Внешняя политика и безопасность современной России - 3 - Хрестоматия - Шаклеина - 2002 - 491

ношениях? Как идентифицировать место современной России в мире и каковы пути повышения внешнеполитического статуса российского государства?

ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В МИРЕ И РОССИЯ

Прежде чем анализировать сегодняшние процессы и тенденции в международных отношениях, представляется необходимым подвести некоторые итоги внешнеполитической ситуации, в которой оказалась Россия. Прежде всего, следует отметить, что столь упорно навязывавшийся в последние годы «атлантизм» ныне отторгается российскими политическими элитами, причем этот «синдром отторжения» приобретает сегодня настолько явный характер, что его невозможно не учитывать во внешнеполитическом анализе. Одновременно произошла «бюрократизация» и «консервация» внешней политики. С одной стороны, это способствовало стабилизации и повышению ее профессионального уровня по сравнению с началом 90-х годов. С другой стороны, на фоне распада и резкого ослабления аналитического внешнеполитического сообщества это привело к практически полному исчезновению профессиональных теоретических дискуссий по вопросам внешней политики и отсутствию в настоящее время рациональных альтернативных внешнеполитических концептуальных моделей. До югославского кризиса внешняя политика во внутренней жизни страны пребывала на втором плане. В силу этого сегодня становится все более ясно: не только в экономической, но и во внешнеполитической стратегии государства наблюдается концептуальная стагнация, а в преддверии новых парламентских и президентских выборов внешняя политика к тому же все чаще используется профессиональными политиками во внутриполитических целях. Основой многих современных внешнеполитических инициатив стали не национально-государственные интересы страны, а интересы конкретного политического деятеля, связанные с повышением его предвыборного рейтинга.

Резкое понижение в России социального престижа и финансового статуса аналитического сообщества (включая внешнеполитическое аналитическое сообщество) привело к концептуальному вакууму. Наиболее очевиден он там, где творческая мысль должна была бы бурлить самым активным образом — в государственном внешнеполитическом ведомстве и академических институтах, занимающихся соответствующей проблематикой. Центр внешнеполитических дискуссий переместился в парламент и прессу, а значит, переходный после распада биполярности период практически перестал анализироваться с точки зрения теории международных отношений, была свернута или, по меньшей мере, сведена к минимуму теоретическая научная дискуссия о месте России в мире, внешнеполитических интересах государства, хотя практические (прикладные) аспекты и обсуждаются достаточно активно.

Внешнеполитические дискуссии снова приобрели характер политического и идеологического противостояния, при котором оппоненты нередко забывают о главной цели — разработке рациональных научных внешнеполитических стратегий, нацеленных на повышение статуса (внешнеполитического, экономического, финансового и др.) России в мире. За дискуссией о том, что приходит на смену биполярности — моноцивилизационный или полицентричный мир, однополюсность и политико-экономическое лидерство единственной сверхдержавы, биполярность сверхразвитого Центра и Периферии, Севера и Юга, цивилизаци-

онный конфликт, «оттеснение» второго полюса («второго мира») на восток и переход стран «третьего мира» в ранг «второго», — утерялось главное: адекватное

ирациональное видение сегодняшней ситуации, без которого нельзя предложить никаких серьезных долгосрочных внешнеполитических «рецептов».

Признание реального состояния международной системы, в которой существует единственная доминантная держава (сверхдержава), имеющая желание

