Внешняя политика и безопасность современной России - 3 - Хрестоматия - Шаклеина - 2002 - 491

рующей инфляции, цены подскочили в сотни раз, а на будущее нам обещают нечто еще похуже — гиперинфляцию. Между тем производство сократилось наполовину или даже больше.

Упадок экономики оказал далеко идущее и самое пагубное влияние на социальную и политическую жизнь России. Общество стало предельно поляризованным. По меньшей мере 40% населения (опять же по официальным данным!) даже по нашим сверхспартан ским стандартам были вытолкнуты за черту бедности, в то время как 4–5% стали богатыми или даже сверхбогатыми, нередко ведущими самый вызывающий по своей роскоши образ жизни. Смертность увеличилась на 16%, а рождаемость сократилась на 14%. В течение двух последних лет население страны сократилось. Параллельно нарастала социальная напряженность.

Весьма очевидными и болезненными стали бедствия культуры, науки, образования и здравоохранения. Начался процесс деинтеллектуализации общества. Его сопровождала моральная деградация, выражающаяся в беспрецедентном росте преступности и коррупции, равно как и в подъеме воинствующего национализма, мистицизма, жадности, обожествлении денег и богатства, а также других разновидностей «мусорных идеологий». Особенно разрушитель но воздействие всего этого на молодое поколение. Приходится ли удивляться тому, что влияние крайне правых, даже фашистов, равно как и занимающих самую жесткую позицию коммунистов, увеличилось?

Само собой разумеется, что «реформа» Гайдара не имеет ничего общего с демократией или демократическими переменами. Наоборот, политика, которая порождает бедность и преступления, поощряет безответственное поведение правительства, позволяет горстке людей обогащаться за счет массы граждан, может выжить только в том случае, если демократию подавляют. Естественно такая политика вызывает потребность в диктаторе. И не случайно многие из тех, кто поддерживает Гайдара, проповедуют, что Россию-де сейчас может спасти только авторитарное правление, только «новый Пиночет». Увы, шаги в направлении таких порядков просматриваются подчас в политической практике, а кое-где и в новой Конституции.

Печальный факт, мимо которого нельзя пройти: за последние два с половиной года Россия не сделала ни одного сколько-нибудь заметного шага в направлении развития демократии. Наоборот, мы часто двигались назад, особенно

втаких сферах, как свобода печати и роль прессы, как права парламента и других представительных органов, место и роль Конституционного суда в политической жизни. Пришлось нам снова увидеть и шаги в направлении создания полицейского государства, о чем с особой очевидностью напомнили дни танковых залпов по парламенту. Я далек от идеализации старого парламента. Но наивно было надеяться, что после нарушения Конституции и массового кровопролития,

вобстановке экономического кризиса и взрыва преступности стране удастся избрать лучший, более лояльный парламент. Как в этом не разобрались многие достойные люди и у нас, и на Западе, поощрявшие и благословлявшие эти события, я до сих пор понять не могу.

Так же, как не могу понять, почему некоторые западные лидеры называют политику шоковой терапии практикой «демократической рыночной реформы». Такие суждения выносят только те, кто не видит и не осознает того, что творится

вРоссии. (Ситуация, довольно типичная для Запада: там знают массу фактов и деталей о России, но едва ли понимают, что же там на деле происходит.) Со-

славшись на роль Запада в поддержке реформы Гайдара, я ни в коем случае не хочу переложить вину за наши экономические неудачи на плечи кого-то другого. Вина целиком наша. Это наша страна. Никто не мог нас заставить выбрать такой катастрофический курс. Наше правительство само принимало ключевые решения, и принудить его к этому никто не мог.

Говорю так, ибо уверен — политика Гайдара, это худшее из того, что когдалибо было изобретено. Сейчас я не знаю, в каком направлении пойдет дальше в экономике нынешнее российское правительство. Возможно, оно добьется успеха и все-таки выведет страну из острого кризиса, а возможно и нет. Но чтобы оно сделало нечто хуже того, что делалось с начала 1992 г., трудно себе представить.

