Средние века. Выпуск 71 (3-4)

осмысленность44. Следует также отметить (и об этом говорит Валентайн45), что ситуация, в которой Саул был назван царем, была связана с провинностью Израиля перед Богом. Самуил сказал народу: «А вы теперь отвергли Бога вашего, Который спасает вас от всех бедствий ваших и скорбей ваших, и сказали Ему: “царя поставь над нами”»46. Однако они принимают Саула с таким единодушием и радостью, что это делает их выбор в глазах проповедника достойным подражания для подданных короля Британии. Валентайн рассуждает о природе “признания” монарха, по его мнению, ярко выраженной в приветствии Саула, и находит его корень в радости, “страсти и эмоции разума, происходящей от чувства и присутствия чего-то хорошего”, ибо любой монарх, происходящий, напоминает своей пастве Валентайн, от Авраама, уже являет собой добро47. Король – украшение нации, поскольку он есть “источник правления, правление – порядка, а порядок – красоты”48. Король дарует своему народу свет, он подобен солнцу, изгоняющему тьму из государства. Его смерть равносильна закату, за которым следует восход нового светила – наследника престола49. Однако центральным по смыслу из всех этих прославлений стоит счесть следующее: «Король есть “Imago dei”, яркий образ Бога, самое величественное и явное отображение Божественного Величия», наилучшее утешение за невозможностью лицезреть самого Господа. Здесь Валентайн проводит интересную параллель в искусстве, ссылаясь на Григория Назианзина: монархи – изображения Бога, и, соответственно, чиновники, наместники короля – это лишь оплечный или поясной его портрет, а король – изображение в полный рост, так что он является “нашим видимым Господом”50. Таким образом, проповедник уподобляет

44«…it was not “Vox et praeterea nihil”, voice and nothing else, as we say of a nightingale; but as they shouted, so they said something… “God save the King” and this I call “votum populi”, the vote of the people» (Valentine H. Op. cit. P. 36).

45Ibid. P. 4.

461 Цар. 10: 19.

47Valentine H. Op. cit. P. 3.

48Ibid. P. 5.

49Ibid. P. 31.

50“Inferior and subordinate magistrates are half pieces drawn from the head to the shoulders or middle; but the Kings are pictures of God at length … so the king is our visible God” (Ibid. P. 5–6). Представление о короле как “имитаторе”, подражателе или “тени” Христа, возникло в гораздо более раннюю эпоху (см.: Kantorowicz E.H. The King’s two bodies. A study in Medieval political theology. Princeton, 1957. P. 46–47). О короле как образе Бога на земле см.:

Kantorowicz E.H. Op. cit. P. 59.

короля иконе, что получило впоследствии одно из самых ярких выражений в посмертной апологии Карла I, “Королевский образ”, “Eikon Basilik”.

Валентайн развивает тему визуального образа правителя, переходя к более конкретным деталям его внешности. Он исходит из представления о том, что такие “царственные черты”, как “высокий рост” и “могучая внешность”, символизируют “всевластие и верховенство королевской должности”. То, что повлияло на признание Саула народом, сделало его “достойным царства”, был его высокий рост: “он на голову возвышался над своими подданными”51. Кроме того, он приводит другой пример из Библии – помазание Елиава Самуилом, ведь пророк узнал божьего избранника среди его братьев, поскольку “он был белокур, с красивыми глазами и приятным лицом”52. Цари называются в Библии “высокими холмами и кедрами”. Проповедник не останавливается только на эпизодах из Священного Писания, приводя примеры из античных классиков, “Греческой истории” Ксенофонта и “Естественной истории” Плиния: о наказании спартанского царя Архидама за женитьбу на “женщине маленького роста”, поскольку «лакедемоняне опасались, что у них появятся не “цари, а царьки”», что “может оказаться позором для их государства и умалением царского величия”. Даже пчелы выбирают себе “царя” “вдвое больше каждого из них”53. Таким образом, Валентайн демонстрирует значимость визуального облика монарха, воспроизводящего, подобно иконе, образ Божий и одновременно являющегося эмблемой верховенства короля над всеми своими подданными.

Обращает на себя внимание функция короля, состоявшая в защите нации, что представлялось весьма важным Валентайну, как и другим проповедникам; он неоднократно возвращался к ней в этой проповеди. Одним из наиболее важных образов короля является классический образ монарха как пастыря своего народа, и автор сравнивает Карла с Давидом, без которого “стадо рассыплется по полям” и станет добычей хищных зверей54. Он приходит к выводу о том, что король творит благо в четырех его

51Valentine H. Op. cit. P. 8–9.

