Средние века. Выпуск 71 (3-4)

Киселева Л.И. ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЕ “КНИГИ ЧАСОВ” В БИБЛИОТЕКАХ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

(описание рукописей XIV–XVI вв.). С.-Петербург: Дмитрий Буланин, 2008. 261 с.: илл.

Кажется, что интерес к средневековым иллюминированным рукописям существовал всегда, и тем удивительнее, что в хранилищах многих архивов Европы продолжают оставаться малоизвестными, а то и сложнодоступными исследователям ценнейшие рукописи. И не потому, что хранители боятся допустить к ним досужего читателя, а лишь по причине отсутствия подробной описи того или иного фонда. В последние годы благодаря усилиям наших архивистов по изданию подробных каталогов отечественные собрания средневековых манускриптов становятся все более доступными. Настоящая публикация становится в один ряд с другими достойными изданиями такого рода1.

Богатейшие петербургские коллекции средневековых рукописей остаются в большинстве своем малоизучены из-за отсутствия в первую очередь подробных каталогов. Л.И. Киселева, ведущий научный сотрудник Отдела рукописей Российской национальной библиотеки, много лет специализирующаяся на западноевропейских рукописях, пытается исправить положение. Ее новая публикация посвящена на этот раз такому популярнейшему в позднее Средневековье типу молитвенника как “книга часов” (“livre d’heures”). Автор дает полное описание всех манускриптов этого типа, хранящихся в рукописных отделах Библиотеки Российской академии наук, Государственного Эрмитажа и Российской национальной библиотеки.

Издание каталога предваряется подробным введением, в котором автор рассказывает, что представляет собой этот тип книг. Прежде всего, Л.И. Киселева настаивает на наименовании молитвенников именно “книгами часов” взамен принятого прежде “часослова”, считая, что так можно избежать путаницы с православными часословами, предназначенными для священнослужителей, в то время как “книги часов” – сборник, рассчитанный исключительно на мирян. Целесообразность такого терминологического разделения покажет время, однако вряд ли читая статью о книге в Западной Европе XIV–XV вв., кто-то может подумать, что речь идет о православном служебнике. Кроме того на Руси нередко учили читать по тем же часословам, что сближает их с западноевропейским аналогом.

Состав всех существующих “книг часов” различается. Обычно сам заказчик определял содержимое сборника. В него включались молитвы

1См., например: Киселева Л.И. Латинские рукописи XIII в. (Описание рукописей Российской национальной библиотеки). СПб., 2005; Каталог средневековых западноевропейских иллюстрированных рукописных книг в собраниях Москвы. М., 2010.

особо почитаемым в семье или городе святым, канонизированным епископам и папам. Эти данные помогают впоследствии более конкретно датировать и локализовать рукопись. Некоторые молитвы составлялись сугубо от женского или мужского лица (“Obsecro te”, “O intemerata”). Это способствует вместе с другими признаками выявлению бывших владельцев кодекса. Хотя считается, что двух одинаковых “книг часов” не существует (а общее число дошедших до нас “книг часов” до сих пор не подсчитано), тем не менее удается выделить основные части молитвенника. Л.И. Киселева подробно рассматривает обычный состав “книг часов”: это календарь, молитвы Деве Марии, покаянные псалмы, литании, молитвы особо почитаемым святым, заупокойные молитвы. Автор подробно объясняет происхождение тех или иных молитв, историю их появления в “книгах часов” и традицию иллюстрирования.

Во второй части предисловия автор дает краткую историю СанктПетербургских библиотек и фондов, в которых хранятся “книги часов”, а также обстоятельства их появления в этих собраниях. В Библиотеке Академии наук, начало которой положил Петр I, открыв для желающих свою личную библиотеку в Летнем дворце, “книги часов” появились

вXIX в. вместе с коллекцией графа Ф.А. Толстого (1758–1849). Она была подарена Академии наук купившим ее купцом С.П. Алексеевым в 1854 г. В Эрмитаж, в сектор рисунков Отдела истории западноевропейского искусства, “книги часов” попали самыми разными путями и уже

вXX в. Среди них имеются весьма интересные экземпляры. Например, рукопись ГЭ инв. ОРр 6, по мнению Л.И. Киселевой, вызывает “много загадок, которые требуют дальнейшего исследования”. В ее декоре смешаны разные стили: парижский и гентско-брюггский, в календаре присутствуют как фламандские и нидерландские, так и парижские святые, персонажи одеты по бургундской и парижской моде, а сам молитвенник составлен по римскому канону. Экземпляр ГЭ инв. ОРр 10 любопытен тем, что стал “livre de raison” для семейства де Клюни почти на двести лет. На его страницах сохранились семейные записи с 1594 до 1778 г.

