rozhkov_aiu_v_krugu_sverstnikov_zhiznennyi_mir_molodogo_chel

Г Л А В А 2

Дальтон-план под колокольчик

Совместное обучение: гендер и сексуальность

Одной из характерных примет советской школы 1920-х годов было совместное обучение мальчиков и девочек, переход к которому на значительной территории страны осуществился в 1918 году67. Впрочем, по данным Изабель Тирадо, в сельской местности длительное время и после введения совместного обучения в школе преобладали мальчики. Крестьяне считали, что их дочери не нуждаются в образовании и что все обучение девочек должно быть связано с церковью. Педагоги и комсомол искали пути вовлечения девочек в образовательный процесс. Одним из таких путей стали ШКМ. Если в 1924/25 году девочки составляли 10–15% учащихся школ, то уже в следующем году их число возросло до 25%. В Ленинграде и Сибири этот показатель составлял 30–40%,

вМосковской губернии — около 18%. Вскоре советские школы без учениц стали исключением68. В семьях рабочих многие родители, не имея возможности оплачивать обучение в школе II ступени, считали более «выгодным» оставлять девочек дома помогать по хозяйству и присматривать за младшими детьми69.

Процесс перехода к совместному обучению вызвал немало разногласий

вобществе. Многие консерваторы упрекали большевиков в развращении учащейся молодежи. Однако они не учитывали аналогичные издержки раздельного обучения, в значительной мере способствующего развитию гомоэротизма70. Впрочем, основная критика со стороны адептов однополой школы касалась методов введения совместного обучения. Некоторые из них не без основания полагали, что оно должно начинаться постепенно с младшего возраста, но не с внезапного смешения разнополых подростков в переходном возрасте в эпоху тотального падения нравов в стране71.

Разумеется, ускоренный переход к совместному обучению в первое время имел некоторые издержки. Однако советская власть этим нововведением, выражаясь современной терминологией, отвечала на вызовы периода модернизации. Кроме того, совместное обучение разнополых учащихся четко вписывалось в контекст феминистской политики большевиков. Поэтому, с точки зрения гендерной социализации школьников, саму идею введения совместного обучения справедливо рассматривать как прогрессивное изменение.

Доктор Л.М. Василевский видел в совместном обучении и воспитании школьников обоего пола одну из важных мер профилактики проституции. Он отмечал, что польза совместного воспитания состоит в том, что «дети с первых же шагов своей сознательной жизни начинают видеть друг в друге,

50 Часть первая. Мир школьника: две ступени на пути к взрослости

без различия пола, равных себе товарищей в занятиях и играх: это воспитывает в них чувство солидарности, сознания товарищества и братства… девочка перестает быть для мальчика какой-то загадкой, которая именно в силу своей непонятности впоследствии чрезмерно привлекает его. Уменьшается и сглаживается преувеличенное чувство стыдливости между полами, из которого слишком рано развивается половое влечение»72. Несмотря на некоторый утопизм во взглядах известного специалиста в области социальной гигиены, наивно полагавшего, что «по-товарищески» воспитанные юноши не пойдут к проституткам, а «самостоятельные» девушки не выйдут на панель,

вцелом он достаточно верно подметил основные преимущества совместного обучения.

Из источников 1920-х годов известны две наиболее распространенные модели введения совместного обучения — «петроградская» и «московская». Первая заключалась в том, что в старших группах открывался свободный доступ мальчикам в женские учебные заведения, соответственно, девочкам —

вмужские; в младшие группы дети обоего пола принимались строго поровну. Более жесткая московская модель заключалась в том, что каждая мужская и женская гимназия разделялась строго пополам и затем две смешанные половины образовывали новую совместную школу. В. Сергеев, дочь которого училась тогда в одной из бывших гимназий, отмечал, что в лучшие женские гимназии перевели мальчиков из «самых худших, самых распущенных» мужских училищ. Мальчики стали негативно влиять на дисциплину в школе: курили с младших классов, дрались, грубили учителям73. Впрочем, непредвзятое представление о совместном обучении у адептов старой школы вряд ли возможно, поскольку, не имея прежде подобного опыта в однополых учебных заведениях, они даже самые невинные новеллы во взаимоотношениях полов воспринимали как «разврат».

