Внешняя политика и безопасность современной России - 3 - Хрестоматия - Шаклеина - 2002 - 491

не дальнейшая его дезинтеграция, но, скорее, «реинтеграция» (или реставрация), противостоящая «естественной» интеграции на основе демократических реформ, которые еще не завершены23. По мнению этого автора, следует признать, что для СНГ не подходит западноевропейский опыт и что этот союз должен идти к «мягкой интеграции», наподобие существующей в американской НАФТА24. В своих исследованиях А.3агорский отказывается от функциональных подходов к интеграции и возвращается к концепции общества К. Дойча.

Втом, что касается общеевропейской безопасности, основным камнем преткновения остается расширение НАТО. В то время как традиционно мыслящие эксперты выдвинули геополитические аргументы, либералы пытаются со-

вместно выработать решение вопроса, которое внесло бы определенность в отношения между Россией и Западом, укрепило бы их25. Основным аргументом представителей либерального течения в России остается то, что, по их мнению, фундаментальным интересом России в Европе должны быть сохранение и укре-

пление системы многосторонних отношений — как гарантии от обособленности, не способствующей сбалансированности европейской политики26.

Всовременных российских исследованиях международных отношений можно обнаружить отзвуки и других известных в мировой политологии теорети- ко-методологических направлений. В этом плане особенно показательна область этнической конфликтологии, где методология анализа характеризуется значительной ориентацией на американские подходы. Она получила отражение в работах В. Кременюка, М. Лебедевой, А. Панарина, А. Здравомыслова, А. Гостева

имногих других27.

Врусле социологической школы, ориентированной на выявление в кон-

фликтах структурных единиц, на определение участников конфликта, на анализ его происхождения и динамики, работают П. Цыганков и А.3дравомыслов28. Кросс-

культурный подход повлиял на исследования, связанные со спецификой урегулирования конфликтов в России, и нашел отражение в работах М. Лебедевой29. В значительной степени на идеях политического реализма основывается Д. Фельдман30. Работы М. Хрусталева тяготеют к структурному анализу31.

Тем не менее, на наш взгляд, для современных российских исследований

международных отношений в целом характерна слабая теоретическая фундированность*. В строгом смысле слова, к теоретическим работам последних лет можно отнести лишь труды Э. Позднякова. Один из пионеров российской науки о междуна-

родных отношениях, он начал разработку ее теоретических аспектов еще в 70-е годы. В опубликованном сравнительно недавно труде «Философия политики»32 Э. Поздняков, обобщив опыт прошлого, дополнил свои представления рядом новых положений. В монографии мы обнаруживаем развернутую точку зрения автора на геополитику, на вопросы взаимоотношений между политикой и государством, политикой и правом, политикой и идеологией, углубленную и развернутую трактовку национального интереса во внешней политике. Исследователь делает свои выводы,

* Очевидно поэтому эти исследования легче поддаются дифференциации по по- литико-идеологической ориентации авторов, нежели по теоретико-методологическим основаниям. В этом плане можно, например, согласиться с предлагаемой Б.В. Межуевым дифференциацией — при его анализе российских исследований национального интереса — на национально-консервативные и национально-либеральные к нему подходы. (См. «Полис». — 1997. — № 1).

402 Исследования международных отношений в России: вчера, сегодня, завтра

активно привлекая наследие отечественной и всей мировой философской и политической мысли. Заключительный же вывод Э. Позднякова состоит, однако, в том, что универсальная теория международных отношений не может быть создана, и само понятие «теория» не может быть применено к международным отношениям. Это суждение автор объясняет тем, что, как любая общественная дисциплина, теория международных отношений предопределена ценностным подходом тех, кто стремится ее разрабатывать. Характерно, что после выхода в свет «Философия политики» Э. Поздняков прекратил теоретическую разработку вопросов внешней политики и международных отношений.

Вопросам теории международных отношений посвящены монографии профессора МГУ П. Цыганкова и профессора Иркутского университета Г. Новикова33. Однако оба ученых не претендуют на большее, чем обобщение зарубежного и российского опыта в этой области. Их работы носят скорее характер учебников для студентов высших учебных заведений, что не отменяет бесспорной пользы их публикаций для исследователей.