ивозможность самостоятельно воздействовать на события во всех регионах земного шара, то есть «плюралистической монополярности», а не полицентризма (он является желательным, а отнюдь не существующей сегодня реальностью), не означает «однополюсного» видения. При «плюралистической монополярности» явное доминирование может осуществляться сверхдержавой только в непосредственной близости от ее территории. При значительном же удалении даже в зоне «жизненно важных» интересов такое доминирование требует очень значительной (если не предельной) концентрации финансовых, экономических и военных ресурсов. В так называемых «серых» или «маргинальных» зонах оно может осуществляться при полном согласии остальных ведущих держав в случае противостояния явной агрессии (Кувейт); а при отсутствии единодушной поддержки мирового сообщества начинает наталкиваться на значительные трудности (Ирак, Югославия) и становится затратной мерой. Отсутствие «стратегического противника» (второго полюса) меняет конфигурацию мировой системы и делает ее необычайно подвижной. В такой ситуации «малая поляризация» действительно «структурирует» систему международных отношений, что повышает ее устойчивость, но при этом возрастает вероятность непредсказуемости, а граница перехода от «малой поляризации» к «большой» не становится более четко очерченной. Сегодняшние «аморфность» и «подвижность» мировых структур усложняют внешнеполитический анализ, а значит, требуют просчета разных вариантов и выработки альтернативных стратегий.

ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ КОНФИГУРАЦИЯ МИРА И ЕЕ ВЛИЯНИЕ НА РАЗВИТИЕ МИРОВОГО СООБЩЕСТВА

Сегодня становится очевидным, что многие институты, построенные по аналогу институтов стран западных демократий, в обществах иного типа не действуют или же ведут себя совершенно не так, как это предполагали их создатели. С другой стороны, исследователями параллельно рисуется картина глобального общества, действующего по законам, основанным на нормах, выработанных западными демократиями, которым вынуждены, в конечном счете, подчиняться практически любые национальные образования. В какой степени эти две идеи противоречат друг другу, существует ли здесь вообще какое-либо противоречие и как эти рассуждения связаны с областью внешней политики?

Если обратиться к теоретическим аспектам проблемы, то сегодня в мировой политической науке мы имеем три соперничающие теории:

1)Глобализм, утверждающий, что мировое сообщество движется по пути формирования единого и глобального мирового образования, закономерности которого едины для всех его составляющих вне зависимости от степени их самобытности.

2)Реализм, основанный на идеях анархии (отсутствие мирового правительства) и соперничества между государствами в международных отношениях,

утверждающий, что международные институты не оказывают влияния на национальные политики и, соответственно, что без наличия мирового лидера (или гегемона) международное сотрудничество невозможно.

3) И теории этноцентризма (или различные версии так называемой «культурной теории» или «теорий культур»), которые утверждают, что формальные институты, основанные на нормах западной демократии не действуют в ряде обществ (прежде всего восточных и евразийских) в силу их культурных особенностей. Последняя теория делает особый акцент на разного рода неформальных консенсусах, лежащих в основе идентичности (включая внешнеполитическую идентичность) этих обществ, а не на формальных институтах, которые ее структурируют, к примеру, в обществах западного типа.

Естественно, что в данном случае сформулированы крайние точки зрения представителей этих теорий. Они легко подвергаются критике, поскольку, к примеру, в эпохи, когда мировое лидерство было не ярко выражено, международное сотрудничество все равно в той или иной степени существовало. В то же время положение о том, что полицентричный мир надежнее, чем моноцентричный, пока не поддается эмпирической проверке. Точно так же идея «этноцентричности» в своей крайней форме подразумевает отсутствие общей культурной базы у обществ, в частности, азиатского типа, да и вообще отрицает понятие «мировой культуры», что само по себе вызывает сомнение.

Все это существует в теории обособленно, а в реальной жизни благополучно сосуществует вместе в виде переплетенных и взаимовлияющих тенденций. Сегодня мы видим в «лидирующей» западной цивилизации надлом. Он очевиден не столько в экономике, сколько во внешней политике, моральные основы которой подорваны явным несоблюдением странами западной коалиции неформальных договоренностей между их лидерами и М. Горбачевым при распаде СССР и силовым решением югославского кризиса в обход ООН. Однако дела для России, правопреемницы СССР, обстоят значительно сложнее, чем для других стран. Этот спад лидерства (если он происходит в действительности — на этот счет тоже существуют различные точки зрения) может продолжаться достаточно долго, а значит, любое государство, которое возглавит «наступление на лидера» (тем более на «лидирующую цивилизацию»), автоматически «выкинет» себя из целого ряда мировых процессов, и, прежде всего, процессов финан- сово-экономического характера. На мой взгляд, какие бы гипотезы мы ни строили по поводу «упадка» лидерства, Россия себе сегодня просто не может позволить еще раз «выпасть» из мирового процесса, противопоставив себя каким-либо образом другим цивилизациям (полюсам, центрам силы и т.д.), тем более, что мир явно находится на переломе, причем пока окончательно не ясно, как пойдут мировые процессы в следующем столетии.