521 Цар. 16: 12. Валентайн говорит о “внешности и высоком росте” Елиава, в Библии короля Якова эти строки повествуют, что “он был румян, и внешне прекрасен, и приятно было на него посмотреть” (Now he was ruddy, and withal of a beautiful countenance, and goodly to look to (1 Sam.16: 2)).

53Valentine H. Op. cit. P. 9.

54Ibid. P. 6.

разновидностях: естественной (защищает жизнь подданного), моральной (творит суд), гражданской (охраняет собственность)

ирелигиозной (защитник веры). Валентайн создает в своей проповеди образ мира, который не может существовать без монарха: любой человек обязан королю тем, что он может продолжать свое существование, и когда он молится за короля, он молится за себя

исвою семью. Подданные Карла I уподобляются плющу, не могущему расти без опоры, которой является для него король55.

Вданной проповеди воплощается идея верховенства короля в вопросах веры, его роли как главы Англиканской церкви и подчинения ему всех прочих иерархов. Валентайн воспроизводит в словах один из образов подчинения светской власти духовной: епископ “садится на коня, в то время как король держит его стремя”, что представляется ему зрелищем “удивительным и зловещим, подобным затмению светил”56. Эта проблематика связана со злободневной темой, войной с Шотландией или, как часто называют серию конфликтов 1639–1640 гг., с епископскими войнами. Проповедник порицает то, о чем предупреждал подданных Карла I еще Баргрейв, – непослушание, перешедшее в свою наихудшую форму, восстание, причем восстание против власти короля как главы церкви и “поднимающее чертополох над кедром”57 возвышение одного из королевств в составе Великобритании над суверенной властью короля. Сторонники взглядов Бьюкeнeна уподобляются Валентайном Пилату и Ироду, объединившимся в преследовании помазанника Божия58. Весь народ может впасть в заблуждение, как израильтяне перед избранием Саула, и власть священнослужителя недостаточна для восстановления здоровья “политического тела”, для этого необходим король59.

Винаугурационных проповедях эпохи “единоличного правления” Карла I часто возникает образ Саула как предупреждение о возможности падения даже образцового монарха. Если Баргрейв порицает грех неповиновения Богу как таковой, Валентайн более глубоко пытается анализировать то, что он понимает под важнейшими чертами личности ветхозаветного царя: скромность, благо-

55Ibid. P. 24.

56“To see a Bishop tread upon the neck of an Emperor, and mount his steed whilst a King holds his stirrup, are as prodigious and portentous spectacles as the eclipses of the great luminaries of heaven” (Ibid. P. 10).

57Ibid.

58Ibid. P. 11.

59Ibid. P. 14.

честие, милосердие – основные его достоинства, которые он, однако, утрачивает. Проповедник призывает свою паству трудиться во спасение своих душ и стараться не утратить добродетели, как Саул. С другой стороны, этот царь также оказывается в списке неправедных правителей всех времен и народов, который приводит Валентайн, однако он подчеркивает то, что любые пороки монарха (безусловно, личные, не имеющие отношения к “королевской должности”) не могут служить основанием для нарушения клятвы верности подданного королю как носителю этой благословенной Богом должности60.

В заключительной части проповеди Валентайн переходит к похвале лично Карлу I: это король, подобного которому нет нигде, прекрасный телом и душой. Он наделен силой и здоровьем, физически вынослив и активен, а также хорош собой, т.е. его внешний облик вполне совпадает с теми признаками, что символизируют величие королевской власти. Карл I обладает всеми уже перечисленными в проповеди добродетелями, которые были и у Саула, когда он стал царем: скромность, благочестие, милосердие61. При этом обращает на себя внимание некоторая безликость этого образа: Валентайн задает риторические вопросы, лишь отрицающие некие общие грехи, которые совершали порицаемые им “дурные правители”, у короля и восхваляющие такие же абстрактные добродетели. Карлу уделяется не намного больше места в этом тексте, чем Саулу или римским императорам, скорее, главной мишенью проповедника являются шотландцы, осмелившиеся обвинять своего короля в “папизме” и религиозных преследованиях.

Последняя проповедь “мирного времени” в день восшествия на престол Карла I была прочитана 27 марта 1640 г. епископом Чичестерским Генри Кингом, королевским капелланом и поэтом, близким другом Джона Донна62. Ее несколько отличает от предшествующих проповедей то, что автор отнес к королю выбранный им стих из Книги пророка Иеремии, обращенный к пророку: “Смотри, Я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать”63. Он обосновал подобное построение проповеди тем,

60Ibid. P. 28.

61Ibid. P. 32.

