rozhkov_aiu_v_krugu_sverstnikov_zhiznennyi_mir_molodogo_chel

Посредством таких анкет и автобиографий, фактически выполнявших функции самодоноса, молодой человек вовлекался в систему тотального политического контроля, становился опытным материалом для всевидящего социального рентгена. Вопросы анкет выстраивались таким образом, чтобы молодой человек доказал свою советскую идентичность. Правда, на практике нередко случалось, что для этого ему приходилось дистанцироваться от своего истинного происхождения, скрывать либо приписывать себе важные для идентичности «нового человека» вехи биографии; значит, проявлять нечестность и приспособленчество, становившиеся нормой жизни. Накануне поступления в вуз резко возрастало количество отречений непролетарской молодежи от своих родителей, попыток временного трудоустройства ее на фабрики и заводы с целью обеспечения себе «проходной» биографии. Прекрасная иллюстрация такой социальной мимикрии дана в повести В. Трушкова «Борьба за вуз». Там, в частности, приводится текст любопытного «акта отречения»:

«Я, Всеволод Светозаров, сын священника, будучи еще отроком, уже сугубо возмущался деяниями своего отца. Я убеждал его денно и нощно снять с себя духовный сан, но он не внял моему гласу. Теперь мне стало ясно, что не вернуть его на путь истины. Тем паче, что он, предвидя скорую кончину свою, устремил все помыслы и упования на загробную жизнь. И мое святотатство и речения атеистические не достигают цели. И вот я, сын о. Светозарова, больше не сын. Преданный анафеме, я покидаю родительский кров и твердой стезею пойду к лучезарному лону коммунизма, где нет печалей и воздыханий. В чем и подписуюсь, В. Светозаров»46.

Возникает подозрение, что этот текст написан самим священником, с семинарских лет привыкшим изъясняться псалтырным языком. Вероятно, отецсвященник, осознав, что его духовный сан автоматически определяет его сына в табуированную категорию кандидатов в вузы, добровольно идет на грех во имя спасения своего потомка*. Сыном священника был и писатель, узник ГУЛАГа Варлам Шаламов. Правда, в отличие от о. Светозарова, его ослепший

* Украинский историк С.Л. Юсов ставит мою версию под сомнение. На его взгляд, текст «отречения» «является бесспорно издевательским в отношении к советским реалиям, а потому, отец-священник вряд ли имел неосторожность таким образом подставить сына, если только он не был уверен в абсолютном невежестве и наивности представителей соответствующих органов, осуществлявших проверку» (Юсов С.Л. Генезис світоглядних уявлень В. Голобуцького і шляхи отримання „путівки до життя” // Проблеми історії України: факти судження, пошуки: Міжвідомч. зб. наук. праць. Вип. 16. / Відп. ред. В.А. Смолій: В 2 ч. Ч. 2. К.: ІІУ НАНУ, 2007. С. 377). Вполне возможно, что он прав. Здесь трудно спорить о правоте чьей-либо версии, поскольку обсуждается не документ, а фрагмент из повести. Не исключено, что конструирование этого воображаемого «документа» было тонким «издевательством» со стороны автора повести. Что касается предположения С. Юсова о том, что достаточно легко можно было обмануть невежд из проверочных комиссий, то оно представляется вполне резонным ввиду уровня образования членов этих комиссий и примеров из реальных биографий студентов 20-х годов.

210 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

отец остался непреклонным и приспосабливаться к власти не стал. Он наивно надеялся на то, что отдел народного образования обязан направить его одаренного сына в вуз. Читаем об этом у самого В. Шаламова:

«Я кончил школу пятнадцати лет, первым учеником. И хоть давно было известно, что в высшее учебное заведение можно попасть только по командировке, а командировку не дадут сыну священника, отец продолжал на что-то надеяться. <…> Тут же выяснилось, что никаких командировок в ВУЗ детям духовенства никакое РОНО давать не будет. Выяснилось той же осенью, что все мои школьные товарищи — абсолютно все: из детей дворян, купцов, торговцев — все поступили в Ленинграде — туда, куда хотели… У всех оказались какие-то связи, какие-то знакомства»47.