Запад, конечно, несет часть ответственности за трудности, с которыми сталкивается ныне Россия. С самого начала западные партнеры обещали, а мы поэтому ждали, что, если Россия примет «правильный» экономический курс, Запад нам щедро поможет. Ждали зря, да и не подобает это такой стране, как наша. Но сейчас я даже о другом. Наши ожидания были важным элементом давления не только для Запада, но и для наших отечественных «реформаторов». Поддержка Западом шоковой терапии серьезно повлияла на выбор реформ. Российские лидеры не очень большие знатоки экономических теорий, особенно теорий макроэкономики (хотя в этом они едва ли серьезно отличаются от своих западных коллег). «Мудрость» МВФ, Джеффри Сакса и других приобрела особый вес, поскольку им вторили лидеры Запада. В глазах наших высоких должностных лиц их мнение воплощало высшую мудрость уважаемого западного мира, который представлял собой в их глазах наиболее преуспевшую часть человечества.

В действительности, избранная дорога никогда и не могла привести нас в клуб процветающих государств. Она вела в противоположном направлении. И если бы эта политика была доведена до логического конца, результатом было бы не построение современной западной экономики, а в лучшем случае «ранний» капитализм, тот самый «манчестерский капитализм» XIX в., который столь ярко описал Чарльз Диккенс, — капитализм хищный и безжалостный, сам себя обрекающий на то, чтобы рано или поздно породить в той или иной форме Маркса и марксизм, а позже Ленина и большевизм, равно как войны, революции и фашизм.

Конечно, наступает момент, когда лидеры такого капитализма в поисках выхода из катастрофы и отказывающиеся его видеть в тоталитаризме гитлеровского типа вступают на путь реформ рузвельтовского толка. Реформ успешных частично из-за потрясений «великой депрессии», а частично из-за страха перед большевизмом. (Быть может, мы уже переживаем наш «великий кризис» и тоже испытываем страх перед большевизмом и фашизмом. Но где же наш Рузвельт, приводящий к власти просвещенную, стремящуюся к реформам политическую команду?)

Что ж, повторения этого пути в теории исключать нельзя. Но не слишком ли это долгая, слишком болезненная и слишком рискованная дорога к реформам, особенно для общества, которое, несмотря на все недостатки, уже добилось определенных экономических и социальных успехов, построило развитую промышленность, имеет первоклассную науку и немало передовых технологий, так же как хорошо обученную рабочую силу во многих сферах производства? Неужто мы обречены каждый раз начинать все с самого начала, совершенно игнорируя и свой, и чужой опыт?

Многие в России сейчас с удивлением наблюдают парадокс современной американской политики: в то время как США сами очищаются от последствий

«рейганомики», Америка и другие западные страны поддерживают ее внедрение в России, притом в самой грубой и жесткой форме, которая оказалась бы неприемлемой для любой западной страны. В этом плане были надежды, что американская политика изменится после прихода к власти администрации Клинтона и событий в России, убедительно показавших, что «реформа» Гайдара провалилась (одним из таких доказательств был результат выборов в декабре 1993 г., которые принесли значительное увеличение представительства правых и левых экстремистов в новом парламенте).

Я лично разделял такие надежды. Я надеялся, в частности, что в Ванкувере во время первой встречи с Ельциным Билл Клинтон честно скажет российскому президенту, что у американского правительства нет больших денег, чтобы помочь России, хотя оно постарается дать какие-то средства на уничтожение ядерного оружия, строительство домов для демобилизованных офицеров и некоторые другие остро необходимые меры. Мне казалось, что российскому лидеру важно было бы услышать из уст самого президента, что даже самые большие усилия Америки не будут достаточными, чтобы решить проблемы России, даже если бы к США присоединились другие западные державы. В Германии та ее часть, которая входила в ГДР, получает и будет еще получать от бывшей Западной Германии около 100 млрд. долл. в год в течение довольно длительного времени, хотя бывшая Восточная Германии по численности населения равна лишь 1/9 России. Но даже с этой помощью перспективы возрождения Восточной Германии пока не блестящи. Пример Германии показывает, что у Запада просто нет достаточных денег, чтобы мы могли рассчитывать на решение наших проблем с иностранной помощью. Главное предстоит сделать самим.