Отделу рукописей Российской национальной библиотеки, именовавшемуся тогда “Депо манускриптов” Императорской библиотеки, положила начало известная коллекция западноевропейских рукописей П.П. Дубровского (1754–1816). В дальнейшем собрание активно пополнялось, став крупнейшим в России. В настоящее время РНБ владеет 35 молитвенниками, в основном французского происхождения. Среди них Л.И. Киселева выделяет самый малоформатный из известных “книг часов”, всего 31 × 21 мм (размер миниатюр 10 × 8 мм)! Предполагается, что им владела французская королевская семья (РНБ Эрм. лат. 17). Не менее интересен кодекс РНБ Lat. Q.v.I.112, чьей владелицей была Мария Стюарт. На листах манускрипта сохранились стихи, записанные ее рукой. По сложившейся легенде, именно этот молитвенник она держала в руках, идя на казнь. Рукопись также содержит автографы других известных людей. Коллекция “книг часов” РНБ ценна также своей иллюст-

ративной программой. Среди миниатюристов, украшавших рукописи – Жан Пишоре, Жан Коломб, Жан Бурдишон, мастер Жана Ролэна, мастер Бэдфорда и др.

Все манускрипты, использованные Л.И. Киселевой в работе, описываются по единому принципу: внешнее описание, структура кодекса, декор, переплет, содержание, происхождение, дополнения, сохранившиеся старые шифры, владельцы, библиография. В первых двух параграфах даются палеографические и кодикологические характеристики манускриптов. В разделе “Содержание” приводится полистное описание каждой рукописи. В рубрике “Происхождение” собраны сведения о дате и месте изготовления, типе письма и художниках, работавших над декором; восстанавливается история рукописи и ее владельцев. Однако обстоятельное описание рукописей, хотя и следует принятым международным стандартам, не кажется до конца логичным. Так, тип письма просится быть названным уже в самом первом разделе “Внешнее описание”, а разделу “Декорация” трудно обойтись, на мой взгляд, без упоминания имени художника или предполагаемой атрибуции. Подчас дублирующая друг друга информация о прежних владельцах могла бы быть сосредоточена только в разделе “Владельцы”.

Весь комплекс описываемых “книг часов” разделен на три части по месту хранения (БАН, Эрмитаж, РНБ), внутри которых рукописи расположены в хронологическом порядке архивных шифров. Каждый раздел начинается с нового абзаца, название которого выделено курсивом. В содержательной части на языке оригинала без перевода перечисляются календарные праздники с именами святых и датами памяти (особо отмечены имена, выделенные в рукописях красным цветом или золотом). Далее постранично даются названия молитв или заглавия (“Hic incipiunt”, “De sancta Anna”), а также литании.

Раздел “Происхождение” – возможно, самый любопытный для читателя – носит исследовательский характер. Здесь автор объясняет доводы атрибуций, локализации и датировки рукописи и ее декора, а также перечисляет существующие маргиналии, рисунки и прочие записи (гербы, экслибрисы, шифры), по которым удается установить прежних владельцев манускрипта. Ценность этой исследовательской части в упоминании автором тех или иных казусов рукописи: загадок, противоречий, нарушений структурной логики, необычного размещения миниатюр и пр. К безусловным достоинствам нужно отнести то, что рукописи были не просто описаны автором, но и прочитаны. Так, в ряде случае упоминается пол составителей молитв (“Obsecro te”, “O intemerata”). Завершается каталог шестью печатными молитвенниками 1494–1509 гг., описанными по тем же принципам.

Публикация каталога сопровождается большой цветной вклейкой с иллюстрациями, а также богатым справочным аппаратом. Издание содержит французско-латинско-русский терминологический словарь, словарь символов декора, имен художников, писцов и владельцев, гео-

графический и иконографический указатели. Последний представляется особенно ценным для историков-искусствоведов для работы над иллюстративными программами западноевропейских средневековых миниатюристов. К сожалению, указатели имен художников и владельцев библиотек неполны, в них перечислены не все упоминаемые в тексте персонажи. В целом, издание представляется весьма ценным и полезным. Будем надеяться, что публикации подобных каталогов средневековых рукописей из российских архивов не заставят себя ждать.