Западный рынок, составляющий основу западной коалиции (конечно, мы, прежде всего, подчеркиваем здесь геоэкономические аспекты проблемы), все еще остается самым обширным, богатым и открытым в мире (правда, теперь уже не единственным). Он находится под управлением стран, проводящих сходную и высоко скоординированную стратегическую («семерка»), экономическую (НАФТА и ЕС) и военную (НАТО) политику. Расхождения между западными державами наблюдаются в целом лишь относительно тактических вопросов, а потому сегодня попытка играть на противоречиях между странами ЕС и США стратегически бесперспективна. Лидер западного мира — США развивается

достаточно динамично: продолжается экономический рост, падают уровень безработицы и, одновременно, потребительские цены, при этом растет в цене недвижимость. Естественно, остается только гадать, как долго будет происходить этот рост и достаточен ли он для сохранения мирового лидерства. Важно при этом понимать, что мир (естественно, не весь, но тенденция, по-видимому, все же достаточно ясна) уже вступил не только в эпоху постиндустриальных, но даже информационно-финансовых обществ. Лидирующая роль в этом переходе сегодня принадлежит странам Запада, а значит, проблема «упадка» западной цивилизационной модели и смены лидерства представляется значительно сложнее, чем она видится на первый взгляд.

Некоторые из стран Востока (Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур, а в последнее время и Малайзия, Таиланд, Индонезия, Китай) вступили в довольно успешную конкуренцию с западными странами, но общий технологический отрыв Запада пока не вызывает сомнений, хотя его абсолютная доля в мировом ВВП и сокращается. В этом смысле абсолютный «упадок» Запада можно интерпретировать как «подтягивание» остальных к его уровню развития и общее «экономическое выравнивание». Структурно-экономическое и финансовое «становление» альтернативных цивилизационных моделей может проходить так же долго, как и становление западной (около 400 лет), и быть при этом отнюдь не линейным, гладким процессом. Демографическое и территориальное «сокращение» Запада происходит при сохранении его как относительных, так и абсолютных финансово-экономических, политических и военных позиций, а также западной интеллектуальной и культурной «экспансии». «Инновационные» основы западной цивилизации отнюдь не подорваны. Страны Востока (или того, что принято называть Востоком) до настоящего времени не сумели (или не захотели) сформулировать альтернативы «западному» пути развития. Альтернативный путь, предложенный в свое время СССР, в конечном счете, оказался несостоятельным, и коммунистический Китай сегодня явно культивирует конвергентный, а не альтернативный путь. В целом стратегия наиболее успешно развивающихся восточных и азиатских стран скорее является приспособлением своих культур- но-цивилизационных особенностей к реалиям уже сформированной мировой структуры отношений, созданной Западом, чем формированием новых структур и «вызовом» Западу вне старой структуры. Такие «вызовы» наиболее успешно (пример — Япония) осуществлялись именно в рамках мировых структур, созданных самим Западом, а потому они и были им так болезненно восприняты. Теперь такой «прорыв» или «вызов» пытается осуществить Китай, однако пока не ясно, сумеет ли он стать новым лидером в следующем веке. В этом смысле известный прогноз Зб. Бжезинского о превращении России в союз трех кофедеративных государств — своего рода «тревожный звонок» для России: если наша страна не найдет своего адекватного места в системе мировых отношений, то «старый» лидер будет готов пожертвовать ею ради союза с «нарождающимся лидером» для стабилизации евразийского пространства1. И не надо питать никаких иллюзий по поводу внешних политик супердержав нового века — этим политикам присущи объективные закономерности, которыми никто не собирается жертвовать «ради величия России», если она действительно не выйдет из затяжного политического и экономического кризиса.