Слабость теоретико-методологической базы отечественных исследований международных отношений связана, на наш взгляд, не только с еще непреодоленными стереотипами прошлого, но и с рядом специфических процессов, имеющих место в современной общественной жизни России. Как известно, гласность, пришедшая в эту жизнь во второй половине 80-х годов, дала уникальный шанс научному сообществу влиять на политику страны через средства массовой информации. В газетах и журналах с миллионными тиражами стали печататься работы историков, экономистов, философов, литературоведов, политологов. Имеющие подчас солидные академические звания, освободившиеся от политических запретов, эти профессионалы стали давать ответы на злободневные вопросы общественной и политической жизни. И потому быстро завоевали аудиторию, получив поддержку соответствующих редакций. Однако, если благодаря этому и произошло некоторое повышение интеллектуального уровня российских СМИ, то само научное сообщество, будучи вовлеченным в сети массовой коммуникации, понесло известный урон. В частности, произошло размывание стандартов научности в обществоведении, которые ныне не слишком устойчивы и высоки, во всяком случае — размыты.

Подобные негативные последствия прямой вовлеченности ученых в политику вполне объяснимы. Как подчеркивает В. Филатов, в изысканиях, проводимых в рамках научного сообщества, существует ряд механизмов, позволяющих отбирать качественное знание, отличая его от некачественного. Иначе складывается дело, когда знание распространяется во вненаучной среде, в частности, через СМИ. Здесь выбор и значимость проблем определяются той степенью, в какой эта проблема оказывается в фокусе интересов и потребностей массовой аудитории. Обращение к авторам зависит от того, насколько их позиция соответствует идеологическим предпочтениям руководителей того или иного издания34.

Другим фактором, обусловившим весьма слабые темпы создания современной теоретической базы российской науки международных отношений, обновления этой базы, явилась, на наш взгляд, деятельность политологовлюбителей, выступающих нередко от имени новых, «независимых» исследовательских структур. Образование многих из них в годы перестройки было реакцией на монополизм Академии и ведомственных НИИ в области социальнополитических наук. Эти новосозданные структуры отличает претензия на прове-

дение актуальных прикладных научных исследований. Как правило, они были готовы заниматься любой проблемой при условии, что их труд будет хорошо оплачен. «Привлекательность» новых структур состояла в том, что заказы они выполняли в экстренном порядке, в то время как экспертам с профессиональным опытом и знаниями всегда необходимо время для изучения проблемы. Своим клиентам так наз. «политологи» обычно обещали доступные практические программы и рекомендации, однако в действительности их анализы и прогнозы чаще всего представляли собой наукообразную импровизацию, базирующуюся на весьма ограниченных знаниях. Нередко новые центры заявляли о себе громогласно, и это не случайно, ибо их задача — привлечь клиентуру. Такие учреждения вряд ли могут служить базой для подготовки научной смены. В них отсутствует вертикальная подвижность — взаимодействие между учеными разных поколений, что характерно для структур фундаментальной науки. Как правило, центры подобного рода отгорожены не только от национальной, но и от международных систем исследований и образования.

«Массовизация» таких структур — не случайность. Она в немалой степени связана со вхождением во власть значительного маргинального слоя — людей, получивших образование вне крупнейших культурных и образовательных центров, в предельно идеологизированных партийных школах и «академиях», готовивших «специалистов по научному коммунизму». Зачастую таким людям не хватает как общеобразовательных, так и профессиональных знаний. Быстро ворвавшись во власть, новые политики и их советники полагают, что возможно такое же быстрое появление ученых за пределами научного сообщества, что задача ученых, как и прежде, — «обслуживание» сильных мира сего. Очевидно, что разрушительное для истинной науки размножение маргинальных псевдонаучных структур стало возможным во многом благодаря ослаблению институционализированной системы фундаментального научного образования и исследований.