Однако в таком ценном издании не обошлось без досадных опечаток и неточностей. На с. 194 Анна де Божё и Анна Французская упоминаются как два разных человека (возможно, виной этому стали неудачное построение фразы и опечатка). Неверно транскрибированы некоторые личные имена. “Королева Сава” – это, безусловно, царица Савская. Беду в научной литературе принято именовать Достопочтенным2. “Ex libris Petri Parisini” – это экслибрис не Петри Паризини, а, скорее, Петра Парижского (или Пьера де Пари). Название Salisbury встречается во всех трех вариантах (Salisbury, Салисбери, Солсбери). В связи с чем нужно отметить, что стиль описаний в издании не всегда унифицирован. Объяснив в предисловии, что такое “миниатюрированная гравюра”, автор опять возвращается к определению понятия на с. 213. Неизвестные художники именуются то “мастер”, то “мэтр”, а на с. 193 даже говорится, что «… впоследствии искусствоведы дали ему (художнику. – Ю.К.) имя заказчика Жана Ролена, наградив титулом “мастер”». Как известно, это не титул, а принятое наименование анонимного миниатюриста по одному известному (или лучшему) произведению или же по имени его покровителя/заказчика. На с. 83 идет речь о “бургундских шлемах” на миниатюре, но, вероятно, это все же не “бургиньоты”, а головные уборы, сделанные по бургундской моде.

В целом, однако, эти небольшие замечания уточняющего характера не могут снизить общей важности и ценности издания. И хотя, возможно, в век цифровых технологий появление печатных каталогов может показаться вчерашним днем, мы тем не менее уверены, что это не так. Простое фотографическое воспроизведение, существовавшее и прежде, делает рукописи, безусловно, более доступными интересующимся, но не может заменить работу профессиональных историков, палеографов, кодикологов, искусствоведов по “расшифровке” данных, скрываемых тем или иным манускриптом. И было бы хорошо, если бы исследователям были доступны исторические источники в обеих формах: в виде Интернет-изображений, которым бы соответствовал прекрасно изданный профессиональными архивистами каталог. Dum spiro, spero.

Ю.П. Крылова

2Хотя в работах питерских коллег мне уже доводилось встречать имя “Почтенный”.

430 Рецензии и обзоры

Barratt J. ARMADA 1588.

THE SPANISH ASSAULT ON ENGLAND.

Barnsley: Pen & Sword Military, 2005. Х, 182 р.

Баррат Дж. АРМАДА 1588 г. ИСПАНСКИЙ НАТИСК НА АНГЛИЮ.

Барнсли: Пен и Сворд Милитари, 2005. Х, 182 с.

Экспедиция Непобедимой Армады 1588 г. относится к числу событий, которые всегда будут привлекать к себе внимание; а книги им посвященные всегда будут иметь успех у читающей публики, особенно, конечно, в Англии. Эта экспедиция становилась в историографии предметом и героизации (особенно в Викторианскую эпоху), и развенчания. Однако обилие материала и оценок порождает необходимость периодически создавать “бревиарии”, где материал не подавлял бы неискушенного читателя, позволяя ему при этом представить достаточно детальную картину происшедшего. Именно в этом и состоит задача книги Джона Баррата.

