Средние века. Выпуск 71 (3-4)

Следует особо подчеркнуть, что английский материал нередко приводит к ощущению, что сотворение справедливости на земле не делегируется безраздельно в руки божественной или светской власти. Личная ответственность, личная моральная пригодность каждого человека – естественная составляющая представлений общества о том, на чем покоится защита порядка и справедливости. В этом отношении любопытен памфлет 1591 г., посвященный казни нескольких преступников и в качестве преамбулы пересказывающий на свой лад популярную апокрифическую историю о смерти Понтия Пилата.

Согласно этой истории, Пилату не удалось смыть с рук невинную кровь Христа и избежать Божьего гнева, прокуратор был отозван императором Калигулой, предан позорной отставке и покончил жизнь самоубийством. Однако в тексте памфлета “Различные странные и ужасные убийства, недавно совершенные” звучит своеобычная деталь, не появлявшаяся в иных версиях этой истории, известных автору статьи: “Итак, совесть Пилата считала его виновным в смерти Христа, и гнев Господа по-прежнему следовал за ним: и потому после этого Пилат, исполняя свои обязанности, не мог творить ничего, кроме несправедливости (курсив мой. – Н.К.)”56. Автор памфлета не столько объясняет причины отзыва Пилата, сколько подчеркивает: один раз оступившийся на пути правосудия судья лишается, по приговору свыше, самой возможности судить справедливо. Эта деталь представляется вполне логичной, если вспомнить, что личная моральная ответственность отправителя правосудия, вписанная в общественные ритуалы, ярко выражается также в публичных речах назначаемых мэров и судей57.

Но право поддержания или восстановления справедливости может быть взято на себя и людьми, не обличенными официальными полномочиями. Хорошо известны примеры, когда в рамках неофициальной, низовой культуры воспроизводятся ритуалы и процедуры судебного разбирательства. Достаточно вспомнить работу Р. Дарнтона о казни подмастерьями типографии хозяйской

56Sundrye strange and inhumaine Murthers, lately committed // The Early modern Englishwoman: A facsimile library of essential works. Series III: Essential works for the study of early modern women / Ed. R. Martin. Ashgate, 2005. Part 1. Vol. 7: Women and murder in early modern news pamphlets and broadside ballads, 1573– 1697.

57См. об этом: Carrel H. The ideology of punishment in late medieval English towns // Social history. August 2009. Vol. 34, N 3. Р. 301–320.

кошки58. Однако в различных культурных контекстах копирование судебных процедур может иметь совершенно различные интонации: в частности, в выходке подмастерьев велика доля злой иронии, обращенной не на суд как таковой, а на поведение хозяина, забывшего, по их мнению, старые цеховые порядки. Английские памфлеты склоняются к несколько иному набору оттенков, когда изображают псевдо-судебные заседания.

В “Примечательном раскрытии мошенничества” одна из историй посвящена тому, как прядильщица льна и ее соседки проучили угольщика, т.е. мошенника, который продавал в Лондоне мешки с углем, досыпая эти мешки мусором и пылью. Профессия угольщика была, видимо, одной из распространенных: город постоянно нуждался в топливе, уголь привозили по Темзе на баржах и продавали разносчикам, а те сновали по улицам города, предлагая свой товар. Покупателями их были преимущественно слуги и хозяйки, и обвес в этой торговле был одной из постоянных бед большого города. Итак, некий мошенник продал хозяйке два мешка угля, она же заметила, что мешки слишком малы для запрошенной цены. Тогда она попросила угольщика принести ей еще два мешка, а в его отсутствие собрала у себя в задней комнате шестнадцать соседок, из которых многие прежде были обмануты, покупая уголь. Соседки, узнав, зачем их зовут, захватили с собой дубинки. Когда мошенник, не чуя беды, вернулся с новыми мешками, хозяйка отвела его в комнату, дверь заперли и устроили над “ловцом кроликов” настоящий процесс.

“Угольщик, – сказала она, – знай, что мы все собрались здесь, как суд присяжных, чтобы установить твои злодеяния при продаже нам фальшивых мешков с углем; знай, что ты здесь обвиняешься в мошенничестве, а потому подними руку и скажи, виновен ты или не виновен, и кто будет тебя судить, потому что ты должен получить заслуженное наказание от него, прежде чем уйдешь. Угольщик подумал, что они просто шутят, улыбнулся и сказал: Ну, которая из вас будет моим судьей?”59. Однако судебный процесс оказался нешуточным – когда мошенник попытался сбежать, ему пригрозили дубинками. Затем начался суд, прядильщица дала показания, женщины измерили на весах принесенный уголь и опытным путем доказали обвес. Был вынесен

58Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. М., 2002.