Россия должна полагаться прежде всего на себя. Что же касается Запада, то его помощь будет эффективна лишь в том случае, если мы наведем элементарный порядок в своем доме. Притом в большей мере пользу могут принести частные инвестиции. Американское правительство, мы вправе этого от него ожидать, будет содействовать таким инвестициям. Разумеется, правительства Запада не правомочны давать команды своему бизнесу вкладывать деньги в России — лишь сама Россия может создать более привлекательный климат для инвестиций…

После того как позади остались три встречи в верхах, я с сожалением прихожу к выводу, что надежды эти были не более чем неспособностью отделить желаемое от действительного. Судя по всему, беседы развивались по иным направлениям: американская позиция по вопросу о будущем российской экономики, видимо, не изменилась. Не изменилась и позиция МВФ. Меня сейчас беспокоит, что полная неудача нынешней российской экономической политики, которую с гордостью, хотя и без достаточных оснований, именуют «рыночной реформой», дискредитирует в глазах россиян не только нашу нынешнюю экономическую политику, но также и наши новые отношения с Соединенными Штатами.

Чем более очевидной становится неудача «реформы», тем более популярна в России теория, что эта реформа на деле представляет собой заговор. Некоторые считают, что она результат сознательных усилий американцев и их союзников навязать России политику, которая разрушит ее экономику, деиндустриализует страну и превратит нас в разновидность общества третьего мира, которое не может мечтать ни о чем большем, как о том, чтобы снабжать Запад природными ресурсами.

Много раз я спорил со сторонниками этой теории, считая их позицию паранойей; хотя среди американцев попадаются такие, кто приветствовал бы воз-

можность раз и навсегда разделаться с «главным врагом», гораздо большее их число понимает, что экономический хаос в России поведет к политическому хаосу. А ведь такая ситуация в стране, имеющей огромный запас вооружений, в том числе ядерных, представляет собой огромную опасность также и для интересов Запада. Но упорная поддержка американцами «реформы» Гайдара делает эти доводы все менее убедительными для уха россиян.

Честно говоря, поддержка США политики, которая подорвала нашу страну экономически и принесла бедность и нужду большинству нашего народа, уже привела к заметному оживлению недоверия и подозрений в отношении американской политики. Добавьте к этому, что тяжелое экономическое положение усиливает чувство национального унижения, которое в своюочередь рождает национализм.

ПРИЗРАКИ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ

Полный коллапс российской экономики в результате дурно задуманной реформы может привести к возврату холодной войны в той или иной форме. Заверения Запада, будто этой реформе нет альтернатив, не слишком убедительны для людей, которые хорошо помнят, что всего лишь несколько лет назад они, хоть и не были богаты, тем не менее жили лучше, чем сейчас, и не испытывали такой неуверенности перед будущим. И если Запад отказывает России в альтернативах нынешней реформе, она будет искать ее в своем прошлом, хотя это прошлое было далеко от идеала. Потому Западу не приходится удивляться результатам декабрьских выборов. Сейчас эти результаты, скорее всего, были бы еще хуже. А если разрушительная экономическая политика воспринимается как нечто навязанное из-за рубежа, в частности Америкой, недоверие и подозрения в отношении Запада будут расти.

Но распад экономики — это только один из сценариев, который может нанести вред российско-американским отношениям. Другой — подъем русского национализма и неоимпериализма, имеющий политические причины. Он может стать, в частности, результатом реакции общественности на определенные формы американского поведения. Наш народ слишком долго жил в мире двух «сверхдержав», чтобы не следить внимательно за политикой США и их международным поведением и не мерить свою собственную политику по американским меркам. И если Америка начинает игру по правилам «единственной сверхдержавы», россияне ощущают раздражение, начинают очень критически относиться к собственной внешней политике; русские националисты переходят в наступление.

Я не могу сказать, что американская политика в последнее время заслуживает слишком уж большой критики. По прежним стандартам она считалась бы сравнительно умеренной. Но попытки решать ход событий в Европе и, в частности, в Восточной Европе без России — это не верх дипломатического такта. То же самое можно сказать о попытках (иногда довольно успешных) оказать на Россию излишнее давление как в двусторонних, так и в многосторонних вопросах.