Сдругой стороны, педологи действительно отмечали у юного поколения 1920-х годов повышенное сексуальное возбуждение, раннее (с 5–6-летнего возраста) проявление полового любопытства, распространенное употребление циничных слов, жестов, рисунков, стихотворений и песен74. Однако следует отметить, что ранний половой интерес встречался у детей и подростков и прежде75. Каждый пятый студент и почти каждая десятая студентка, обследованные Д. Лассом, признались, что первую осведомленность о половом процессе они получили в возрасте до 10 лет, то есть до революции 1917 года. К 15 годам уже 70% студентов и 60% студенток были осведомлены о сексуальной жизни и соответственно 70,4 и 46,6% понимали сущность полового акта. Этому пониманию способствовало наблюдение как над животными (62,1%), так и над людьми (37,9%), включая родителей. Интерес к этому вопросу у детей формировался намного раньше физиологического созревания. Особенно заметно это

Глава 2. Дальтон-план под колокольчик 51

проявлялось у мальчиков, которые физиологически созревали позже девочек, но представление о половой жизни и понимание сущности коитуса получали намного раньше76.

М.М. Рубинштейн после обработки 129 автобиографических записей студентов об их переходе от детства к отрочеству заключил, что явно выраженное половое возбуждение в этот период испытывали всего 11,2% мальчиков и 1,5% девочек. Значительно более ощутимыми у них были психические переживания. Наиболее сильно ощущались потребность в дружбе и понимании (61,2 и 67,5% соответственно), любовные увлечения (30,4 и 67,5%), мечты об идеальной любви (3,2 и 22,5%). В то же время страх перед противоположным полом испытывали всего 4,6% мальчиков и 10,5% девочек. Половое чувство тоже проявлялось по-разному в обеих группах. Если у мальчиков оно отсутствовало только в 1,6% случаев, то у девочек — в 27%. Смутное стремление к другому полу испытывали 8% мальчиков, прямое стремление — 32%, тогда как среди девочек эти тенденции были прямо противоположными: 68,5 и 3% соответственно. Еще более резкая разница между полами наблюдается в физиологическом стремлении к одному человеку и романтическом обожании другого. Среди мальчиков таковых обнаружилось 46,4%, а среди девочек — всего 1,5%. Мечты о будущих собственных детях, не свойственные никому из мальчиков, будоражили сердца 9% девочек. Итак, можно заметить, что прямое проявление сексуальности в большей степени было присуще мальчикам, тогда как косвенное, скрытое — девочкам. Последних мало интересовал коитус сам по себе, о чем можно судить по откровениям девушек, испытывавших сильные психические переживания и романтические фантазии:

«…желание ласки, поцелуев, прижаться, чтобы сжал до боли сильно, но не было совершенно желания полового акта»; «африканские страсти не одолевали меня: я любила чисто и трогательно. Не зная и не желая мужчину, я говорила: “Зачем тебе нужно мое тело?” Я не понимала, зачем нужна ему женщина»; «я не прощаю себе этого (поцелуя и объятий. — А.Р.); ну что я сделала, какая я скверная, гадкая! И как противен В.: он, как вор, и с таким сладострастием — ох, как противен»; «я расту, я чувствую, как рождается во мне женщина. Иногда мне бывает трудно от напора желаний, но желания не грязные, а здоровые — чувство просыпающейся женщины. Мой единственный, властитель дум моих, образ, взлелеянный бурным желанием, я жду тебя, приди!»; «какое прекрасное время этот переход из девочки в женщину. <…> В этот период душу охватывает смутное желание, какое-то брожение. Тут нет ничего определенного, просто нарастание силы. <…> А если ей хочется половой жизни, то ей это кажется: просто в это время нет чуткого подхода, а силы напирают, и обращаются они, куда не нужно»; «я влюблена в Д., именно не люблю его, как женщина, а влюблена, как гимназисточка»77.