“Немногим более чем тридцать лет до отплытия Армады в 1588 г. мало кто мог представить, что между Англией и Испанией произойдет война” (С. 1). Обе страны “дружили” против Франции. Первым осложнением в англо-испанских отношениях стал развод Генриха VIII с Екатериной Арагонской. Не прибавило испанцам популярности и пребывание будущего Филиппа II в Англии в качестве супруга Марии Тюдор. Англия втянулась в войну с Францией на стороне Испании, в результате которой она потеряла Кале. Еще больше изменилась ситуация при Елизавете I, когда стало развиваться английское пиратство. Каперы мечтали о перехватах испанских flotas, перевозивших богатства Нового Света, однако это удалось лишь один раз (да и то в XVII в.), и не англичанам, а голландцам, что свидетельствует об эффективности системы испанских конвоев – за 1540–1650 гг. от врага погибло всего 0,5% кораблей из их состава. Поэтому пираты предпочитали выбирать менее опасные цели в виде отдельных кораблей. “Зачастую они не разбираясь нападали на голландские, шотландские, скандинавские и польские суда, захватывая их под тем предлогом, что перевозившиеся на них товары предназначались для Испании”. Экономике последней это нанесло ущерб куда больший, чем поражение Армады. Елизавета, пусть и не желая войны с Испанией, тем не менее, негласно поощряла джентльменов удачи и сама становилась пайщиком их предприятий. Дополнительно обстановку обострило появление в Англии Марии Стюарт, вокруг которой не без участия Испании стали плестись католические заговоры (автор странным образом забыл упомянуть, что Мария, искавшая в Англии убежища, оказалась под арестом). Англия, в свою очередь, оказывала поддержку нидерландским повстанцам. Филипп II, как отмечает Баррат, не спешил с жесткими ответными мерами, надеясь, что время разрешит

все трудности. Однако в 1585 г. война все же началась, а после казни Марии Стюарт король принял решение об экспедиции против Англии (к этому его подтолкнули и неудачи англичан в их борьбе на стороне португальского претендента дона Антонио, показавшие, что английских моряков можно побеждать). Отсрочка последней, связанная с нападением Дрейка на Кадис, имела серьезные последствия – начало гнить продовольствие на складах, среди солдат и матросов, ожидавших отправки, распространились болезни, многие дезертировали. Из-за утечки сведений стала невозможной внезапность. План, составленный при активном вмешательстве короля, сковывал инициативу командования Армады (ей строго-настрого запрещалось вступать в бой с английским флотом до соединения с Фландрской армией герцога Пармы) и вызывал сомнения у опытных моряков. Один из них, Хуан Мартинес Рекальде, саркастически заметил: “Итак, мы отплываем, доверяясь надежде на чудо”. К несчастью для испанцев, упования на бога занимали слишком серьезное место в планах Филиппа (С. 1–17, 146).

Однако и положение англичан было нелегким. Сухопутные силы их были весьма разношерстными по составу, оснащению и выучке (дворяне, милиция, добровольцы), и лишь немногие отряды могли противостоять ветеранам Фландрской армии Пармы, если бы они появились берегах Туманного Альбиона; и Елизавета, и ее министры знали это. Кроме того опасались, что не все захотят сражаться. Так, в Корнуолле, в одном из наиболее угрожаемых районов, половина местных ополченцев, как думали, могла отказаться биться с испанцами. В другом таком месте, в графстве Кент, многих мало интересовал исход предстоящей борьбы. Все это противоречит расхожему представлению о всеобщем национальном подъеме1. Губернатор острова Уайт жаловался, что подчиненные ему так называемые отборные отряды (bands trained) могут называться таковыми лишь по имени. (Между тем боевой дух солдат и матросов Великой Армады был высок – его поддерживали как религиозные чувства, так и надежда на добычу.) Правительство надеялось задержать солдат Пармы с помощью немногих современных укреплений и тактики выжженной земли, но, понимая малую эффективность сопротивления на суше, возлагало все надежды на флот (С. 15–16, 38–39).

В книге подробно описаны боевые действия на море, приложен список кораблей сторон, приведены многочисленные цитаты из документов, даны карты и иллюстрации. Указывается, какой ветер дул в каждый из дней, а также состояние моря. Автор указывает, что хотя в основе тактики испанцев лежал абордаж, они неплохо умели использовать артил-

1Стоит отметить, что представления об Испании у многих простолюдинов были весьма позитивными – многие думали, будто там бедняки перебили дворян “и с тех пор живут счастливо” (Дмитриева О.В. Огораживания и социальный протест английского крестьянства в конце XVI в. // Из истории социальных конфликтов и народных движений в средневековой Европе. М., 2001. С. 122).

лерию. Однако английские артиллеристы все же были обучены лучше испанских, к тому же испанские орудия было неудобно перезаряжать из-за особенностей их конструкции, и на один выстрел испанцев приходилось 34 английских (!). Тем не менее перед англичанами стояла нелегкая задача – подойти к испанцам достаточно близко, чтобы нанести им ущерб, но не настолько, чтобы те могли сблизиться и пойти на абордаж. Добиться этого моряки ее величества смогли не сразу (С. 19–22).