Опять же я не хочу переносить основную ответственность на кого-то другого. Опасности национализма и неоимпериализма имеют главные корни внутри страны. Один из них — это общая социополитическая травма, которая является неизбежным последствием распада державы, даже если это была империя. Такой исторический опыт никогда не вызывал волны поддержки в какой бы то ни было из бывших имперских держав. В нашей стране проблема не ограничивается сфе-

рой эмоций. Многие русские чувствуют, что вместе с империей они потеряли что-то весьма ощутимое, и не только в смысле размера своей страны, который так легко принять за ее величие. Без империи они ощущают себя в меньшей безопасности, — несмотря на окончание холодной войны. И у них есть на это основания. Некоторые из прежних республик СССР относятся к России не слишком дружелюбно, у других сохраняется ядерное оружие на их территориях, третьи хотели бы присоединиться к НАТО, а в ряде республик разыгралась настоящая гражданская война, в ходе которой борющиеся стороны пытались втянуть Россию в свои внутренние дела, либо же россияне сами проявили такую инициативу (разница здесь невелика).

Очень конкретные негативные результаты всего этого — в том, что русские солдаты снова гибнут за рубежом — в Таджикистане, в Закавказье, в других местах. Тысячи и тысячи русских, проживающих в новых независимых государствах, внезапно ощутили дискриминацию, их лишили многих прав, а иногда и того хуже — они подвергаются физической опасности в ходе вооруженных конфликтов, разгоревшихся вокруг. По этим причинам тысячи, а то и десятки тысяч людей стали беженцами, а в современных экономических условиях это обрекает их на бедствия. В России существует опасение: то, что мы видим, только начало и число беженцев может быстро возрасти.

В целом судьба россиян в ближнем зарубежье — а это 25 миллионов людей или больше — создает очень серьезные проблемы. Если они окажутся в опасности, если их права будут нарушаться, если в результате начнется их массовый исход в Россию, мы увидим подлинный взрыв самого воинственного шовинизма, который сметет и те скромные демократические достижения, которые мы имеем. И, конечно же, радикально изменит нашу внешнюю политику.

Запад, столь гордящийся историей своей борьбы за права человека, мог бы, я верю, быть более упорным и последовательным, добиваясь от ряда бывших советских республик, чтобы они покончили с дискриминацией и несправедливостями в отношении российских меньшинств, живущих на их территории. Говоря об этом, я слишком хорошо понимаю, что наши националисты используют проблему русских меньшинств для создания одного кризиса за другим. Но этот факт означает лишь, что Запад не должен помогать этим политическим силам играть в свои опасные игры.

«ДОКТРИНА МОНРОВСКОГО»

Что касается опасений насчет российского неоимпериализма, проблема в значительной мере зависит от будущего Содружества Независимых Государств (СНГ). Я лично не думаю, что распад СССР был неизбежным или был желательным для России, других прежних республик или даже Запада. Но СССР, конечно, не мог выжить в качестве империи, в качестве унитарного государства. Он должен был быть трансформированным в подлинно демократическую федерацию. Мы могли это сделать, но не сделали. И сейчас, наверное, лучше предоставить историкам разобраться в причинах этой неудачи. Сегодня более важным для всех, включая Запад, является будущее. Желание восстановить СССР будет жить и в определенных кругах будет оставаться сильным источником проимперских настроений и соответствующих политических действий. Поэтому столь многое зависит от направления этих настроений и деятельности.

Действительно, события происшедшие в октябре прошлого года, а затем амнистия главных участников событий августа 1991 и октября 1993 гг. могут изменить политический ландшафт в России, повлиять на силу оппозиции президенту, соотношение сил между разными партиями и фракциями, их политические платформы, на интенсивность и формы политической борьбы, даже на продолжительность срока, на который избраны президент и парламент. Исход этой борьбы окажет воздействие не только на Россию, но в большей или меньшей мере на ее соседей и на все мировое сообщество. В этот критический период изоляция России могла бы воздействовать на ее политический курс в самом нежелательном направлении. Россия должна быть вовлечена в мировые дела, особенно те, которые касаются ее национальных интересов, поскольку такая вовлеченность способна повлиять и на наше внутреннее развитие. В этом смысле несколько ближайших лет, даже ближайших месяцев, могут быть весьма критическими, и не только для нас.