Когда все надежды отца на поступление В. Шаламова в вуз рухнули, отцусвященнику оставалось только молиться за сына. Кстати, обратим внимание на непроизвольную проговорку инспектора РОНО, заявившего Варламу: «Вот именно потому, что у тебя хорошие способности, ты и не будешь учиться в высшем учебном заведении — в вузе советском». Как видим, существовавший тогда «классовый» порядок отбора кандидатов в вузы никоим образом не ограничивал силу взяточничества и связей. В той же повести «Борьба за вуз» В. Трушков описал технологию подготовки к поступлению в вуз Клавдии Крониной, дочери одного состоятельного чиновника. Отец ее, служивший раньше управляющим графским имением, позаботился о наличии необходимых справок, доказывающих «правильное» происхождение кандидатки и заслуги ее родителей перед советской властью. Однако главный способ «проскальзывания» дочери в вуз состоял в завязывании знакомства с молодым коммунистом, секретарем приемной комиссии. Клавдия очаровала его своей показной скромностью и «комсомольской» внешностью, нарядившись в «юнгштурмовку». Прагматичный отец, презрительно называвший в узком семейном кругу одетых в куртки «юнгштурм» «саранчой», ради поступления дочери в вуз увидел в комсомольской униформе верный путь к спасению и пытался убедить ее в этом:

«“Эх ты, глупышка моя! Цвет хаки — защитный цвет. Он спас тысячи от смерти! Поняла?” — “А мне что, в поход? Воевать?” — “Да, в переносном смысле! Как ты, право, не поймешь? Поступить в вуз, голубушка, та же война! Ой, какая война!”».

Между тем, когда Клавдия в назначенный срок приехала на конкурсную комиссию и увидела сотни молодых людей, одетых в красные косынки, кепи и «юнгштурмовки», она забыла о своей социальной маскировке, всерьез приняв

Глава 1. «Интернационал» vs «Gaudeamus» 211

презентацию другими кандидатами своей внешности за их реальную принадлежность к пролетарской молодежи:

«Неужели больше половины поступающих комсомольцы? — сразу мелькнула мысль при виде толпы цвета хаки. — Мне тогда нечего делать здесь. Зачем, зачем я не комсомолка? Что бы я отдала за это: и малиновое бархатное платье, и брошь… Никаких, никаких заслуг у меня…»48

Разумеется, автор повести всячески демонстрирует свое негативное отношение к таким «приспособленцам» из среды непролетарской молодежи, пытается уличить их во лжи и лицемерии. Однако подобные стратегии поведения преимущественно были вызваны вовсе не врожденными наклонностями интеллигентской молодежи к социальной маскировке, а самой системой комплектования вузов, фаворитизировавшей абитуриентов пролетарского типа и дискриминировавшей представителей «золотой молодежи». Поэтому внешний вид и документы, репрезентирующие принадлежность молодого человека к ра- боче-крестьянской среде, автоматически ставили его в категорию избранных. Секретарь приемной комиссии Куликов из повести Трушкова, уставший от мнимых пролетариев, «порвавших» с родителями, сразу проникся искренней симпатией к парню с большой котомкой за плечами, обутому в пыльные сапоги: «Уж этот свой, без всяких подвохов». Классовая солидарность вынуждала Куликова «подстраховывать» пролетариев на экзаменах, одновременно устраняя их конкурентов из «буржуазной» среды. При помощи обществоведа он задавал «чуждым» студентам наиболее трудные вопросы по марксизму, в то же время шел на компромисс с педагогами «старой школы», позволяя им провести в вуз двух «чуждых», чтобы обеспечить поступление одного «своего» пролетария. Он понимал, что в ходе «чисток» с двумя «чуждыми» разобраться будет легче. Этот ловкий прием был беспроигрышным*.

Впрочем, вступительные экзамены для рабоче-крестьянской молодежи не имели решающего значения, поскольку на первых порах пролетариев принимали даже с неудовлетворительными оценками49. Главным фильтром в вуз являлись приемные комиссии, состоявшие порой из людей, не имевших к высшей школе никакого отношения. Один из прошедших подобную комиссию студентов позже отмечал, что огромное влияние на членов приемной комиссии

* Избавление от неугодных студентов с помощью обществоведов было обычной практикой. Учившийся в 1927 году в Ленинградском педтехникуме Д. Константинов, ставший позднее священником, вспоминал, что бюро ячейки комсомола приняло секретное постановление о том, чтобы не допустить окончания техникума одним студентом, ярко выражавшим религиозные настроения. Преподаватель обществоведения трижды «проваливал» этого студента на выпускном экзамене, но затем был вынужден поставить удовлетворительную оценку, так как учащийся знал предмет (Skarovskij M. Orthodoxe Kirchenjugend der Sowietunion in den 1920er und 1930er Jahren // Sowietjugend 1917–1941: Generation zwischen Revolution und Resignation / hg. von C. Kuhr-Korolev, S. Plaggenborg, M.Wellmann. Essen, 2001. S. 236).