Такое ослабление произошло в результате экономического и финансового кризиса, разразившегося в стране. Подавляющее большинство вузов и исследовательских институтов, которые в течение десятилетий финансировались государством, остались без привычной поддержки. Сложилась ситуация, когда прежние потребители их продукции не смогли финансировать научные исследования, а «новые русские» предпочли вывозить капитал за рубеж, а не инвестировать его в науку и образование. Эти явления, усугубленные политической нестабильностью, повлекли за собой отъезд элитных ученых за рубеж или их переход в коммерческую сферу, информационный коллапс и интеллектуальную деградацию тех, кто остался в науке, резкое снижение интереса к исследовательской деятельности, снижение престижа и, наконец, падение уровня зарплаты и социальной защищенности ученых35. Наибольшую остроту финансовый кризис в российской науке приобрел в середине 90-х годов, когда некоторые известные исследовательские центры внешнеполитического профиля (например, Институт США и Канады РАН) были вынуждены временно прекратить или свернуть свою работу из-за недостатка средств.

* * *

Сохраняется ли в этих условиях у российской науки международных отношений шанс на развитие, в т.ч. в теоретическом плане? На наш взгляд, при

404 Исследования международных отношений в России: вчера, сегодня, завтра

всей драматичности описанной выше ситуации все же имеются основания для оптимизма. В пользу его говорят некоторые новые процессы, которые наблюдаются в последнее время в российской научной среде.

Дело в том, что ощущение социального отчаяния и безнадежности вызвало в конечном счете у российской научной элиты естественную реакцию социальной защиты. Они начали вырабатывать механизмы самоспасения и модернизации науки. Немало ученых-международников из внешнеполитических учреждений РАН стали активно совмещать свою исследовательскую деятельность с педагогической работой в учебных заведениях. Образовались и выявились каналы самофинансирования научных исследований из различных источников. В частности, начал обнаруживаться интерес частных коммерческих и финансовых структур к научным исследованиям и разработкам в области международных отношений как к средству повышения конкурентоспособности этих структур. Заметную роль в поддержке исследований и образования в области международных отношений начинают играть регионы России, заинтересованные в высококвалифицированных специалистах по внешним связям. Эта заинтересованность находит выражение в оказании региональными администрациями финансовой и другой поддержки местным вузам и научным институтам. Так, в последние годы шесть провинциальных университетов добились права на ведение образовательной деятельности по специальности международные отношения.

Развернули в России свою деятельность по поддержке социальнополитических исследований различные международные организации, зарубежные и отечественные фонды. Ряд из них — Фонд Сороса, Фонд Карнеги, Фонд Макартуров, Фонд Форда, программы TACIS и TEMPUS — открыли свои представительства в Москве. Их поддержка, в частности, привела к формированию еще одной группы независимых экспертов-международников, которых условно можно было бы именовать «старыми», поскольку в подавляющем большинстве они длительное время работали во внешнеполитических институтах РАН. Основными центрами сосредоточения этих экспертов стали, в частности, Московское отделение Фонда Карнеги (здесь сотрудничают Л. Шевцова, Д. Тренин, И. Кобринская); Московский общественный научный фонд (руководитель — А. Кортунов), который включает в себя Центр стратегических исследований (С. Ознобищев, А. Коновалов) и Центр политических исследований (под руководством Е. Орлова); Горбачев-Фонд (Д. Фурман, В. Куваддин). Будучи выходцами из академической и университетской среды, эти специалисты привносят в свои разработки дух объективности и основательности, столь необходимый современным российским исследователям в области международных отношений. Однако следует заметить, что проводимые при поддержке указанных фондов проекты и программы носят в основном прикладной, практико-политический, а не теоретико-познавательный характер.

В целом, оценивая перспективы российской науки международных отношений, вряд ли оправданно, на наш взгляд, ждать быстрых сдвигов на пути к ее надежному теоретико-методологическому обеспечению. По нашему мнению, в обозримом будущем российские исследования будут развиваться скорее в русле политико-идеологической, чем методологической ориентации. И не только ввиду отмеченных Н. Бердяевым отсутствия в сознании российской интеллигенции вкуса к теории и предпочтения, отдаваемого идеологическим схемам, а не науч-

ным в строгом смысле слова конструкциям. Такую ситуацию, как известно, закрепили многие десятилетия советского тоталитаризма.