США и Китай играют определяющую роль в международных отношениях. Они являются ведущими мировыми державами, которые структурируют ме-

ждународные отношения сегодня, а завтра будут если не двумя главными державами, то одними из самых значительных. При этом США остаются доминантной державой (или, в китайской терминологии, «гегемонистской»), а Китай переходит или уже перешел в разряд «решающих» держав, хотя и отказывается фиксировать биполярную структуру, поскольку такое признание резко сузит для него возможности стратегического маневрирования. В то же время именно США и Китай сегодня в полной мере воздействуют на решение глобальных и региональных проблем, а состояние их отношений приходится учитывать в своих внешнеполитических расчетах всем ведущим державам мира. Причем от состояния консенсуса между этими двумя державами зависит принятие неформальных внешнеполитических решений — от санкций в ответ на ядерные испытания Индии и Пакистана до попыток по-своему структурировать части международной системы (шанхайский протокол 1996 года между Россией, Китаем, Таджикистаном, Казахстаном и Киргизией, предложенный Россией союз Пекин—Москва— Дели, силовое решение Косовского кризиса и др.). Парадоксально, но военное решение югославского кризиса в обход ООН стало возможно только потому, что Китай считал: конфликт происходит в периферийной для него зоне и не касается китайских национальных интересов. С точки зрения Китая югославский кризис затрагивает, прежде всего, интересы России. С этой точки зрения даже при дальнейшем расширении НАТО на восток и в Центральную Азию интересы Китая не будут страдать, пока сохраняются некоторая минимальная политическая стабильность в России и общий настрой российской элиты если не на противостояние, то, по крайней мере, на оппозицию НАТО, так как Россия все равно будет служить буфером между НАТО и Китаем, что в свою очередь позволит Китаю и далее проводить стратегию накапливания внутренних сил. Ракетный удар сил НАТО по китайскому посольству в Югославии способен существенно скорректировать эти оценки.

«ТРЕТИЙ ПУТЬ», ИЛИ КАК ИДЕНТИФИЦИРОВАТЬ СЕБЯ НА ВОСТОКЕ, НЕ АНТАГОНИЗИРОВАВ НА ЗАПАДЕ

Китай сегодня, несмотря на непростое положение в экономике, не только продолжает поддерживать высокие темпы роста и по своему потенциалу вполне способен «перехватить» мировое лидерство в следующем веке, но и вплотную приступил к активному формированию «Большого Китая».

Это совершенно новое образование служит амортизатором кризисных ситуаций в экономике собственно материкового Китая и двигателем его экономического развития. Кроме КНР с населением около 1,2 миллиарда человек и золотовалютными резервами порядка 140 миллиардов долларов (правда, одновременно Китай сам взял в долг за границей приблизительно такую же сумму) надо учитывать дополнительно еще и около 60 миллионов человек китайской диаспоры в различных странах, которая контролирует совокупный капитал, сравнимый с золотовалютными резервами КНР. В эту часть мы должны будем включить китайцев Тайваня (22 миллиона), Сингапура (2,4 миллиона), Таиланда (6,6 миллиона), Филиппин, Вьетнама (2,46 миллиона), Бирмы, Индонезии (5 миллионов), Малайзии (6,2 миллиона) да и, возможно, самих США. Причем особенно важны финансовые ресурсы Тайваня, который, умело «стреноженный» своим непонятным международным статусом, сегодня представляет из себя своего рода насос по фи-

нансовой накачке экономики материкового Китая. Многие говорят о том, что происходит «лишь» экономическое формирование «Большого Китая», что политическая интеграция практически не идет. С другой стороны, к «политическому» голосу Китая очень четко прислушиваются в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР), его не может игнорировать практически ни одно его государство.