62Hobbs M. King, Henry // Oxford DNB. Vol. 31. P. 625–627; Berman R. Henry King and the 17th century. L.; Toronto, 1964.

63Иер. 1: 10. “Behold, I have this day set thee over the nations and over the kingdoms, to root out, and to pull down, and to destroy, and to throw down, to build, and to plant”. (Jer. 1: 10).

что, согласно многим Отцам Церкви, эти строки относились к Христу, а не к Иеремии, а он сам применил их к королю, “образу и наместнику Бога, Божьему помазаннику”64, и вся его проповедь построена на идее “христоподобия” короля. Так же, как и ее предшественницы, проповедь посвящена необходимости послушания народа своему королю. В самом начале Кинг порицает традиционных врагов королевской власти в политической риторике эпохи ранних Стюартов, бросающих вызов постулату о послушании подданных, – папский престол и тираноборческие идеи протестантизма, выраженные, главным образом, в трудах Бьюкeнeна65. Обличая противников теории божественного права королей, он прибегает к иронии и даже сарказму (что вообще было отличительной чертой проповедей Кинга): если признать справедливыми утверждения о зависимости власти короля от народной воли, то “наши библии ложны, а трактовки текстов ошибочны”, следует вычеркнуть из Библии множество стихов; папа римский, исполненный неумеренных политических амбиций, пытается “играть в мяч коронами” светских властителей66. Указав, таким образом, на опасность, угрожающую монархии, Кинг одновременно призывает всех королей к покорности перед Богом, поскольку их власть целиком и полностью находится в Его руках. Так Кинг воссоздает уже существовавшую ранее “схему покорности” в инаугурационной проповеди – покорности короля перед Богом и народа перед королем67.

Для Кинга, так же как и для Валентайна, немаловажной представляется функция защиты от внешних и внутренних врагов, которую осуществляет король68. Однако Кинг использует гораздо более разнообразные метафоры для ее описания: монарх уподобляется пастырю, берегу реки и голове – соответственно он охраняет свою паству, сдерживает бурю волн и управляет действиями политического тела. Кинг употребляет метафору народа как моря, шумного, полного волн, несущих опасность, уподобляя короля Христу, повелевающему этими волнами69. Монарх является разумом, сдерживающим эмоции безумной толпы, творящей

64King H. A sermon preached at St. Paul’s March 27 1640, being the anniversary of his Majesty’s happy inauguration to his crown. L., 1640. P. 3.

65King H. Op. cit. P. 5.

66“…If he [папа римский. – Е.К.] lists to play at foot-ball with crowns, spurning them into what goal he pleases…” (Ibid. P. 24).

67Ibid. P. 10.

68Ibid. P. 13.

69Ibid. P. 12.

беззаконие в условиях отсутствия абсолютной монархии, которая является отражением устройства Царства Божия. Таким образом, Кинг раскрывает первую часть эпиграфа (“Я поставил тебя в сей день над народами и царствами”) как апологию абсолютной власти монарха, базируясь, в основном, на ставших традиционными у его предшественников идеях божественного права короля.

Королевская власть предстает в проповеди Кинга исполненной глубочайшей ответственности, сложностей и тревог. Вряд ли кто-либо захотел взять королевскую диадему, если бы знал, сколько в ней заключено хлопот, несмотря на все ее великолепие

иблеск драгоценностей, которыми она инкрустирована, – восклицает проповедник. Он сравнивает короля с кедром, рядом с которым его подданные – лишь низкий кустарник, безопасность

ипокой которого обеспечивается защитой этого могучего дерева, принимающего на себя удары стихии. Кинг создает образ короля как своеобразного “громоотвода”, принимающего все опасности, угрожающие его народу, на себя. Он противопоставляет “маленького” человека, живущего своей частной жизнью, монарху, жизнь которого целиком посвящена государству и лишена покоя. Возникает образ бодрствующего короля, “чей прерванный сон обеспечивает нам более здоровый отдых”70.

Здесь появляется не использовавшийся в других проповедях образ “короля-пахаря”, который является великим тружеником. Сравнение монарха с Адамом довольно оригинально и противоречиво. С одной стороны, оно возвышает его до прародителя рода человеческого, но, с другой стороны, не имеет никаких ассоциаций с институтом монархии и даже может, по мнению самого проповедника, показаться уничижительным (vile), поскольку речь шла об Адаме после грехопадения71. Король в поте лица своего добывает “хлеб забот”, и его великий и тяжкий труд подобен труду человека, заслужившего проклятие на весь свой род: если “мечи переплавляются на орала”, то “лопаты и серпы – на скипетры”72. Кинг уподобляет домам и садам, которые “возводит и насаждает” король, его королевства и общественное благо. Монарх возводит

иперестраивает крепостные стены своего Иерусалима, дабы не впустить в него зло и насилие. Таким образом, он уподобляется

70“…whose broken sleeps (as Epaminondas once told his soldiers) are to procure our sounder rest” (Ibid. P. 31).