Впользу названной перспективы говорят и острота политической борьбы

вроссийском обществе, и хроническая социально-политическая нестабильность, которые создают питательную среду для реидеологизации общественных наук. (В этом плане симптоматичны недавние попытки властей предложить нашему обществу некую государственную национальную идеологию, что создало бы, по оценкам многих авторитетных экспертов, угрозу заключения в новые идеологические оковы социально-политических наук в России.)

Теоретический уровень российских исследований по международным отношениям, несомненно, могли бы повысить более широкие и систематические связи российских исследователей с международным сообществом ученых — через стажировки в родственных исследовательских и университетских центрах стран Запада, через регулярное участие в мероприятиях, проводимых Международной ассоциацией политических наук, входящими в нее национальными объединениями, и т.д. Все это, несомненно, создало бы более благоприятные условия для быстрого освоения результатов работы зарубежных коллег, приобщения к новейшим методам и методикам исследований международных отношений. Разумеется, речь идет не о копировании, а о творческом подходе и переосмыслении мирового теоретического опыта в области изучения международных отношений.

Институционализации, росту престижа отечественной науки международных отношений могло бы способствовать, наконец, создание Российской ассо-

циации исследований международных отношений, объединяющей специалистов как академической, так и университетской науки, а также экспертовпрофессионалов других научных центров, практических учреждений.

Резюмируя, следует сказать, что если указанные процессы наберут силу, то можно надеяться на обновление российской науки международных отношений, а затем — и на ее подъем.

Примечания:

1Проблемы теории международных отношений. — «МЭиМО», 1969. — № 9. —

С. 88-106, 78-99.

2Гантман В.И. (ред.). Современные буржуазные теории международных отно-

шений. — М., 1976.

3Петровский В.Ф. Американская внешнеполитическая мысль. — М., 1976; Кокошин А.А. Прогнозирование и политика. — М., 1976; Доронина Н.И. Международный конфликт. — М., 1981; Мелихов С.В. Количественные методы в американской политологии. — М., 1979; Журкин В.В. США и международно-политические кризисы. — М., 1975; Барановский В.Г. Политическая интеграция в Западной Европе. — М., 1983; Егорова Е.В. США в международных кризисах. — М., 1988.

4Поздняков Э.А. Системный подход и международные отношения. — М., 1976; он же. Внешнеполитическая деятельность и межгосударственные отношения. — М., 1986; Ермоленко Д. Социология и проблемы международных отношений. — М., 1977; Бурлацкий Ф.М, Галкин А.А. Социология, политика, международные отношения. — М., 1974; Хрусталев М.А. Системное моделирование международных отношений. — М., 1987; Антюхина-Московченко В.И., Злобин А.А., Хрусталев М.А. Основы теории международных отношений. — М., 1980; Косолапов Н.А. Социальная психология и международные отношения. — М., 1983; Гантман В.И. (ред.). Процесс формирования и

406 Исследования международных отношений в России: вчера, сегодня, завтра

осуществления внешней политики капиталистических государств. — М., 1981; Гантман В.И. (ред.). Система, структура и процесс развития современных международных отношений. — М., 1984; Долныкова Р.Н. Методология и методы прогнозирования внешней политики несоциалистических государств. — М., 1986.

5Аналитические методы в исследовании международных отношений. — М., 1982; Lukov V.B., Sergeev V.M., Tyulin I.G. The problem of developing international conflict and cooperation: some observations on methodology and technics. — Daniel Frei (ed.). Definition and measurement of detente. Cambridge (MA), 1981; Lebedeva M.M. The structure of negotiators activity. — Processes of international negotiations. IASA. Laxenburg, 1987; Grekov B.I. A Quantitative Approach to Sociopolitical Tension in Russia. — «Historical Social Research», 1990. — Vol. 15. — № 2.

6Гантман В.И. (ред.) Международные конфликты современности. — М., 1983.