Что же «цементирует» это сообщество? Прежде всего, идеи Великого Китая как основы чувства национальной идентичности китайцев. Это также неразрывная связь традиционной философской мысли и национального самосознания

сэтикой и политикой, в своем единстве придающие Китаю цивилизационную устойчивость; сочетание двух диалектических тенденций — даосско-буддийской

сакцентом на пассивное созерцание и «естественностью» подходов к разного рода трансформациям и конфуцианско-маоистской, проповедующей активную позицию и тезис о «непрерывном самоусилении»; огромная масса высокогомогенного населения; традиции внутриэтнической солидарности, четкие идеи иерархичности и целостности любой структуры (включая государственную власть). Конечно же, еще одной важной особенностью является высокая способность китайской культуры к адаптации с одновременным сохранением ее «ядра», которое практически не поддается изменению, является «гарантом» идентификации и на основе которого выработан тысячелетний механизм синтеза привнесенного извне опыта при сохранении собственной идентичности.

При этом ясно, что если чисто европейская идентичность России осознается только российской интеллектуальной элитой, то и ее азиатская идентич-

ность, описанная в рамках вышеперечисленных «китайских» либо других евразийских принципов, тоже не адекватна2. Идеи идентификации (включая внешнеполитическую идентификацию) России с «Большим Китаем» вызывают скептицизм в Китае и одновременно антагонизируют Россию на Западе. И здесь следует обратить внимание на еще одно сообщество, которое формируется на наших глазах. Это сообщество тоже имеет свою органичную идентичность, основанную не на геополитических и цивилизационных или экономических, а на геоэкономических и политико-экономических принципах. Это сообщество принадлежит Востоку, но оно становится все более важным и для Запада.

Как известно, с конца 60-х годов в политических, деловых и академических кругах Азиатского региона стала активно «прокатываться» «тихоокеанская идея», целью которой, в конечном счете, ставилась выработка концепции Тихоокеанского сообщества. К концу 70-х годов эта идея получила довольно широкое признание уже и в официальных политических кругах целого ряда ведущих стран АТР. В самом конце 70-х идею активно поддержали тогдашний премьерминистр Японии М. Ахира и его коллега из Австралии Ф. Фрейзер, а затем она стала предметом обсуждения на заседаниях комиссии по иностранным делам нижней палаты Конгресса США. Именно после всего этого и был выдвинут план создания Азиатско-Тихоокеанской экономической организации, призванной по первоначальной идее американцев объединить под эгидой США Японию, Канаду, Австралию, Новую Зеландию, всех членов АСЕАН, Южную Корею, Тайвань, Гонконг и группу островных государств в Юго-Западной части Тихого океана. В дальнейшем государства-члены намеревались расширить Тихоокеанское сообщество и открыть его для ряда южноазиатских и латиноамериканских стран.

Первоначально идея сообщества предусматривала довольно аморфные политические и экономические меры: регулярные политические консультации

на уровне глав государств и правительств, развитие региональной торговли, совместное освоение природных ресурсов, обеспечение стран региона собственными энергоресурсами или — в перспективе — их координированный импорт, создание льготного торгового режима, предоставление его участникам взаимных инвестиционных гарантий, мобилизацию финансовых средств как из государственных, так и из частных ресурсов и т.д. Если к моменту выработки концепции ее положения казались утопией, то к концу века многое стало реальностью, фактически, на основе «сконструированной» новой идентичности Тихоокеанского региона. Основы образования этого сообщества и его идентичности — прежде всего геоэкономические. Среди них на первом месте стоит быстрый экономический рост в группе стран этого сообщества, связанных друг с другом исторически

икультурно, а также тенденции экономического взаимодействия, повышение конкурентоспособности региона в мировой экономике. Если делать прогнозы, то в перспективе можно говорить об образовании здесь еще одного торгового блока, а значит, об идентичности и интеграции, набирающей все большую силу.