212 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

оказывает внешность испытуемого: «Чем более “пролетарски” вы выглядите, чем грубее ваша речь и тупее ответы, тем больше шансов на то, что вы будете допущены грызть гранит науки». Подчеркивая важность умения виртуозно материться, бить «по сопатке», носить одежду по-пролетарски, он советовал «познать, что грубость не порок, что насилие добродетель, и только тогда кандидат на высшее образование становится настоящей частицей материала, который пролетаризует вузы»50. О важности внешнего вида для успешного функционирования классовой системы распознавания «свой»/«чужой» писала комсомольская печать. Вот один из характерных текстов тех лет:

«…попадают два молодых парня в ВУЗ; один из них рабочий, рабфаковец, дру-

гой — бывший маменькин сынок. <…> Рабочий парень ходит все в той же форме

иничем внешне не изменился. А мещанин, не дождавшись ученья, не побывав ни разу на занятиях в ВУЗе, сейчас же напяливает форму, кокарду, внешне преобразовывается. Между прочим, эта зараза передается некоторым ребятам из пролетарских слоев. <…> Пролетарское студенчество должно быть чистым, опрятным, но не представлять из себя пустых кукол, обвешанных блестками, пуговицами

икокардами»51.

Уровень знаний командированных в вузы был крайне низким, хотя на вступительных экзаменах для них делались существенные послабления. Две трети поступавших в Горную академию не выдержали вступительных экзаменов. Абитуриенты демонстрировали полное незнание основ математики, физики, были слабы в других предметах, включая обществоведение. Эксперты отмечали «катастрофическую» безграмотность письма. При этом экзаменатор по физике Перельман признавал, что «на экзаменах предъявлялись лишь самые минимальные требования: пришлось понизить их против программы, из опасения провалить чуть не всех экзаменующихся и не набрать нужного контингента». Правда, иногда на вступительных экзаменах «проваливались» и вполне подготовленные студенты из непролетарской среды, не знавшие басен Д. Бедного или какой-нибудь постулат марксизма. Но это было несопоставимо с безграмотностью командированных в вузы пролетариев. По данным В. Сергеева, в 1920 году в электротехническом институте из нескольких тысяч абитуриентов лишь 20–30 человек показали удовлетворительные знания. Многие из окончивших школу не знали даже слова «тригонометрия». На медфаке МГУ в 1921 году довольно «мягкие» испытания в форме собеседования выдержали всего 50% претендентов, хотя вопросы задавались на уровне 4–5-го классов средней школы. На вступительных экзаменах нередко складывались анекдотические ситуации, вроде той, когда один командированный в вуз пролетарий, не умевший изобразить два в квадрате, начертил квадрат, внутри которого

Глава 1. «Интернационал» vs «Gaudeamus» 213

поместил цифру два. Другой студент не мог объяснить, что такое Донецкий бассейн. После наводящих вопросов он заявил, что слово «бассейн» имеет отношение к внешней торговле52.

Введение в 1926 году конкурсного набора в вузы вселяло большие надежды социальным аутсайдерам. Один кубанский казак, волей судьбы ставший «красным» профессором, писал своему другу-эмигранту об изменениях 1926 года: «Теперь уже не то, все эти (рабфаковцы. — А.Р.) режутся на конкурсных экзаменах, а если какие вне нормы и назначаются, то они не успевают». Однако его восторг был преждевременным, ибо этот пробный шар мало касался выпускников рабфака, как и молодежи национальных меньшинств. В то же время выходцы из рабочих и крестьян зачислялись на учебу в вузе даже в случае получения неудовлетворительных оценок на вступительных экзаменах. Вместе с тем именно после введения конкурсных испытаний резко возросло количество юношей и девушек, желавших поступить в вузы.

