на О.А. Добиаш-Рождест- венскую в 1936–1938 гг. Ее предисловие к новому изданию учебника палеографии вызвало обвинение в “раболепстве перед западной наукой” и в “лузинстве” (по имени математика академика Н.Н. Лузина, который опубликовал работы за границей). На заседании Академии наук в ее защиту выступил президент Академии ботаник В.Л. Комаров. Ее стали обвинять в “троцкизме”, хотя О.А. Добиаш-Рождественская никогда не состояла ни в правящей партии, ни в противостоявших ей группировках.

Между тем за “антисоветский поступок” на кафедре истории Средних веков в 1937 г. осудили византиниста, члена-корреспондента Академии наук В.Н. Бенешевича (его работа была опубликована в Мюнхене); вскоре он был арестован и расстрелян. На этом заседании у одного только И.М. Гревса хватило духу сказать, что “ряд обвинений, высказывавшихся здесь против Владимира Николаевича, необоснован”12. 31 июля 1938 г. в газете “Правда” появилась статья, где об авторских предисловиях О.А. Добиаш-Рождественской к “Руководству по латинской палеографии” было написано, что они насыщены “безудержной злобой против социалистической революции”. Единственное, что смогло уберечь ее от неизбежных в таких слуаях последствий, было положение ее мужа, академика Д.С. Рождественского, основателя Оптического института, связанного своими работами с военным ведомством (впрочем, и это в те времена не гарантировало жизнь не только ученому-медиевисту, но и людям, работавшим на укрепление обороны страны).

Казалось бы, куда легче сложилась судьба П.М. Бицилли – благодаря своевременной эмиграции. Но пребывание сначала в Югославии, а затем в Болгарии не могло не сказаться на его работе медиевиста. Будучи оторванным от главных библиотек и рукописных хранилищ (он только один раз сумел ненадолго выбраться в Париж), он, хоть и

12Лебедева Г.Е., Якубский В.А. Cathedra Medii Aevi: Материалы к истории ленинградской медиевистики 1930–1950-х годов. СПб., 2008. С. 43.