59Greene R. A notable discovery of coosnage. Р. 59.

приговор: “Угольщик, твоя вина в недавнем мошенничестве доказана, и теперь я готова по совести вынести тебе приговор, не только ради этих бедных женщин, но также ради блага моей страны, и вот мой приговор: у нас нет для тебя позорного столба, нет повозки, у которой тебя можно было бы высечь, но я присуждаю тебя к стольким палочным ударам, сколько вынесут твои кости, а затем к изгнанию за дверь без мешков и без денег”60.

Вданном случае судебная процедура устраивается не только “ради смеха”, хотя сам замысел на первых порах и кажется мошеннику забавным. Скрупулезное следование формальностям юридического разбирательства служит для легитимизации в глазах ее участников выносимого ими приговора, а точнее – для придания наказанию наиболее торжественного характера, которое частную расправу с обманщиком превращает в общественное, даже государственное, дело. И хотя это “ненастоящий”, забавный суд, осмеянию на нем подвергается не система правосудия, а вор, который нашел свой заслуженный приговор в первом попавшемся доме.

Взаключение хотелось бы вкратце остановиться на некоторых особенностях неоднократно упоминавшихся в статье баллад

опроизошедших преступлениях и свершившихся казнях. До нас дошло несколько десятков площадных баллад, посвященных реальным судебным делам, причем популярность этого жанра, возникшего, видимо, в 1560-е годы, в последующие десятилетия только росла. Это наиболее назидательная ветвь английской литературы о преступлениях. Центром баллады неизменно является не совершенное преступление, а казнь преступника, перед которой он (или она), как правило, держит прощальную речь, призывая добрых людей не следовать его дурному примеру и прося прощения. В балладе “Прощание Франклина с миром. С предшествующим его христианским раскаянием в тюрьме” эта традиция доходит до предела: из текста совершенно невозможно понять, какое именно преступление и против кого совершил осужденный61.

Казнь же представляет собой (как было и в действительности) своеобразные театральные подмостки, собирающие массу зрителей. Как справедливо замечает Дж. Шарп, современники

60Ibid. P. 60.

61Franklins Farewell to the World. With his Christian Contrition in Prison before his Death // A collection of seventy-nine black-letter ballads and broadsides, printed in the reign of Queen Elizabeth, between the years 1559 and 1597 / Сomp. by J. Lilly. L., 1867. Р. 85.

рассматривали публичные казни не как потворство кровожадным инстинктам толпы, а как назидательное зрелище62. Поэтому и баллады фокусируются не на нарушении закона, а на последствиях этого акта для нарушителя: на изображении преступника, перед казнью сокрушающегося в содеянном, просящим собравшихся осознать, чем заканчиваются дурные поступки, а также простить его. Вопреки мнению Шарпа, который считает подобную назидательность едва ли не сознательным инструментом воздействия со стороны светской власти, которая не имеет регулярных полицейских сил и вынуждена применять увещевания и запугивания для создания хотя бы морального барьера для нарушений закона, автору статьи представляются наиболее значимыми именно просьбы осужденного о прощении63.

Прежде всего, в площадной балладе эти просьбы не имеют ничего общего с надеждой преступника получить помилование. Совершивший два убийства, помилованный и осужденный на смерть после третьего Генри Олдингтон признает неизменность закона:

Моя родня, как обязывает природа, Не приближайтесь с горестными стонами.

Ведь все напрасно: их рыдающая скорбь В этой беде не принесет облегчения. Закон принят несомненный:

И за мои грехи я должен умереть64.

62Sharpe J.A. “Last dying speeches”: Religion, Ideology and Public Execution in seventeenth-century England // Past and Present. 1985. N 107. Р. 144–167.

63Вопрос о возможной проправительственной ангажированности площадной баллады представляется неясным. Следует учитывать относительную мягкость цензуры: названия печатаемых баллад обязательно вносились в реестры Stationers company и могли быть запрещены церковной или светской властью, однако действительной перлюстрации текстов не велось, и судебные дела возникали лишь вокруг наиболее взрывоопасных памфлетов, как это было с памфлетом Дж. Стаббса против брака королевы Елизаветы в 1579 г. Политические взгляды и социальное происхождение тех авторов баллад, о которых нам что-либо известно, достаточно сильно различают-

ся. И, что представляется важным, этот сорт литературы был всецело ориентирован на рыночный спрос, таким образом, можно предположить, что самые распространенные мотивы были самыми “покупаемыми”, причем в роли заказчика выступало не правительство, а широкие слои городского населения.

64My kinsmen all, as nature bindes, / with greevous grones come not behind. / Yet all in vaine: their sobbing greife, in this distresse, yeelds no releife. / The law is past assuredlye; /and for my synnes I needs must dye (The Shirburn ballads. Р. 107).