Баррат считает ошибочным широко распространенное мнение о том, будто командующий Армадой Медина Сидония упустил отличный шанс разгромить неприятельский флот, напав на него 30 июля в гавани Плимута. “В действительности у испанцев, по-видимому, не было шансов застигнуть английский флот в Плимуте. 30 июля Армада находилась еще слишком далеко, чтобы войти в гавань с полуденным приливом, а другая возможность до следующего полудня отсутствовала” (С. 47–48). Без конкретных расчетов любой из вариантов ответа некорректен, но даже в случае неудачи вряд ли последствия для Армады были бы хуже случившегося.

Бои у Плимута и Портленд-Билла показали недостаточную слаженность в действиях английского флота, недисциплинированность капитанов (в особенности Дрейка, погнавшегося за “Розарио” и тем нарушившего строй эскадры; то же сделал позднее, атаковав “Сан Лоренцо”, и сам лорд-адмирал Говард. Как тут не вспомнить французских рыцарей, чья удаль, дорого стоившая французам не только во времена Столетней войны, упоминается во всех учебниках!). В бою при Соленте англичане уже сумели нанести неприятелю ощутимые потери в людях. Обе стороны испытывали недостаток пороха, но у Говарда, понятно, было больше шансов пополнить его запасы. Тем не менее Медина Сидония, как отмечает Баррат, сумел привести Армаду к Кале без крупных потерь, она сохраняла строй и боевую мощь. Однако именно здесь стали очевидны недостатки плана операции: Медина Сидония обратился к Парме с просьбой прислать ему 40–50 кораблей, с помощью которых он смог бы обороняться до подхода последнего. “Цель состояла в то, чтобы Армада обеспечивала прикрытие флотилии вторжения во главе с Пармой, а теперь получалось, что Медина Сидония просит, чтобы Парма защищал его!” (С. 51–97).

7 августа, когда англичане помешали соединению Медины Сидонии и Пармы, кампания вступила в решающую фазу. Атака английских брандеров, практически не нанеся потерь испанскому флоту, тем не менее привела к нарушению строя, который Армада до сих пор сохраняла. Соединение с Пармой стало невозможным. Хотя в последовавшем затем сражении при Гравелине испанцы вели бой умело (с “Сан Фелипе” не смогли справиться 17 английских кораблей!), потери их оказались очень значительными – не менее 1000 человек убитыми и 800 ранеными. Англичанам удалось, наконец, повести огонь с оптимальной дистанции, когда они могли принять врагу ущерб, а неприятель не мог пойти на абордаж. Хотя в военном отношении “это не была столь крупная победа,

как то часто изображается” (потеря четырех крупных кораблей, два из которых к тому же захватили голландцы, и 1–2 мелких не имела большого значения), испанцы окончательно убедились, что англичане не позволят им воспользоваться тактикой абордажа, и более не горели желанием вступить в бой с британским флотом. Правда, англичане этого не знали

иотнюдь не были уверены, что новые бои, если они состоятся, окончатся успешно. Лишь после того, как 9 августа ветры перенесли Армаду в Северное море, англичане перевели дух. В то же время британские моряки были разочарованы тем, что не смогли добить Армаду из-за перемены ветра и нехватки пороха. Как писал Генри Уайт Уолсингему, “наша бережливость в тылу лишила нас самой блистательной победы, которую наш флот когда-либо мог одержать” (С. 123–126).

Автор отмечает, насколько разным было обращение с участниками кампании в Испании и Англии. Филипп (в отличие от других) ни словом не упрекнул Медину Сидонию и отпустил его в поместье. О больных и раненых позаботились, задолженность по жалованью была выплачена. Козлом отпущения стал лишь помощник капитан-генерала Диего Флорес, приговоренный к 18 месяцам тюрьмы (заметим, что определенную ответственность за неудачу Армады он нес, но, конечно, не был единственным ее виновником)2.