Вынужденное лавирование коллегии наркомпроса между Сциллой классового подхода и Харибдой качества подготовки претендентов на высшее образование приводило в ярость пролетарскую молодежь. Особенно возмутило пролетарскую общественность то, что коллегия НКП разрешила принимать в вузы без экзамена выпускников школы II ступени, получивших специальную рекомендацию школьных советов. Редакции газет и журналов, руководители страны получали огромное количество жалоб на «зажим» революционно настроенной молодежи и злонамеренные «козни» против нее со стороны «классовых врагов». Крестьянский юноша Н. Редько в письме лидеру комсомола Н. Чаплину в 1926 году жаловался, что таким, как он, дорога в вузы закрыта, что там «засели сынки кулаков, нужна монета» и что батрацкая молодежь не может попасть даже на рабфак, поскольку «и там требуется конкурс»53. Красноармеец Садовников, обращаясь к Сталину, сетовал на «нечуткость» ЦК ВЛКСМ, где ему якобы было заявлено: «Теперь мы будем набирать в вузы по конкурсу, и вас посылать не намерены, и вообще рабочие и крестьянские ребята никуда не годны, потому что плохо подготовлены»54. Обиженных молодых пролетариев, оставшихся за воротами вузов, вовсе не волновало абсолютное незнание ими элементарных основ школьной программы. Стремление выйти «в люди» заставляло их любыми путями пробиваться в высшую школу. Господство рабоче-крестьянской власти вдохновляло их на борьбу за свои классовые, «заслуженные» права. В этом они видели высшую справедливость. Действительно, как писал М. Москвин, «тот не студент, кто говорит: “Дайте”. Пролетарский студент гремит: “Даешь!”»55

Пролетарская общественность предлагала ввести жесткую куриальную систему приема в вузы. Она должна была включать 3 категории претендентов в вузы: «классово выдержанные» слои рабоче-крестьянской молодежи (норма их

214 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

приема в вузы индустриальных центров должна была составлять не менее 75% всего набора); дети научных работников и специалистов (15%); дети служащих и кустарей, на которых выделялось только 10%. Один рабфаковец гневно вопрошал в письме в редакцию студенческого журнала: «Неужели никому из составителей правил (приема в вузы. — А.Р.) не пришло в голову дать твердую директиву о том, что рабочие, крестьяне и их дети, выдержавшие испытания, подлежат безусловному зачислению в вуз, и только на оставшиеся свободные места могут быть зачислены остальные категории?»56 Ответная реакция не заставила себя долго ждать. В анонимном письме 16 юных представителей «чуждых» классов вполне резонно спрашивалось:

«Если буржуазная Англия не боится открывать двери высшей школы для одаренных рабочих, то почему вы боитесь устроить особый вуз для талантливых чужаков? Даже с узко классовой точки зрения это было бы целесообразно. Вы сразу получили бы творческие умы, в которых так нуждаетесь, и которых не поставляет и не может поставлять пролетариат, на канате притянутый в вуз»57.

Однако классовый подход вскоре возобладал, отразившись в послаблениях для пролетарской молодежи при поступлении в вузы.

Динамику пролетаризации высшей школы РСФСР за 1923–1928 годы можно проследить по нижеследующей таблице состава принятых в вузы (в процентах)58:

«Шахтинское дело» подтолкнуло партийные круги к еще более жесткой кадровой политике в вузах. Июльский (1928) пленум ЦК ВКП(б) потребовал повысить удельный вес рабочей молодежи во втузах до 65%, а ноябрьский (1929) пленум ЦК поставил перед комсомолом задачу ежегодно готовить в вузы

итехникумы 3000 демобилизованных красноармейцев и командиров59. В практику социального «оздоровления» вузов вошли партийно-классовые «десанты», рабочие и комсомольские «тысячи». Осенью 1928 года во втузы была послана первая «тысяча» коммунистов. В результате свыше 100 000 коммунистов

и40 000 беспартийных рабочих «поступили» в вузы в годы первой пятилетки.

Глава 1. «Интернационал» vs «Gaudeamus» 215

В следующем году готовилась вторая тысяча партийных посланцев, состоящая на 86,5% из рабочих и на 70,8% из коммунистов с 10-летним партстажем60.