А Эдвард Смит, сокрушаясь в грехах в тюрьме перед казнью, уверяет, что отказался бы принять помилование и осуждает себя сам:

Ни ум, ни сила не могут Удовлетворить закон; Потому что я заслуживаю смерти По праву и справедливости65.

Вбольшинстве же случаев осужденные даже не вспоминают

овозможном помиловании, их интересует нечто иное. Разумеется, основной их адресат – Бог, который в милости своей может даровать преступнику прощение грехов. Однако вместе с этим просьба о прощении обращена и к людям:

Прошу прощения у взрослых и детей, Прощения – у тех, кого я обманул, Прощения, сладчайший Христос, умоляю тебя, Соизволь, благой господь, спасти мою душу66.

Таким прошением завершается “Предупреждение всем солдатам, которые не рискуют своими жизнями службе Ее Величества

иправу их страны; где выражается жалоба Вильяма Ренча, сбежавшего от своего капитана с двумя другими и казненного вместе с ними в разных местах под Лондоном в восьмой день сентября прошлого, 1600 года”.

Из одной баллады в другую повторяются адресаты, к которым обращаются осужденные с просьбой о прощении: это страна и монарх, это – обиженные преступником или их родные, но чаще всего это просто все те люди, которые слышат последние признания преступника. В чем же смысл ожидаемого прощения со стороны людей, которые не могут ничем помочь просящему ни в этой жизни, ни в будущей, с которыми он даже незнаком? Допустимо предположение: в данной ситуации единственным возможным смыслом является примирение с обществом (понимаемым как сообщество всех честных людей).

Преступление вырывает человека из “общины”, из социума,

иесли это не профессиональный преступник (а баллады, как

65No wit nor strength may serve / The law to satisfie; / For death I do deserve / In right and equit (The Roxburghe Ballads / Ed. by W. Chappel. L., 1888. Vol. 2. P. 466).

66Pardone I aske of man and child; / pardone, of those I haue beguild. / Pardone, sweete CHRIST, of the I craue. / Vouchsafe, good lord, my soule to saue (The Shirburn ballads. Р. 203).

правило, посвящены именно непрофессионалам), он всегда будет стремиться воссоединить разорванную ткань общественных связей. В этом смысле неважно, примет ли его раскаяние монарх, лорд, крестьянин, сосед или посторонний человек – все это лица “правильного” социума, к которому следует вернуться.

Поскольку смерть отрезает человека от мира живых навечно, словно бы фиксируя то состояние, в котором он пребывал на момент смерти, то прежде чем уйти навсегда, преступник стремится заручиться прощением и принятием его “всем миром”. Кстати, многократно цитированный выше Роберт Грин во “Второй части примечательного раскрытия мошенничества” сравнивает вора с гангреной на теле общества и уверяет, что болезнь неисцелима до тех пор, пока, как хирургом, “смертью не будут они фатально

иокончательно отрезаны от страны”67. Этого финального отсечения и стремится избегнуть осужденный.

Знаком прощения, по всей видимости, является проявление зрителями казни скорби и сочувствия, многочисленные примеры которого можно обнаружить в текстах. Даже заголовки баллад о смерти раскаявшихся злодеев чаще всего содержат слова “lamentable”, “doleful” – “плачевный”, “скорбный”. Реакцией собравшихся на речь осужденного, как правило, являются слезы

искорбные вздохи. Вот автор поэмы описывает смерть Джона Масгрейва:

Там влажных глаз был большой запас, Ведь все рыдали, кто его видел. Сердца многих он заставил страдать; И я сокрушался за компанию68.

Площадная баллада преподносит смерть преступника не только как назидательный пример того, что карты, девки и дурная компания не доведут до добра, но и как утешительное заверение в том, что соблюдение закона в сочетании с искренним покаянием его нарушителя способны восстановить как небесную, так и общественную гармонию.

Таким образом, все ветви и поджанры “литературы о преступлении”, имевшие хождение в английском обществе XVI – начала

67Greene R. The second and the last part of Cony-catching // Greene R. A notable discovery of coosnage. P. 2.

68Of watery eyes there was great store, / for all did weepe that did him see. / He made the hearts of many sore; / and I lamented for companye (The Shirburn ballads. Р. 21).