52 Часть первая. Мир школьника: две ступени на пути к взрослости

До революции повзрослевший гимназист, «переболев» в пубертатном периоде проявлениями «основного инстинкта», входил в относительно стабильное общество, где существовали определенная сексуальная этика (преимущественно пуританская) и социальный контроль, система социально-нравствен- ных норм и санкций. В период же динамичной социальной трансформации 1920-х годов многие советские школьники оказались лишенными каких бы то ни было нравственных ориентиров. Сексуальные аномалии представителей молодого поколения 1920-х уже не корректировались обществом, переживавшим период дезорганизации традиционного брачно-семейного уклада, нормативной неопределенности и свободы сексуального поведения. Более того, подростки во многом копировали общественный и семейный обиход в сфере половых отношений, воспринимая аномалии сексуальной жизни как норму, и этот негативный опыт они несли в свою взрослую жизнь. К тому же в самой коммунистической элите не было достаточно четких и единых представлений о половой морали. Стоит лишь упомянуть концептуально противоречивые назидания о воздержании наркома Н. Семашко, либеральные идеалы А. Коллонтай и половые заповеди пролетариата А. Залкинда78.

Революционная смена эпох привела к полной инверсии социальных норм. Если в этических представлениях гимназической молодежи быстрая половая близость без любви расценивалась как разврат, а нравственной нормой считалось ухаживание за барышней, выражавшееся в том, чтобы дарить ей цветы, подавать пальто, поднимать оброненный платочек, писать или читать ей стихи, то революция эти «отжившие» моральные нормы быстро превратила в аномалии. Напротив, по законам пролетарской нравственности мещанским развратом в школах городских окраин считалось «слюнявое» ухаживание, но не свободный от всякой любовной «черемухи» физиологический половой акт. Достаточно красноречиво по этому поводу высказался один из персонажей рассказа П. Романова «Суд над пионером»: «Если она тебе нужна для физических сношений, ты мог честно, по-товарищески, заявить ей об этом, а не развращать подниманием платочков и мешки вместо нее не носить… Любовью пусть занимаются и стихи пишут нэпманские сынки, а с нас довольно здоровой потребности, для удовлетворения которой мы не пойдем к проституткам, потому что у нас есть товарищи. <…> Лучше хулиганом быть, чем любовь разводить»79. Предельно точно и глубоко подметил перемены в советской школьной молодежи один из педагогов:

«Молодежь живет сейчас гораздо больше фактами, действием, чем внутренними переживаниями. Копанья в себе, самоанализа, рефлексов сейчас почти не встречаешь. Нет и любовных драм. Они влюбляются, конечно... <…> Но все эти отношения как-то упростились, стали площе — я боюсь сказать: низменнее. При постоянном общении молодежи в школе юноши и девушки легче сходятся. Дружба

Глава 2. Дальтон-план под колокольчик 53

на школьной скамье то и дело переходит в любовь, молодую, пылкую. Но наряду с этим, исчезли или почти исчезли какие бы то ни было внешние и внутренние рамки: свободно сходятся, свободно и расходятся. Забота при этом одна: чтобы не было детей. Самые юные умеют уже все это “регулировать”»80.

Безусловно, сексуальная революция 1920-х годов и переход к совместному обучению привнесли в школу черты полового раскрепощения. По данным В. Гориневского, большинство молодых людей в те годы сексуальный дебют имели в старшем школьном возрасте — 15–17 лет. Среди обследованных студентов начало половой жизни в возрасте до 15–16 лет зафиксировано, по различным данным, у 15–33% из них. Примерно 5% студентов начали ее значительно раньше — до 12 лет81. Однако эти данные никоим образом не подтверждают «развращающую» роль совместного обучения. Школа 1920-х в этом отношении заметно отличалась от других институтов социализации — улицы, семьи и детского дома, в рамках которых подросток проводил больше времени и где на него воздействовали более негативные факторы полового формирования. А.Б. Залкинд справедливо отмечал, что улица (беспризорность. — А.Р.) формировала количественно обильную сексуальность, но качественно неглубокую; «ультрасемейная» среда с замкнутым бытом создавала почву для болезненной, максимально углубленной и усложненной половой социализации; детский дом стимулировал половую подражательность. На этом фоне школа была как бы нейтральна в сексуальной жизни подростка:

«Судьбы детской сексуальности, как плохие, так и хорошие, решаются на внешкольном, послешкольном, каком угодно фронте (улица, семья, кино и т.д.), но не в самой школе. <…> Так как обстановка школы не располагает к уединению… к углубленной романтике, к флирту, к работе половой фантазии (некогда, негде, все на виду), поэтому в школе проявляются лишь частные оттенки сексуальности, начало же ее и завершение ее в целом развертывается вне школы. Пожалуй, школа является свидетельницей повышенного сексуального романтизма, так как дети, мало сближавшиеся друг с другом, конкретные связи заменяют работой воображения»82.

Пубертатный возраст естественным образом стимулировал повышенный интерес учащихся к вопросам «про это». Школа же являлась удобной средой для полового «просвещения» в кругу сверстников, в то время как роль педагогов и врачей в этом процессе была незначительной. Случалось, что, напротив, некоторые учителя вели себя не совсем корректно, провоцируя нездоровый интерес к сексуальной теме. В таганрогской школе № 8 учитель рисования приносил на уроки альбомы с обнаженной натурой, которые «по секрету» демонстрировал только мальчикам. В том же городе другой преподаватель любил

54 Часть первая. Мир школьника: две ступени на пути к взрослости

рассказывать на уроках анекдоты и перед неприличным анекдотом обращался к единственной девочке в группе: «Выйди, Сидоренко, я интересный анекдот расскажу»83.

Как следует из опросов доктора Ласса, около 27% учащихся ознакомились с сущностью полового процесса с помощью товарищей, свыше 45% узнали о тайне происхождения детей из книг и журналов84. В ситуации отсутствия диалога подростков со значимыми взрослыми одним из легальных каналов получения «запретной» информации были труды педагогов-фрейдистов Г.Н. Сорохтина и А.И. Лобуса, биолога Б.Е. Райкова, швейцарского психиатра О. Фореля, активно изучаемые в среде учащихся. Здоровое любопытство удовлетворялось, как правило, в кругу представителей своего пола. З. Степанищева, ученица 1920-х годов, описывает, как она при помощи подруги ознакомилась с книгой для родителей «Объяснение детям полового вопроса»:

«Маруся ее принесла в школу, показала мне… мы залпом прочли эту книгу. Некоторые сведения по этому вопросу я получила двумя-тремя годами раньше от нашей домработницы Даши, которая в очень грубой, натуралистической форме преподнесла мне некоторые подробности. На меня это тогда произвело ужасное впечатление. <…> Для меня это открытие было каким-то крушением моего отношения к близким мне взрослым людям, в особенности к маме. <…> Когда же мы с Марусей прочли эту книгу, в которой в такой деликатной, целомудренной форме было описано все… это в какой-то мере примирило меня с действительностью»85.

Наряду с этим, в школе активно распространялась и другая литература по половому вопросу, обычно маркируемая в источниках 1920-х годов как «порнографическая». Таким заведомо «аморальным» ярлыком стигматизировалось любое произведение (официальное и «самиздатовское»), выходящее за узкие рамки пуританских представлений коммунистических чиновников образования. В школах активно распространялись переписанные от руки эротические рассказы, пьески, стихи, такие как «Монолог незамужней женщины», «Садко — богатый гость», «Дифирамбы» и др. Ходили по рукам также фривольные «секретки» и песенные попурри, игральные карты, рисунки и фотографии соответствующего содержания. Многие ученики (причем обоего пола) выпускали самодельные эротические стенгазеты, листовки, журналы и альбомы, рисовали «горячие» картинки, сочиняли стихи на сексуальные темы. В одной из краснодарских школ эротический журнал готовился к изданию на довольно высоком полиграфическом уровне, однако был ликвидирован бдительной censura morum* в лице местной комячейки еще на этапе подготовки86.