Валентина Богдан, автор увлекательной автобиографической книги «Студенты первой пятилетки», описывает лето 1929 года, когда она сдавала экзамены в Краснодарский институт пищевой промышленности. Среди абитуриентов молнией разнеслась неприятная для многих весть:

«… пришла инструкция принять как можно больше партийцев и комсомольцев. <…> Даже указан минимальный процент партийцев. Принимать будут так: в первую очередь партийцев и комсомольцев пролетарского происхождения, во вторую — партийных служащих, потом беспартийных детей рабочих и крестьян бедняков и середняков, и только на оставшиеся места, если окажутся, примут прочих. Вы, конечно, представляете, что с таким распоряжением приемная комиссия будет очень снисходительна к одним и очень требовательна к другим. А у некоторых этих прочих, в том числе и детей ученых и крупных специалистов, есть еще и протекция»61.

Богдан пишет, что она и обе ее подруги поступили в институт, причем даже та, которая училась очень слабо, зато отец у нее был партийный рабочий, а она сама — комсомолка. Вместе с тем фиаско потерпел ее близкий друг — способный молодой человек, но имевший проблемное социальное происхождение:

«Сашу Грачева, моего большого друга, в институт не приняли. Он очень хорошо учился и мечтал стать врачом, но социальное положение его отца ему помешало. В их семье, у деда, а потом у отца, была паровая мельница. После революции мельницу у них отобрали, и его отец теперь работает мирошником на своей бывшей мельнице. Он “лишенец”… Лишенчество своего отца Саша скрыть не мог, так как при подаче заявления в институт нужно было представить справку от горсовета, имеют ли родители право голоса. Саша подошел ко мне и сказал:

—Я рад за тебя. Это очень большая удача в жизни. <…> А я себя чувствую, как оплеванный. Если бы я не выдержал экзаменов или плохо учился, я чувствовал бы иначе. А меня ведь даже не допустили до экзамена, как какого-то поганого.

—Но ведь твой старший брат кончил институт, и сестра учится в вузе. И они, кажется, были приняты без затруднений?

—Они поступили несколько лет назад, когда не было такого строгого классового отбора. Выдержали экзамен, и все. На вопрос о занятии отца они ответили, что он мирошник и подтвердили это справкой, а о его праве на голосование никто и не спрашивал. Ты ведь знаешь, мой прадед был простой казак. У него было много сыновей, и на каждого он получил хороший надел земли. Они работали изо всех сил, разбогатели и построили мельницу. Отец и дед расширяли ее, сами всегда

216 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

работали на ней, богатели и давали возможность зарабатывать и другим. Что же, выходит, на нашей земле не нужно было мельниц, маслобоен, мыловаренных заводов? Выходит, что люди, которые их создавали, были кулаки и эксплуататоры? Выходит, было бы лучше, если бы дед не наживал мельницы, а пропивал деньги…»62

На 1930/31 учебный год коллегия НКП установила обязательные «социальные нормы» приема в вузы. Во втузах рабочие и их дети должны были составлять по этим нормам не менее 70% набора. В сельскохозяйственных вузах рабоче-крестьянская прослойка должна была составить не менее 75%;

всоциально-экономических вузах — не менее 60%; в художественных вузах — не менее 50%; в педагогических — не менее 40% рабочих и 20% крестьян63. Вузы становились в полном смысле рабоче-крестьянскими.

Если раньше единственной «дверью» в высшую школу была школа II ступени, то в сентябре 1920 года появились рабфаки — второе действенное средство пролетаризации высшей школы. По словам партийных лидеров, рабфаки предназначались для подготовки пролетарской молодежи, не имевшей возможности получить среднее образование, к поступлению в вуз. Эта идея, на первый взгляд, не несла в себе ничего предосудительного. Скорее, она была даже проявлением социальной справедливости, но только при двух условиях: рабфаки должны быть временной мерой на ближайшие 5–6 лет, пока не подрастет поколение, окончившее советские школы II ступени; условия приема

ввузы для выпускников рабфака не должны быть льготными.