Пока что националист Владимир Жириновский говорит о насилии и войне. Другие, я уверен, действительно планируют их и ожидают, когда настанет их время. При новом диктаторе их планы означали бы жестокую войну, войну, которая оставила бы в тени все ужасы Югославии. Такие перспективы делают еще более настоятельной необходимость найти другой путь, ведущий не к реставрации старой империи, но поощряющий более прочное единство и сотрудничество между большей частью бывших республик Советского Союза. Решение этой задачи требует от всех нас максимальной честности. Мы должны помнить, что бывшие советские республики, включая саму Россию, угнетались тоталитарным центром, но что для многих людей в этих республиках угнетение и несправедливость были синонимами России, которую отождествляли с империей.

Мы обманывали бы себя, если бы не признали, что для этого были причины. Национализм в официальной политике Москвы остается историческим наследием страны, которая в течение веков существовала как Российская империя. Некоторые части этой империи присоединились к России отнюдь не по своей доброй воле. И, конечно, в этой империи на долю многих выпали жестокие несправедливости и в досоветскую, и в советскую эру. Это, естественно, оставило у наших соседей определенные подозрения и недоверие, и только сама Россия может разрушить это тяжкое наследие, убедить другие республики, что прошлое осталось в прошлом и современная Россия не имеет никаких имперских амбиций. И этого нельзя добиться одними словами. Кто сегодня верит словам?! Только практическая политика может решить эту задачу. Если мы добьемся успеха в устранении еще сохраняющихся подозрений и недоверия, мы тем самым расчистим почву для действия естественных сил интеграции, для того, чтобы они работали с той же эффективностью, как и во многих других частях мира. Такая политика важна, поскольку она противостоит не только открыто империалистическим взглядам Жириновского и его последователей, но и своего рода «патерналистскому империализму», с которым можно столкнуться» также и в недрах нашего «истэблишмента». От его представителей доводилось слышать, например, речи о специальных или даже исключительных правах и ответственности России наводить «закон и порядок» на всей территории бывшего Советского Союза. В это пространство временами начинают включать и некоторые страны Восточной Европы, которые тоже объявляются зоной специальных интересов России. То

есть предлагается своего рода «доктрина Монро» (или, как некоторые шутят, «доктрина Монровского») для регионов, окружающих Россию.

Такая политика, если бы Россия ее приняла, открыла бы дорогу для новых конфликтов и войн, а при определенном повороте событий и для гражданской войны на всей территории бывшего Советского Союза. А это, в свою очередь, возродило бы и холодную войну. Такая политика в то же время означала бы конец демократических реформ в России. Вот почему альтернатива более благожелательной формы сотрудничества, описанная выше, столь важна. Вот почему хорошие и справедливые отношения с другими государства ми СНГ должны быть приоритетом номер один во всей нашей внешней политике.

БОМБЫ И ШПИОНЫ

Как отмечалось, одним из серьезных препятствий к конструктивному развитию российско-американских отношений остается наследие холодной войны. В неприкосновенности сохраняются горы оружия, большей частью сегодня ненужного и всегда готового для продажи, для того, чтобы быть украденным или утерянным, или просто брошенным по забывчивости там, где оно может создать угрозу общественному порядку, попасть не в те руки. Как нам определить сейчас, сколько же его действительно нужно, и как нам освободиться от его излишков возможно быстрее? Столь же трудной проблемой является конверсия нашей оборонной промышленности, перевод на мирные рельсы работ, которыми заняты наши ученые и техники.

Другая часть наследия холодной воины — это недоверие и подозрительность, эмоции, которые отравляют наше сознание и наши души. Они становятся причиной для создания разведывательных организаций, которые выросли сверх всяких разумных пропорций. А эти организации, в свою очередь, питают еще в большей мере недоверие и подозрительность, и если их не довести до рациональных размеров в соответствии с новой ситуацией, они будут оставаться серьезной угрозой для нашей внешней политики. Нам напомнили об этом снова всего несколько месяцев назад. Еще один пережиток холодной войны — внушительное влияние военно-промышленного комплекса на формулирование политики. В значительной мере оно пережило период политических перемен.