71Ibid. P. 33.

72“…I can from hence tell you of spades and pruning-hooks turned into scepters” (Ibid. P. 32).

садовнику, труженику, “орошающему благодатью” своих подданных. Этот образ предполагает очень активное и творческое начало в государе – Кинг призывает Карла I покончить с “мусором и сорняками” в его саду, сопоставляя грешников, нарушающих мир в королевстве, с различными сорными травами, он не избегает

иуподобления “бунтовщиков” чертополоху, напоминая о войне с Шотландией73. С одной стороны, Кинг утверждает, что “справедливость и милосердие короля – опоры, на которых покоится королевство”, с другой стороны, он говорит о “принудительной власти” короля, или, выражаясь более современным языком, о его праве на насилие. Символом “легитимного насилия” короля является меч, который совершенно необходимо применять, – проповедник называет данные полномочия, естественно и регулярно применяемые монархом, “цветком в его короне”74. С его точки зрения, лучше не применять его слишком часто, ибо король должен быть милосердным, но и забывать о его существовании не стоит.

Кинг уделяет внимание опасности, которая действительно стала роковой для Карла I, но в 1640 г. была еще довольно туманной: это меч, который может быть поднят против самого помазанника Божия, – не иносказательный, символизирующий, например, отлучение от церкви, а вполне “материальный, преступный”. При этом проповедник четко указывает на источник этой опасности – парламент, “сотворяющий себе идола из народного голосования”.

Карл I как “земная персона” немногим отличается от своего образа в предшествующих проповедях: это абстрактно-идеальная личность, которая должна служить примером для своих подданных, добродетельный, терпеливый, милосердный король, серьезный и лишенный всякого высокомерия. Кинг буквально повторяет пассаж Валентайна о физически сильном и активном теле короля, сочетающемся с таким же быстрым разумом75. Однако далее этот образ приобретает все более реальные черты: жизнь Карла подчинена жесткой дисциплине и упорядочена, он весьма верующий человек

иобязательно посещает богослужения как минимум два раза в день, чем являет прекрасный пример для своего семейства и двора76.

Впоследней части проповеди он переходит к довольно активной апологии королевской власти: он еще раз повторяет стихи из

73Ibid. P. 34.

74Ibid. P. 35. О понятии “цветы короны” в юридической и политической мысли Англии раннего Нового времени см.: Gough J.W. Flowers of the Crown // The English Historical Review. 1962. Vol. 77, N 302. P. 86–93.

75King H. Op. cit. P. 54.

76Ibid. P. 56.

Библии, на которых выстроен его текст, причем в этих словах звучат весьма беспокойные нотки, которые говорят о степени накала политических страстей в марте 1640 г.77 Энергичная риторика, обилие отрицательных и устрашающих примеров неповиновения королю указывают на непростую обстановку, в которой была создана проповедь, и ознаменовывают переход к оборонительной позиции сторонников теории божественного права королей.

Итак, обращение к публикации инаугурационных проповедей, хотя и не регулярной, позволяет увидеть за ней определенную политику в области репрезентации власти короля, желание ознакомить подданных с тем, что могла услышать только небольшая группа его приближенных. С другой стороны, проповеди не всегда отражали взгляды короля или были созданы ради этого. Даже в период личного правления Карла I проповедники могли критиковать политику монарха в какой-то области и высказывать прежде всего свое мнение о королевской власти. Таким образом, их нельзя отнести к способам официальной пропаганды (по крайней мере до начала революции), хотя отраженные в них идеи могли совпадать с точкой зрения власть предержащих и способствовать ее распространению.

В проповедях содержались определенные идеи, очерчивающие образ монархии, а также более конкретный образ короля как человека. К ним относится в первую очередь посредническая роль короля между Богом и людьми, с особым акцентом на богоподобии короля. Это подчеркивалось и цитатами из Библии, и использованием лексики, связанной с изобразительным искусством: монарх представал либо отражением Бога, либо его портретом. Кроме того, королевская власть оказывалась абсолютной в том отношении, что заботы короля охватывали все возможные области жизни его подданных. Король беспрерывно трудился и обеспечивал безопасность и благоденствие своего народа. Особо важной темой проповедей была необходимость послушания подданных королю, звучавшая во всех без исключения текстах этого жанра на протяжении всего правления Карла. Таким образом, опубликованные инаугурационные проповеди дореволюционного периода воплощают, развивают и популяризируют теорию божественного права королей, что позволяет несколько скорректировать устоявшееся представление о полной незаинтересованности этого монарха в формировании общественного мнения.