Однако в условиях преобладания политики «классовой чистоты» над здравым смыслом рабфаки из подготовительных курсов быстро превратились в эффективное средство вытеснения из стен высшей школы талантливых, но «классово чуждых» студентов и замены их на пролетарскую молодежь, зачастую совершенно не подготовленную для получения высшего образования. Рабфаки, образно названные Луначарским пожарными лестницами, приставленными к стенам вузов для взятия их «на абордаж»64, именно таковыми и оказались, превратившись на долгие годы в довольно легкий трамплин для получения высшего образования многими бесталанными, но «классово выдержанными» юношами и девушками. Поэтому вполне можно понять эмоции первых выпускников кубанского рабфака, заявлявших, что «войдя в эти стены темными и непросвещенными, мы выходим отсюда с ценным багажом необходимых знаний… с искренней радостью и восторгом»65. Необходимо только уточнить, что эти 20 выпускников 1922 года окончили рабфак намного раньше установленного срока обучения (3 года), что свидетельствует о форсированном темпе «орабочения» вузов. Чересчур завышенной представляется и оценка рабфаковцами своего интеллектуального багажа. Вместе с тем пропагандистская песенка очень хорошо отображает настроения «завоевателей» высшей школы:

Глава 1. «Интернационал» vs «Gaudeamus» 217

Кто учиться нынче стал

Ввысшей школе? Пролетарий от станка, Парень с поля.

Чтобы в этом им помочь, Власть Советов Сеть рабочих создала Факультетов.

По полям, заводам клич: «Эй, ребята!» На учебу выходи, Школа взята!

Бел-профессор, бел-студент Зло смеялись — Не за дело за свое Вы, мол, взялись.

Чтоб науку превзойти, Тети, дяди, Надо во какой иметь

Лоб — семь пядей. Надо лет пяток-другой Рыться в книжках, Протерев десятка три Дыр в штанишках.

Но нашлися смельчаки — Педагоги.

С рабфаками пошли По дороге.

На науки налегли Грудью, лбами, Захрустел гранит наук Под зубами.

Врезультате тех трудов

Не напрасных На заводы ВУЗ пошлет Спецов красных.

Разольет по деревням Волны света И прославит на весь мир

Власть Советов66.

218 Часть вторая. Студенческий мир: практики общежития

В первые годы вступительных экзаменов на рабфак не было. Командируемые туда «абитуриенты» должны были твердо знать четыре арифметические действия над целыми числами, уметь удовлетворительно выражать свои мысли

вписьменной и устной форме, а главное — обладать общей политподготовкой

вобъеме элементарной программы по политграмоте. Существенной льготой для рабфаковцев был прием в вузы без экзаменов и классовой проверки67. Один из рабфаковцев так описывал начало своего пути к поступлению:

«Слово “студент” я знал, еще прежде слыхивал, что это ученый человек, а про рабфак-то, по правде сказать, я никогда и не знал, что это такое. Петр Лаврентьевич (студент краснодарского рабфака. — А.Р.) разъяснил, что рабфак — это училище, где учатся только рабочие и бедные крестьяне. <…> Этим он ободрил меня. — “А как поступить на рабфак? Меня ведь не примут, я только в сельской школе учился и больше нигде”. — “Туда только таких и принимают. Ты знаешь четыре действия арифметики?” Я ответил, что знаю. После этого я расспросил его, что еще необходимо для того, чтобы приняли. — “Нужно взять рекомендацию от сельсовета, и засвидетельствовать ее в исполкоме от сельсовета и кончая губисполкомом, и больше ничего не нужно”. Через несколько дней я пошел в сельсовет…»

Спустя некоторое время он уже предстал перед экзаменационной комиссией:

«С волнением подхожу к столу: сидят два профессора математики. Один постарше, а другой несколько помоложе, и оба уже лысые, должно быть, много работали головой. Думаю: ученые — хоть куда. Дрожь охватила меня, вдруг провалюсь? <…> наконец, решил подойти к тому, который постарше. Авось, он меня не провалит. Так и оказалось. Первые примеры, им заданные, я сделал с ошибками. Он мне сказал, что на нули не умножают, и дал другие задачи, которые я решил правильно. Одна гора с плеч долой, пошел в другую комнату сдавать русский язык. Там заставили нас написать сочинение на какую угодно тему. Я написал об одном бое, который происходил в Уральских горах, в башкирской деревушке Лукаево. И тут сказали — хорошо, принят»68.

Первоначально объемные учебные программы рабфака пришлось значительно сокращать, приводя их в соответствие с первичным уровнем знаний слушателей. Вместо подробного курса литературы вернулись к простой грамотности, вместо аналитической геометрии и дифференциальных уравнений — к элементарной математике. Механику сократили до отдела физики, химию ограничили только неорганической химией, из обществоведения

Глава 1. «Интернационал» vs «Gaudeamus» 219