*Цензурой нравов (лат.).

Глава 2. Дальтон-план под колокольчик 55

Типичным примером содержательного уровня подобной литературы является незатейливый стишок юного поэта-самородка:

Пойди сюда, моя милашка, И покажи мне свой секрет.

Задрав подол, раскинь-ка ляжки, Да расстегни скорей корсет87.

Педагог А. Радченко называл отношения мальчиков и девочек в деревенской школе-семилетке «товарищески грубоватыми», однако без явно выраженных сексуальных проявлений. Он отмечал, что ученики разного возраста и обоего пола работали, учились, играли и веселились вместе. В то же время педагог признавал наличие в школе нескольких девочек-подростков старшего возраста с «эротическим направлением мысли», которые якобы удовлетворяли свои потребности вне школы, с более взрослыми деревенскими ребятами88.

Более остро проблема сексуальных «шалостей» стояла в школах интернатного типа и в школах крестьянской молодежи, где дети не только учились, но и проживали совместно. Там не считалась экстраординарным явлением потеря девочками невинности в 10–11 лет. В одной из коммун примерно половина учащихся пионеров жила активной половой жизнью с противоположным полом89. В люберецком детском городке мальчики предъявили девочкам ультиматум: «Если вы согласны жить с нами, мы будем вас жалеть и защищать. Если нет — будем бить». Ребята не считали зазорным обнимать и целовать девочек, лазить к ним ночью в спальню через окно90. В некоторых школах имели место факты грубых приставаний, недвусмысленных намеков, откровенного насилия над девушками. В Таганрогском округе Северо-Кавказского края зафиксирован случай, когда подростки пытались в учебное время физически овладеть двумя ученицами во дворе ШКМ. В той же школе ребята подкладывали в парты своим одноклассницам вылепленные из хлеба или глины фаллические изваяния91. Вероятно, характер взаимоотношений между полами в закрытых учреждениях определялся многими факторами, прежде всего авторитетом руководства и историей самой коммуны. Вот что пишет по этому поводу руководитель Еврабмола* М.Б. Бернштейн:

* Еврабмол — 1-й Дом еврейской рабочей молодежи им. Октябрьской революции — возник в Одессе в 1919 году вначале как Трудовой клуб еврейского юношества. Организовал Еврабмол председатель комиссии по охране детского труда при губпрофсовете педагог Моисей Борисович Бернштейн (1887–1972), бессменно руководивший им до 1932 года. Это была уникальная школа, собравшая с улицы деклассированных одесских подростков: по форме, как учебное заведение, это был дом рабочих-подростков, работавший по программам ФЗУ. По образу жизни ребят это была самая настоящая школа-коммуна с самоуправлением, выстроенным снизу, идущим от жизни, а не по циркуляру (см.: Бернштейн М.Б. На заре: Очерк об Еврабмоле. 1971 (копия рукописи) // Личный архив А.Ю. Рожкова; Бернштейн М.Б. «Еврабмол», или в поисках новой школы. www.altruism.ru/sengine.cgi/5/7/8/3/3 (дата обращения: 13.08.2014); Бернштейн М.Б. Бебеля, 12: Частная история Еврабмола. СПб., 2001).

56 Часть первая. Мир школьника: две ступени на пути к взрослости

«…между воспитанниками… складывались группки, которые дружили между собой, иногда они состояли из представителей разного пола, иногда это были даже “парочки”. <…> Однако, случаи проявления флирта, кавалерства встречали насмешки со стороны представительниц нашего прекрасного пола и предавались огласке и общественному осмеянию (“Еврабмольская любовь”*)»92.