Сегодняшний финансово-экономический кризис в регионе — это отдельный вопрос. Несмотря на него, все же ясно, что в следующее десятилетие около 50 процентов (или более, поскольку существуют разные цифры, соответствую-

щие различным методикам) мирового экономического роста будет наблюдаться в АТР3. Судя по всему, именно этот регион в самом недалеком будущем снова станет магнитом для международных инвестиций. Это дает России дополнительные возможности для адекватного построения своей внешнеполитической линии, обеспечивающей интересы стабильного национального экономического развития. Конечно же, кроме геоэкономических имеются и политикоэкономические предпосылки формирования идентичности АТР: это преодоление общего колониального наследия, фактор «японского чуда», создание АСЕАН, политика «открытых дверей» проводимая КНР. Среди экспертов существует устойчивое мнение, что происходящая сейчас в регионе «дополнительная» социализация приведет (и уже приводит) к созданию формальных межправительственных институтов региональной интеграции.

Все это напрямую связано с идеями идентификации, включая внешнеполитическую идентификацию, и говорим ли мы об образовании Соединенных Штатов Евразии (Евразийском союзе) или же о процессах интеграции в СНГ, следует внимательным образом изучать, какой опыт Россия может и должна использовать

ив каком направлении двигаться. А использовать здесь явно есть что.

Во-первых, потому, что АТР остался единственным регионом, где Россия может реально повышать свой внешнеполитический и экономический статус, а во-вторых, потому, что многие из идей, разрабатываемых в Тихоокеанском сообществе, могут быть использованы при стимулировании здоровых процессов взаимовыгодной экономической интеграции в СНГ. Плодотворны идеи о том, что 1) концепция Тихоокеанского сообщества не должна подрывать процессы интеграции в АСЕАН; 2) движение неприсоединения, которое поддерживают многие из государств региона, не должно прикрывать политические мотивации стран — участниц сообщества; 3) сообщество должно противостоять новым формам неоколониальной экспансии и гегемонии (кроме США и Японии здесь имеется в виду также Китай). Проповедуется принцип внешнеполитической независимости от высокоиндустриализированных стран региона (США и Японии) и утверждается, что либерализация торговых режимов должна происходить для

всех стран в равной мере, что нужно поставить преграды тактике «разделяй и властвуй» в отношении проблемы «Север—Юг», всемерно поддерживать уже существующие региональные и межрегиональные связи. Здесь, кстати, огромное поле действий для России, пытающейся интегрироваться в мировое сообщество. Страны Тихоокеанского сообщества и АТР решили усиливать не жесткость «конструкций» различного рода специализированных связей, а развивать сравнительные преимущества каждой страны. При этом члены АСЕАН, к примеру, давно решили усилить единый фронт в переговорах с международными организациями (МВФ), а Тихоокеанское сообщество постановило для себя, что результаты межрегионального сотрудничества должны превалировать над результатами двустороннего сотрудничества, что будет «автоматически» усиливать любые формы межрегиональных связей.

Вот, среди прочего, принцип, интересный с точки зрения формирования новых военных связей: страны АТР стараются, чтобы их военное сообщество ни у кого не создавало ощущения «угрозы». Кроме того, вырабатывается подход, который делает акцент на том, чтобы существующие механизмы двустороннего, регионального и глобального характера не были подорваны интеграцией самого сообщества. Это весьма органичный подход к мировым и региональным проблемам.

Имеется еще одна продуктивная для России идея, коль скоро она все же будет пытаться создать что-то вроде «малого евразийского экономического блока». Страны Тихоокеанского сообщества пошли по пути создания и поддержки различного рода неинституализированных структур. Другими словами, если в сообществе возникают споры либо сложные ситуации, то они будут решаться в первую очередь в рамках этих неинституализированных структур.

Следующий интересный момент — все страны сообщества равны вне зависимости от их географических размеров. Этим, кстати, Тихоокеанское сообщество отличается от Европейского, где действует несколько иной принцип. Еще один чрезвычайно продуктивный принцип объединения — все члены сообщества и каждый из них отдельно должны что-то получать от объединения, чтото обязательно выигрывать.