7См., например: Медведев Р. Взаимозависимость идеологии, политики и общественных наук. — «Коммунист», 1990. — № 16.

8См.: Бердяев Н. Философская истина и интеллигентская правда. — М., 1990.

9 Шустов В.В. Дипломатия и наука. — «Международная жизнь», 1993. —

№ 3. — С. 15-26.

10СССР в мировом сообществе: от старого мышления к новому. — М., 1988.

11См.: Поздняков Э. Взаимосвязь экономики и политики в межгосударственных отношениях. — «МЭиМО», 1987, № 10; его же. Внешняя и внутренняя политика. — «Международная жизнь», 1989, № 10; его же. Национальное и интернациональное во внешней политике. — «Международная жизнь», 1989. — № 5; его же. Мировой социальный прогресс: мифы и реальность. – «МЭиМО», 1989. — № 11.

12Кокошин А. В поисках выхода. — М., 1989; Кортунов А., Журкин В., Караганов С. Разумная достаточность и новое политическое мышление. — М., 1989; Проектор Д. Политика и безопасность. — М., 1988.

13Кременюк В.А. Международным переговорам нужен новый подход. — «Международная жизнь», 1989. — № 5; Кокошин А.А., Кременюк В.А., Сергеев В.М. Вопросы исследования международных переговоров. — «МЭиМО», 1988. — № 10; Лебедева М.М., Хрусталев М.А. Основные тенденции в зарубежных исследованиях международных переговоров. — «МЭиМО», 1989. — № 9; Луков В.Б. Современные дипломатические переговоры: проблемы развития. — «Дипломатический вестник», 1987 (ред. О.Г. Пересыпкин) . — М., 1988; Удалов В. Баланс сил и баланс интересов. — «Международная жизнь», 1990. — № 5.

14См., например: Бовин А.Е. Мирное сосуществование: история, теория, прак-

тика. — М., 1988.

15Лисюткина Л.Л. Судеб скрещенье — новое мышление и альтернативное сознание. — «Рабочий класс и современный мир», 1990. — № 5; Кортунов А. Новое мышление между Москвой и Парижем. — «Московские новости», 1990. — № 40; Iziumov A., Kortunov A. After Shevardnadze. — «Newsweek», 1991, January, 9.

16Поздняков Э.А. Формационный и цивилизационный подход. — «МЭиМО», 1990. — № 5; Тюлин И.Г. (ред.). Системный подход: анализ и прогнозирование международных отношений. — М., 1991.

17См.: Национальный интерес (заочный «круглый стол»). — «Полис», 1995. —

№1; Концепция национальных интересов: общие параметры и российская специфика («круглый стол»). — «МЭиМО», 1996. — №№ 7, 8, 9; Национальные интересы России и реальные приоритеты государственной политики за полтора века («круглый стол»).

— «Отечественная история», 1996. — № 6; «Свободная мысль», 1996. — № 3; Межуев Б.В. Понятие «национального интереса» в российской общественно-политической мысли. — «Полис», 1997. — № 1.

18Плешаков К.В. Геополитика в свете глобальных перемен. — «Международная

жизнь», 1994. — № 10; Богатуров А.Д. Кризис миросистемного регулирования. — «Международная жизнь», 1993. — № 7; Сорокин К.Э. Россия и многополярность. — «Полис», 1994. — № 1; Сорокин К.Э. Россия в игре геополитических интересов.— «Полис», 1994. — № 4; Сорокин К.Э. Ядерное оружие в эпоху геополитической многополярности. — «Полис», 1995. — № 4.

19Фурман Д.Е. Внешнеполитические ориентиры России. — «Свободная мысль», 1995. — № 8.

20Кортунов С.В. Какая Россия нужна миру. — «Pro et Contra», 1997, зима.

21См.: Хрусталев М.А. После распада СССР. Россия в новом мире. — М., 1992; Загорский А., Злобин А., Солодовник С., Хрусталев М. Россия в новом мире. — «Международная жизнь», 1992. — № 5.