Бесспорно, совместное обучение создавало больше возможностей, чем раздельное, для свободного общения разнополых учащихся, нахождения объектов для симпатий и увлечений в кругу своих одноклассников. Справедливо полагать, что половая идентичность, ощущение первых чувств к противоположному полу, наблюдения сексуальной дифференциации в совместной школе проявлялись раньше, чем в однополой гимназии. С. Юрин в романе «Гайданцы» красочно описывает, какие чувства испытывал находившийся в пубертате ученик 7-й группы школы II ступени, каждодневно наблюдая будоражившие его картинки «по ту сторону» школьного класса:

«Девочки вдруг переменились. У одной заметил Андрей необыкновенно яркий румянец; румянец разливался от уха и захватывал всю щеку Нины, и это случалось каждый раз, когда к ней наклонялась смазливая рожа Васи Догадкина. Присматриваясь к остальным, Андрей заметил волнующие вещи. В раздевальной девочки больше задерживались перед зеркалом, и, по-особенному поднимая локти, поправляли прически. Сидя на классной скамейке, Андрей не мог уж, как прежде, быть внимательным к уроку. Золотистые, будто сплавленные из бронзы, волосы Нины Беренс по-особенному оттенялись нежной кожей шеи, плечи у всех округлились, руки стали полнее»93.

В официальных советских документах 1920-х годов все, что выходило за рамки пуританского представления большевиков о взаимоотношении молодежи разного пола, называлось флиртом. Применительно к школьникам, в это понятие включались даже такие невинные увлечения, как страсть к нарядам, крашение губ, употребление пудры, обмен любовными записочками с просьбой «удовлетворить хоть одну миллионную часть моей горячей страсти». В Таганроге школьницы выпускали втайне от мальчиков девичий журнал «Межпланетный конгломерат нелепостей», издававшийся под копирку в 18 экземплярах. В нем девочки метафорично отразили неформальную, закрытую от педагогов сферу жизни класса и свои интимные переживания:

«Среди этих больших и малых дел и делишек, “предов” и “помов”, застрял один класс, т.е. был он классом только в глазах простых смертных, не вооруженных

* «Еврабмольская любовь» — название пьесы из репертуара драмкружка Еврабмола, метко и зло высмеивавшей волну ухаживаний, «мещанское кавалерство» некоторых еврабмольцев.

Глава 2. Дальтон-план под колокольчик 57

зрительным прибором, а в самом деле это был заколдованный терем, в котором

томилось 27 прекрасных принцесс, пламенно любящих свободу, и 8 их безответ-

ных слуг»94, *.

Признаком хорошего тона у школьников 1920-х годов считалось обмениваться на уроках записками в адрес противоположного пола с изложением сокровенных (порой откровенно непристойных) мыслей. В этих записках встречались и оценки поведения одноклассников: «он их любит», «ее мальчик водит

вкино» и т.д. На «любовной» почве были частыми стычки между соперниками. Школьницы начальных классов, обвиненные в «распущенности» во время игры, смущенно оправдывались: «Мы играем в “кончики” только с девочками». Педагогам так и не удалось тогда выяснить, что представляла собой эта игра, и они успокаивали себя предположением, что это аналог игры в «фанты»95.

Совместное обучение позволяло ребятам копировать семейную жизнь взрослых в своих школьных забавах, подсознательно стремясь овладеть в них социальными ролями будущих брачных партнеров. При этом слепки снимались, как правило, с новой обрядности — советского брачного ритуала. По крайней мере, мне не удалось обнаружить в источниках попыток имитации венчания в церкви. Зато известно, что в одной из ленинградских школ нелегально существовал «школьный ЗАГС»: учащиеся парами приходили «регистрироваться», за что получали от председателя символический подарок «новобрачным» — копейку96. В 9 «а» группе краснодарской школы № 6 увлечение «юридическим» оформлением «бракосочетания» было довольно глубоким. Вот текст обнаруженного мною в архивных фондах брачного договора, отразивший смешение старых и новых представлений об институте брака и семьи

вкартинах мира выпускников советской школы:

«Мы, граждане Советской республики, Любовь Болдырева и Максим Прохорец, желаем жить гражданским браком, при этом… обещаем, что все время нашей взаимной жизни мы будем жить в согласии, и не будем изъявлять желания разойтись или ссориться. При этом я, Максим Прохорец, обещаю смотреть за своей женой как можно лучше, но не давать ей особой воли. Я же, Любовь Болдырева… обещаю любить своего мужа и не изменять ему до самой смерти. Все данные обещания мы оба скрепили собственноручной подписью»97.