И, наконец, еще один важный принцип — совместное обсуждение приоритетов. Прежде всего, не торгуя национальными интересами, страны АТР и Тихоокеанского сообщества в основу внешней политики положили принцип экономической целесообразности и соответственно координируют, прежде всего, экономические приоритеты — как проводить индустриализацию, расширять торговые связи в регионе, совместно осуществлять структурную перестройку, формировать баланс между протекционистскими мерами и торговой либерализацией, где брать энергию для развития сообщества и регионов, как привлекать инвестиции, вырабатывать кодекс поведения стран при внешнем инвестировании. Естественно, в эту систему приоритетов входят и проблемы создания транспортных и информационных коммуникаций, проблемы культурной идентификации и создания культурной общности в регионе и т.д.

Таковы возможности образования сообщества на основе, прежде всего, не цивилизационных, а геоэкономических и политико-экономических принципов. Здесь, на мой взгляд, и кроется ответ, как следовало бы идентифицироваться современной России, действуя не как сверхдержава СССР (и соответственно не как США и, возможно, Китай).

ВЗАИМОПЕРЕКРЕЩИВАЮЩИЕСЯ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ИНТЕРЕСЫ СИСТЕМООБРАЗУЮЩИХ ЦЕНТРОВ ЕВРАЗИИ

Если говорить о «жизненно важных» национальных интересах США в зоне геостратегического треугольника Вашингтон—Москва—Пекин, то они подразумевают несколько направлений. Речь прежде всего идет о стремлении управлять переменами в Евразии, минимизировать последствия нестабильности в КНР для союзников США (ЕС, Японии, Южной Кореи и Тайваня) и контролировать процесс интеграции КНР в мировое сообщество (оно, как это мыслится в Вашингтоне, должно проходить относительно бесконфликтно, без изменения структуры международных отношений, причем в итоге Китай должен быть и не слишком слаб, и не слишком силен). США хотят восстановить глобальный режим нераспространения ядерного оружия и сохранить рыночные механизмы контроля над энергетическими путями, поскольку они дают максимальные преимущества государству — экономическому доминанту.

КНР же сама стремится стать ведущей мировой державой, создать условия для формирования в будущем мирового порядка, где слово Китая будет решающим, но при этом еще и гарантировать благоприятную внешнюю обстановку для проведения экономических преобразований в стране, модернизации вооруженных сил, обеспечения стабильных и неконтролируемых другими державами путей транспортировки нефти. Китай также заинтересован в поддержании регионального статус-кво, выгодного для набирающего силы Китая.

В китайско-американских отношениях налицо «болевые точки», способные стимулировать различия между этими державами в стратегических оценках и задачах. Прежде всего это российско-китайское сближение (как глобальное, так и военно-техническое), нестабильность на российском Дальнем Востоке, который становится ключом к превращению Китая в несомненного регионального лидера, определение условий, на которых КНР становится державой «первого порядка», нестабильность в Китае и весь комплекс вопросов, сопряженных с проблемой прав человека (включая тибетскую проблему и синьцзянский сепаратизм). Отношения с Америкой для Китая все больше приобретают первостепенную значимость, поскольку США являются единственной державой, способной воспрепятствовать его превращению в державу «первого уровня» и объединить мировую систему под лозунгом «сдерживания» Китая. Следовательно, отношения с ЕС приобретают характер балансира — они или укрепляют доминирование США, или размывают доминантную систему отношений. Одновременно возрастает значение отношений с Японией. Япония для Китая — соперник в Восточной Азии, с которым существуют тесные экономические связи и от которого можно получить инвестиции и технологии. Но у китайцев существует также страх перед японским экономическим доминированием, помноженный на историческое недоверие и ожидание того, что японская экономическая сила воплотится в политическую и военную мощь. Япония, в свою очередь, крайне обеспокоена американо-китайским сближением, поскольку оно ставит под вопрос договор о безопасности между Японией и США. Япония пристально следит также за степенью модернизации китайских вооруженных сил, российско-китайским сближением и политикой КНР в отношении тайваньского вопроса и островов в Южно-Китайском море.