Я серьезно озабочен тем, что все эти проблемы едва ли находят достойное место в повестке дня международных переговоров и дискуссий. Возможно, правительства стали слишком уверенными в своей безопасности после окончания холодной войны, как будто главные, действительно стратегические проблемы международных отношений уже решены. А кто вспоминает сейчас о строительстве «нового мирового порядка»? Я не в восторге от самого термина, но ясно, что с окончанием холодной войны ушла в прошлое целая эра истории международных отношений, и было бы мудрым посмотреть хоть немного вперед, для того чтобы мы не были обречены лишь реагировать на события, а могли вовремя улучшить международную систему. Мы должны стремиться достичь положения, когда сможем сознательно формировать события и отношения, с тем чтобы своевременно находить ответ на новые проблемы и вызовы.

Российско-американское сотрудничество — это необходимое условие для успеха в таких усилиях. Хотя Россия находится сегодня в глубоком кризисе, для Америки опасно и непродуктивно игнорировать нас даже сейчас. Рано

или поздно мы преодолеем кризис, и сила страны так же, как и ее влияние, восстановится в полной мере.

Более важно не позволить испортиться отношениям между нашими двумя странами. Уже есть симптомы того, что процесс этот начинается. Россия — не в конце, а в середине, или даже в начале периода глубоких перемен. Положение, в котором находится наша страна, само по себе — уже достаточно важная причина, чтобы не оставлять ее в изоляции, вовлекать ее как можно больше в мировые дела и делать это не из жалости, не как благодеяние, а из ясного понимания нынешней и будущей роли России.

Соединенные Штаты должны при этом иметь в виду, что Россия остается великой державой, имеющей законные национальные интересы. Хотя с окончанием холодной войны у нас едва ли были какие-либо антагонистические противоречия с США или другими западными странами и наши лидеры все больше говорят о необходимости сотрудничества (что в принципе правильно), наши интересы не всегда будут совпадать. И эта реальность не должна вызывать недовольства. Различия в интересах, даже объективные противоречия — это естественная часть отношений между странами. Даже теми, которые связаны отношениями длительного дружественного сотрудничества.

В течение какого-то периода после окончания холодной войны многие российские официальные лица были довольно наивны и мало подготовлены к внешнеполитической деятельности. К тому же их охватила эйфория. Многие из новых людей, которые влились в ряды руководства и высшего слоя бюрократии после событий августа 1991 г., не имели достаточной подготовки, не говоря уже о профессиональном искусстве и опыте. Это, пожалуй, главные из причин, по которым они соглашались почти с любым предложением, выдвинутым Западом. Знаменитые раньше тем, что они всегда говорили «нет», наши дипломаты вдруг стали людьми, которые, вопреки привычным представлениям, начали твердить «да». Во всяком случае при общении со своими коллегами с Запада, который, естествен но, приветствовал эту перемену, но не понял с достаточной ясностью, что наше согласие почти со всеми его предложениями не может рассматриваться как нормальная и постоянная политическая позиция. Когда Россия, наконец, обрела свой голос, результатом стало разочарование на Западе. Мы взяли обратно некоторые из своих чрезмерно щедрых уступок, иногда — поняв свой истинный интерес, иногда — желая удовлетворить своих националистов дома или просто показать американцам, что мы не всегда соглашаемся с ними.

Я надеюсь, что Запад поймет эти перемены и не будет интерпретировать возвращение к нормальному международному поведению — можно надеяться, на этот раз вполне цивилизованному — как отказ от нового политического курса. В частности, я надеюсь, что Запад не будет провоцировать или поощрять (даже путем пренебрежения) любые перемены к худшему в нашей внешней политике.