77“…is he king for his own sake or for yours? No, the text tells, he is super vos constitutus, he is set over you. As God hath then given him the kingdom, so he hath given you the king…” (Ibid. P. 39).

ВЛАСТЬ, ПРАВО И КОНФЛИКТЫ В СРЕДНЕВЕКОВОМ ГОРОДЕ

УДК 94(430).024“72”:340.132.237

П.А. Блохин

ФРАЙБУРГСКОЕ ГОРОДСКОЕ ПРАВО ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XII ВЕКА

Статья посвящена складыванию местного городского права города Фрайбурга, на основе которого впоследствии сложилась правовая система, характерная для многих городов Западной Германии. Помимо Учредительной привилегии 1120 г. во второй половине XII в. были составлены хартии герцогов Бертольда IV и Бертольда V, а также ряд дополнений к ним. Самый существенный вклад в развитие фрайбургского городского права был внесен герцогом Бертольдом V, сумевшим актуализировать разнородный корпус законов своих предшественников, ввести ряд новых норм, регулировавших различные аспекты ремесла и торговли, принять ряд действенных мер, направленных на сохранение мира и порядка. Не случайно именно дополнения Бертольда V впоследствии наиболее часто включались в состав хартий дочерних городов фрайбургской правовой системы практически без изменений.

Ключевые слова: Фрайбург, правовые системы, городское право, поддержание городского мира.

В XII – первой половине XIII в. в немецком Фрайбурге было составлено несколько текстов, которые позволяют изучить местное городское право. На их основе сложилась так называемая фрайбургская правовая семья – правовая система нескольких

ву. В 1120 г. была написана Учредительная привилегия1. Между 1152 и 1200 гг. были составлены еще две хартии и дополнения к ним:

1О фрайбургской Учредительной привилегии см.: Блохин П.А. К вопросу о причинах создания фрайбургской учредительной привилегии // Право в средневековом мире, 2007. М., 2007. С. 71–85.

I. Подтверждающая привилегия Бертольда IV (написана между 1152 и 1153 гг.);

Дополнения к привилегии Бертольда IV (создавались в период между 1152–1153 и 1186 гг.).

Выделяются две группы Дополнений к привилегии Бертольда IV:

а) созданные в период между 1152–1153 и 1186 гг.; б) созданные в период после 1186 г.

II. Хартия Бертольда V (написана ок. 1186 г.); Дополнения к хартии Бертольда V (конец XII в.). Выделяются три хронологических блока Дополнений2: а) изданные в период между 1186 и 1191 гг.; б) изданные в период между 1191 и 1198 гг.;

в) изданные на рубеже XII–XIII вв.

Эти документы не существуют ныне в своем оригинальном виде, они были реконструированы и изданы М. Блаттманн3. Исследовательница использовала тексты хартий, относящихся к фрайбургской правовой семье: привилегию монастырю Св. Петра (1152 г.), хартию Флумета (1228), текст из Тенненбаха (1341 г.), хартию Диссенхофа и др.

Подобно другим нормативным памятникам городского права, фрайбургские хартии и дополнения к ним формировались из текстов разного характера: в них объединялись судебные решения отдельных казусов, постановления городской общины и сеньориальные привилегии. При составлении грамот нормы, конечно, подвергались редактированию и определенной унификации, не стиравшим, однако, окончательно своеобразия, свидетельствующего об их различном происхождении.

После смерти герцога Конрада фон Церинген4 (1152 г.) молодой герцог Бертольд IV (сеньор Фрайбурга в 1152–1186 гг.) в мае

2Известны также дополнения к хартии Бертольда V, созданные между 1200 и 1218 гг., которые в данной статье не рассматриваются.

3Blattmann M. Die Freiburger Stadtrechte zur Zeit der Zähringer. Freiburg; Würzburg, 1995. 2 Bd.

4Герцоги фон Церинген, герцоги Картинии, сеньоры многих областей на территории современных Германии, Австрии, Швейцарии, северной Италии, восточной Франции. В 1091 г. ими был построен замок близ нынешнего Фрай- бург-в-Брайсгау. Фрайбург становится своеобразной столицей герцогства, что приносит городу процветание. Церингены известны как “основатели” множества городов на своей земле. В частности, герцоги в разное время предоставляли Учредительные привилегии таким городам, как Берн, Фрайбург в Юхтланде, Диссенхоф, Кольмар, Вальдкирхен и др. Церингены составляли