XVII в., дают основание для выдвижения гипотезы о наличии у социума уверенности в незыблемости и позитивности самих основ правосудия. Система моральных ценностей не претерпевает острой критики и не только не подвергается осмеянию, но служит надежной позицией, с которой высмеиваются отступления от нее. Поддержание справедливости понимается как должное для всех, вне зависимости от официального статуса, а должность судьи или иного представителя власти предписывает высокий моральный стандарт. Институт суда оценивается как внесословный и, преимущественно, служащий делу справедливости. Преступление отрывает индивида от мира честных людей, хотя и не безнадежно: в идеальном варианте, рано или поздно блудный сын возвращается в дом отца. Криминальный мир выглядит, как отдельная страта, принадлежность к которой осуждается, хотя отдельные представители этого мира могут вызывать любопытство, а их похождения – служить темой для забавных или поучительных рассказов. Нет необходимости напоминать, что подобная идиллическая картина не может считаться “зарисовкой с натуры” английского общества упомянутой эпохи. Но это, безусловно, портрет тех расхожих образов, которые формировали представления английского социума о праве, законе и нарушении закона.

МЕДИЕВИСТИКА В РОССИЙСКИХ УНИВЕРСИТЕТАХ

Ю.Е. Ивонин, М.Н. Артеменков

КАФЕДРА ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ СМОЛЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА

Кафедра всеобщей истории была открыта в Смоленском государственном университете в 1920 г. Затем в результате всякого рода реорганизаций и преобразования университета в педагогический институт она была объединена с кафедрой истории СССР,

выделившись снова в отдельную кафедру в 1964 г. В разное время в Смоленском государственном педагогическом институте работали будущий академик и крупный специалист по истории международных отношений нового времени В.М. Хвостов и известная медиевистка Е.В. Бернадская. В настоящее время кафедра осуществляет свою научную и учебную работу уже в рамках вернувшего себе университетский статус в 2005 г. Смоленского государственного университета. С 1995 г. кафедру возглавляет доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ (2008) Ю.Е. Ивонин. В настоящее время у кафедры всеобщей истории сложились научные связи со многими ведущими университетами России. Поддерживаются отношения с учеными, работающими в научных центрах и университетах Германии, США, Великобритании, Украины, Белоруссии.

Основное направление научной деятельности кафедры всеобщей истории связано с изучением проблем истории Западной

иЦентральной Европы в раннее Новое время. Преподаватели и аспиранты кафедры исследуют вопросы международных отношений, государственного строительства, религиозные движения

иконфликты периода Реформации. Часть исследований, которые осуществляются отдельными преподавателями, посвящены вопросам раннего Средневековья, истории религии и археологии.

Состоявшиеся и планируемые публикации кафедры связаны с этими и другими научными интересами ее преподавателей. Веду-

щая роль в этом принадлежит профессорам кафедры Ю.Е. Ивонину и Л.И. Ивониной.

Общее руководство научно-исследовательской работой кафедрой осуществляет профессор Ю.Е. Ивонин. Еще до приезда в Смоленск с Украины и до занятия этой должности он был известным исследователем истории Англии, Германии и международных отношений позднего Средневековья и раннего Нового времени, автором ряда монографий1. В настоящее время научные интересы Ю.Е. Ивонина связаны с исследованием проблем государственного строительства в странах Западной и Центральной Европы, проблемами взаимоотношений государства и религии, вопросами международных отношений XVI – начала XIX вв. В его работах широко освещаются современные концепции и подходы к изучению истории раннего Нового времени. В частности, большое внимание уделяется концепциям “конфессионализации” и “интернационального кальвинизма”. В течение 1996–2009 гг. Ю.Е. Ивонин неоднократно получал стипендии Немецкой службы академических обменов (ДААД), Института европейской истории права им. Макса Планка (г. Франкфурт-на-Майне, Германия), Германского исследовательского общества (ДФГ), Библиотеки герцога Августа (г. Вольфенбюттель, Германия), Германского исторического института, проводил исследования по гранту Министерства образования РФ. Результаты исследований публикуются автором в ведущих российских исторических журналах “Новая и новейшая история”, “Вопросы истории”, различных отечественных и иностранных изданиях, а также освещаются на международных конференциях.

За время работы на кафедре профессором Ю.Е. Ивониным был опубликован ряд монографий, посвященных различным вопросам международных отношений и государственного строительства в раннее Новое время2.

Одним из главных достижений профессора Ю.Е. Ивонина за последние годы можно считать публикацию результатов своих исследований в многотомном труде, где рассматриваются проблемы

1Ивонин Ю.Е. У истоков европейской дипломатии нового времени. Минск, 1984; Он же. Становление европейской системы государств. Англия и Габсбурги на рубеже двух эпох. Минск, 1989; Он же. Императоры, короли, министры. Политические портреты XVI в.: Исторические очерки. Днепропетровск, 1994.

2Ивонин Ю.Е. Реформация Генриха VIII и внешняя политика Англии // Исследования по зарубежной истории. Смоленск, 2000; Он же. Международные отношения в Западной и Центральной Европе XVI в. Очерки. Смоленск, 2001.