США и Россия должны избегать перехода из одной крайности в другую. Ситуация в Боснии или разоблачение очередного шпиона не должны пускать под откос весь поезд наших политических отношений. Мы не должны ожидать или тем более требовать друг от друга слишком много или слишком мало. Но опыт последних нескольких лет должен, я думаю, научить нас тому, что нам надо изменить свое отношение друг к другу. Соединенные Штаты, в частности, должны строить свои отношения с Россией не в зависимости от личностей очередных российских лидеров или уровня инфляции либо бюджетного дефицита в

тот или иной момент. Намного более важным должно быть то, что мы делаем со своими вооруженными силами, как Москва ведет себя в отношении стран ближнего зарубежья, что происходит со свободой слова, знаменитой гласностью в России, почему Россия вопреки Конституции судила (правда, потом выпустила) ученого Виля Мирзаянова за публикацию статьи о приготовлениях к химической войне, в каком положении находятся договоры о разоружении, подписанные с Соединенными Штатами, и каковы перспективы их ратификации в России. Вопрос о бюджетном дефиците, конечно же, важен, когда речь идет об иностранных кредитах. Но мы должны глядеть в корень, в фундамент отношений. Ответственность за будущее этих отношений, разумеется, разделяется обеими странами. Но надо понимать ситуацию в России. Нынешняя наша политическая элита, если иметь в виду новые шаги по радикальному улучшению международной обстановки, просто не очень подготовлена, не очень образованна, не настолько опытна и влиятельна, чтобы взять на себя инициативу. Если Америка намерена и впредь играть роль страны, которая не хочет допустить отхода назад, она должна в определенном смысле «оплатить долги». Когда перестройка начиналась, нельзя было многого ожидать от тех, кто тогда правил Америкой. Поэтому Россия взяла на себя инициативу. И в конце концов это позволило покончить с холодной войной. Сейчас наступила очередь США.

Американцы и русские не обязаны любить друг друга, и они едва ли станут союзниками в близком будущем. Сейчас же было бы достаточно, если бы они поняли, что они нужны друг другу, что они должны сотрудничать друг с другом и что международное сообщество нуждается в том, чтобы они это делали. Многое окажется возможным, если мы будем глядеть на вещи реалистически и ставить перед собой реалистические цели.

А.Д. БОГАТУРОВ

«СТРАТЕГИЯ ПЕРЕМАЛЫВАНИЯ»

ВМЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ

ИВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ США

Современную глобальную политику США — при многообразии ее аспектов — трудно понять в отрыве от выявившихся в 90-х годах трех новых «вводных»: снижения для США силовой конкурентности со стороны международной среды, связанного с этим измененного целеполагания в отношении западноевропейского, пост-советского и дальневосточного материковых пространств и опережающего роста значения восточноазиатских составляющих Евразийского материка в американской системе внешнеполитических, экономических и военно-стратегических приоритетов.

Россия в политике, формирующейся под воздействием этих факторов, утратила универсальную роль, которой в глазах американского истэблишмента обладал Советский Союз. Но российско-пост-советское, а в меньшей степени и восточно- и южноевропейское «пост-социалистическое» направления приобрели для американской внешней политики новое и тоже важное значение в связи с изменением конфигурации интересов США в Евразии, на тихоокеанских рубежах которой возвысились Китай и Япония, отношения с которыми в следующем веке станут, по-видимому, представлять для американских интересов полифонию сплетения дополнительных возможностей и граничащих с угрозами вызовов.

Задача статьи — исходя из главных процессов мировых трансформаций, выявить наиболее устойчивые, глубоко мотивированные характеристики политики США в отношении России и ее по-прежнему спазматических попыток найти оптимальную линию в отношении наступления во утверждение своего лидерства, которое победоносно разворачивают США в последние 10 лет.

1

За эти годы внешняя среда активности американской дипломатии сильно изменилась. Во-первых, при ее участии «явочным порядком» была осуществлена реорганизация глобальных структур мироуправления таким образом, что наряду с универсальным по охвату и официальным по статусу ооновским механизмом вырос полузакрытый (по избранности допущенных в него членов) и неформальный (по типу принятия решений) тандем «семерка» — НАТО, который практическому воздействию на мировую политику стал вровень с ООН. Между двумя ветвями мирополитического регулирования — формальной, ооновской, и неформальной, «семерко-натовской», разворачивается конкуренция, в которой вторая обладает рядом преимуществ.

Прежде всего, «неформальная» ветвь эффективнее в принятие решений. Старые члены «семерки» представляют собой однородные в политико-

Опубликовано: Мировая экономика и международные отношения. — 2001. —

№2. — С. 20-29. Статья приводится в авторской редакции.