Стоит добавить, что этот «брак» был заведомо «неравным». Отец Любы Болдыревой являлся председателем родительского комитета содействия школе,

* Члены редколлегии журнала выбрали себе соответствующие названию издания нелепые псевдонимы: «Фиолетовые руки», «Сушеные вишни», «Аз-Веста», «Призматоида», «Эмалевая стена», «Невыкрученная мочалка», «Органона», «Неприкрытые бледные ноги»; в этих псевдонимах явственно чувствуется влияние футуристической и символистской поэзии.

58 Часть первая. Мир школьника: две ступени на пути к взрослости

большим чиновником в системе наркомата связи. У Максима Прохорца папа был инвалидом на пенсии. В отличие от Максима, Люба училась очень слабо, за что ее оставили на второй год в восьмом классе, тем самым формально разрушив этот «брачный» союз98. Примечательно, что в классе, где учились «молодожены», из трех десятков учащихся было семеро комсомольцев, но никто из них будто бы не был в курсе брачного договора. Не исключено, что совестливые комсомольцы просто не хотели замечать подобные проявления интимных чувств одноклассников и докладывать о них наверх.

Наблюдались и противоположные явления во взаимоотношениях полов — как в обычных школах, так и в интернатах. М. Пистрак отмечал разделение учащихся школы-интерната на два враждебных лагеря — мальчиков и девочек. При этом вторые жили совершенно автономно от всего коллектива, замкнувшись в своем микромире. Какое-либо общение с мальчиками расценивалось ими как непозволительное. Даже во время еды мальчики и девочки сидели за разными столами. Если у мальчиков в спальне на стенах висели портреты Ленина, Троцкого, Маркса, то у девочек над кроватями были развешаны иконки. В киевской школе-интернате систематически избиваемые «сильным» полом девочки ушли «в подполье», организовав тайный совет и предупредив администрацию о своей готовности уйти из школы, если эти преследования не прекратятся99.

Инспекторские обследования, проведенные сотрудниками наркомпроса в обычных школах в 1929 году, выявили похожую картину: мальчики и девочки сидели вместе только в двух первых группах I ступени. Начиная с 4-й группы и далее школьники обоего пола сидели не только раздельно, но по разные стороны классных помещений. Аналогичным образом формировались звенья для проработки учебного материала. В конфликтных ситуациях мальчики и девочки обвиняли в происшедшем противоположную сторону100. В выпускном классе одной из школ на почве межполового конфликта даже образовался кружок «Черный крест», члены которого решили объявить бойкот представителям другого пола. Заметив малейшие проявления ухаживания у своих одноклассников, члены кружка рассылали им письма с наставлениями о том, что ребята и девушки должны жить в школе обособленно. Любопытны в этой связи строки одной ученической рецензии на пьесу «Луна слева» в нелегальном девичьем журнале: «Автор красиво и художественно осветил борьбу двух враждебных классов, женщин и мужчин, на полотне лунной ночи и пулеметных выстрелов»101.

Вероятно, эти паттерны сексистского поведения учащихся формировались под влиянием их родителей, воспитанных на обычноправовых нормах патриархальной семьи и на традициях дореволюционной однополой школы. Современная психологическая наука, напротив, выделяет гомосоциальную фазу психосоциального развития детей, когда они предпочитают пребывать в обществе сверстников своего пола и одновременно испытывают антагонизм

Глава 2. Дальтон-план под колокольчик 59