22Zagorski A. «Geopolitik» versus «Geowirtschaft». — «Wostok», 1995. — № 6.

23Zagorski A. Die Entwicklungstendenzen der GUS: Von der Differenzzierung zur Konsolidierung? — «Berichte des BlOsf», 1994. — № 24.

24Zagorski A.What Kind of the CIS Would Do? — «Aussenpolitik», 1995. — № 3.

25Zagorski A. Falsche Angste vor der Nato. — «Die Zeif», 1996. — № 10. См. также публикации Д. Тренина.

26См.: Blagovolin S., Kortunov A., Zagorski A. Eichwede W., Vogel H., Segbers K.: Russland und Deutschland sollten such nicht ueberfordern. — «Frankfurter Rundschau», 1995, 6 Mart.

27Kremenyuk V.A. The Emerging System of International Negotiation. — International Negotiation: Analysis, Approaches, Issues (ed. V.A.Kremenyuk). San Francisco — Oxford, 1991; Панарин А.С. Философия политики. — М., 1995; Лебедева М.М. Вам предстоят переговоры. — М., 1993; Гостев А.А. Эволюция сознания в разрешении глобальных конфликтов. — М., 1993.

28Здравомыслов А.Г. Социология конфликта. — М., 1995; Цыганков П.А. Международные отношения. — М., 1996.

29Lebedeva M.M. Why Conflicts in the Former Soviet Union Are So Difficult to Negotiate and Mediate. — «International Negotiation», 1996. — Vol. 1. — № 3;

Лебедева М.М. Региональное самоопределение. Взгляд из Претории. — «Международ-

ная жизнь», 1995. — № 2.

30Фельдман Д.М. Социальная природа межгосударственных конфликтов и общественные интересы. — Социальные конфликты в тоталитарной системе (ред.

Д.М. Фельдман) . — М., 1991.

31Хрусталев М.А. Теория политики и политический анализ. — М., 1991.

32Поздняков Э.А. Философия политики (в 2 т.). — М., 1994.

33Цыганков П.А. Международные отношения. — М., 1996; Новиков Г.Н. Теории международных отношений. — Иркутск, 1996.

34Филатов В.П. Ученые «на виду». — «Общественные науки и современность», 1993. — № 4.

35Ракитов А.И. Российская наука: прошлое, настоящее, будущее. — «Вопросы философии», 1995. — № 3.

Сегодня существуют различные мнения по поводу того, что является предметом исследования мировой политики. Так, ряд авторов, в т.ч. Р. Кеохейн, полагают, что эта научная дисциплина должна отражать изменения, произошедшие в мире с момента возникновения исследований международных отношений. Мир современной политики значительно усложнился по многим параметрам, в частности, участниками международных отношений сегодня являются не только государства. Во второй половине XX столетия (и особенно в его конце) на мировой сцене все более активно начали действовать так наз. нетрадиционные акторы международных отношений — транснациональные корпорации (ТНК), неправительственные организации, различного рода движения, СМИ и т. п. Исходя из этого, предмет мировой политики — это не что иное, как сами международные отношения на современном этапе их развития.

Однако большинство авторов склоняются к мнению, что предметом исследования международных отношений должен оставаться анализ, прежде всего, всех аспектов сугубо межгосударственного взаимодействия, а в исследовательскую зону мировой политики необходимо включить более широкий спектр проблем, сделав акцент на новых (негосударственных) политических акторах, а также новых тенденциях развития мира. При этом ученые, работающие в области мировой политики, признают, что государства с их национальными интересами остаются основными, хотя уже не единственными участниками мирового политического процесса, что, в конечном счете, ведет к эрозии государственно-центристской модели мироустройства, утвердившейся более 350 лет назад подписанием Вестфальского мира. В свою очередь, исследователи международных отношений, занимаясь главным образом межгосударственным взаимодействием, для объяснения деятельности государств на мировой сцене все большее внимание уделяют нетрадиционным политическим акторам. Поэтому мировая политика и исследования международных отношений — при сохранении их предметной специфики — все же остаются весьма близкими, смежными научными дисциплинами.