Иначе поступила со своими моряками Елизавета. Когда на флоте распространились голод и болезни (на корабле “Элизабет Бонвенче” умерло 200 человек из 500!), и Говард стал жаловаться, что столь много сделавшие для родины люди погибают такой смертью, Бёрли, “озвучивавший” мнение королевы, холодно ответил, что смерть избавляет больных от мучений, увеличивая долю остальных. “Если о людях не заботиться и допускать, чтобы они голодали и умирали среди несчастий, едва ли мы найдем тех, кто будет служить”, – с горечью писал Говард. Однако переубедить “бережливую” королеву и ее министров ему не удалось, и основную помощь моряки-победители получили от своих офицеров – прежде всего от самого лорд-адмирала. В 1590 г. он, Дрейк

иХокинс основали фонд помощи морякам, подорвавшим здоровье на флотской службе3, однако для многих нуждающихся уже было слишком поздно – число умерших зимой 1588–1589 гг. оказалось сопоставимым с потерями Армады (С. 140–141).

Взавершении автор разбирает вопрос о том, насколько поражение Армады стало результатом конкретных действий сторон. Современники больше обвиняли в провале Парму, подозревая его даже в сговоре с Елизаветой, однако Баррат считает, что герцог сделал все от него зависящее,

2 Martin C.J.M., Parker G. The Spanish Armada. L., 1988. P. 267–268.

3В каком-то смысле помощь английским морякам оказал и Филипп II, который готов был брать их на службу и после похода Непобедимой Армады (см.: Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. М., 2002. Ч. 1. С. 185).

чтобы соединение с Мединой Сидонией состоялось – как только гонцы последнего прибыли к нему, солдаты Фландрской армии начали погрузку, но англичане успели принять контрмеры. Что же касается капитан-ге- нерала, то вопреки распространенному мнению автор полагает, что Медина Сидония вполне соответствовал занимаемой должности, а просьбы не ставить его во главе Армады были подстраховкой на случай провала (С. 29). Он хорошо показал себя во время подготовки экспедиции, в ходе кампании командовал флотом уверенно, в опасных ситуациях вел себя подобающим образом, в сражении при Гравелине умело руководил действиями арьергарда, благодаря чему другие корабли сумели восстановить нарушенный в ходе боя строй (С. 12, 126, 144). “Если бы гонцы Медины Сидонии прибыли к Парме немного скорее, и Фландрская армия смогла начать погрузку на корабли на двадцать четыре часа раньше, у обеих армий имелись бы все шансы соединиться”. Однако сказались трудность связи с Пармой и характер королевских инструкций, которым капитан-генерал стремился скрупулезно следовать. Как писал военный советник Медины Сидонии Франсиско Бобадилья, отнюдь не горячий его поклонник, “даже его врагам следует признать, хотя это и могло бы огорчить их, что ни один военачальник в мире не смог бы сделать больше, чем сделал он”. Не вполне понятно лишь, почему испанцы не попытались воспользоваться портами Скандинавии; по мнению автора, их дух уже был подорван, и они просто утратили надежду на успех. (В действительности, по-видимо- му, дело было в другом – Медина Сидония и его помощники не могли не понимать, что протестантские Дания и Швеция не захотят принять у себя огромный испанский флот, к тому же отношения у Дании с Англией были достаточно дружественными.) Главным же виновником неудачи испанцев Баррат считает Филиппа II, связавшего руки капитан-генералу своими инструкциями, которые к тому же были далеко не самыми удачными, и не внес поправок в план, когда недостатки его стали очевидными. Надежда на бога, который должен сотворить чудо, означала отказ короля смотреть правде в глаза (С. 143–147). Можно добавить и еще кое-что: король не поощрял инициативы, а именно ее отсутствие и сыграло решающую роль – если бы Медина Сидония (да и Парма) отступил от королевских инструкций, ситуация могла сложиться иначе. (В итоге главными и почти единственными отрицательными героями книги оказываются обе августейших особы, но Филипп выглядит человечнее.) Правда, и в этом случае полностью снимать ответственность с Медины Сидонии и Пармы не приходится, хотя, конечно, формалистская позиция короля и уменьшает ее.

Что же касается англичан, то, как отмечает автор, лорд-адмирал Говард, как и Медина Сидония, так же был назначен на свою должность скорее с учетом знатного происхождения, а не компетентности, но, подобно своему противнику, умел слушать советы более опытных помощников (С. 22). То, что англичане не решались подойти к испанским кораблям на оптимальную для боя дистанцию, обусловливалось не его и их робостью, а апробацией новой тактики, что, понятно, требовало вре-