В последнее время в отечественной литературе все чаще проводится аналогичное западному подходу разделение смежных научных и образовательных дисциплин на мировую политику и исследования международных отношений. Если последние в значительной степени связываются с анализом межгосударственных взаимодействий, то мировая политика «смещает акцент на ту все более заметную роль, которую играют в формировании международной среды нетрадиционные акторы, не вытесняющие, однако, государства как главного участника международного общения».

Что же касается предметной области сравнительной политологии, то здесь научно-методологические дискуссии ведутся сегодня в несколько иной плоскости, что в значительной мере отражает особенности генезиса, становления и динамики этой политологической дисциплины. Основные вопросы, по которым разворачивается полемика: что, собственно говоря, понимать под сравнительной политологией как научной дисциплиной; в чем специфика ее методологического инструментария; какова область его применения; в каких отношениях сравнительная политология находится с другими политологическими дисциплинами.

Что касается методологического инстументария, то обычно выделяют такие компаративные методы (и их разновидности), как исторический, институциональный, кросснациональный, статистический, case-studies, а также бинарные сравнения, случаи-исключения, сравнения сходных стран, асинхронные

410 Сравнительная политология, мировая политика, международные отношения

сравнения и др. В отношении предметной области политической компаративистики одни исследователи, определяя сравнительную политологию как «исследование общего и различного внутри и между политическими системами», фактически сводят ее к сравнительному методу в политической науке. При этом сравнение политических систем может проводиться либо по принципу выявления общих характеристик и тенденций развития, либо — наоборот, по принципу выявления уникальности тех или иных политических систем. Другие авторы придерживаются точки зрения, согласно которой под сравнительной политологией понимается просто «изучение зарубежных стран и часто в отрыве друг от друга». Как бы то ни было, большинство авторов все же склонны видеть в сравнительной политологии преимущественно сравнение различных политических систем, прежде всего, государственного устройства.

Объяснить это последнее обстоятельство можно отчасти тем, что изначально предметная область дисциплины, которая затем стала называться сравнительной политологией, была как бы «заужена»: объектами сравнительного анализа выступали прежде всего различные государственные структуры и приемы управления (во второй половине 1940-х годов в американских университетах начали преподавать компаративистику, т.е. сравнительное госуправление — Comparative Government). Но в скором времени предмет политической компаративистики расширился до масштаба политических систем (политий). Именно политические системы различных национальных государств и сегодня рассматриваются многими учеными как главный (или даже единственный) объект сравнительного политологического анализа. Соответственно, конкретными объектами сравнительной политологии оказываются отдельные внутриполитические акторы, партии, группы, элиты, властные органы и т.д. Даже в тех случаях, когда в поле сравнительного исследования оказываются проблемы, выходящие за рамки внутренней политики (например, проблемы безопасности, экологии, прав человека и др.), они, как правило, рассматриваются с «государствоцентрической» точки зрения, т.е. с позиции отдельного государства. Некоторые авторы еще более точно определяют, что «предметом сравнительной политологии является внутренняя политика стран или народов». При этом когда в работах по политической компаративистике идет речь о «международном» анализе, фактически имеется в виду «кросснациональный» сравнительный анализ, означающий «систематическое изучение сходных феноменов (таких, как институты, группы, индивиды, аттитюды, цели, поведение, социальные процессы) в различных социоэкономических, политических и культурных процессах».

Если проанализировать содержание как базовых, так и наиболее продвинутых курсов по сравнительной политологии, читаемых в ведущих западных университетах, то становится очевидным: несмотря на существенные различия, в большинстве своем они строятся по сходной модели. Вначале задается определенная матрица, структурирующая внутренние параметры политической системы (государственные органы, конституции, ветви власти, политические режимы, политические партии и движения, группы интересов, политическая культура, политическая социализация, политический процесс, политические изменения и др.), а затем в соответствии с ней рассматриваются и сравниваются между собой отдельные case studies. Причем вплоть до последнего времени типология этих case studies базировалась на традиционном делении современных политических систем на «три мира» с одними и теми же «образцами» — 1) США, Великобритания,