Инфантильная зависимость в детском анализе

Следует понимать, что все вышеперечисленное для детства не актуально, так как в жизненный период беспомощности и зависимости еще очень сильно влияние настоящего. Независимо от стадии самостоятельности или несамостоятельности ребенка, состояние развития и патологию необходимо определять в соответствии с возрастом в каждом конкретном случае отдельно.

Для такой оценки у детского аналитика существует множество критериев. С одной стороны, он наблюдает за тем, как разграничены друг с другом различные формы и аспекты зависимости, а с другой — за меняющимися отношениями между ребенком и родителями в их хронологической последовательности. Исходя из этого можно проследить линию развития, согласно которой родители необходимы, в зависимости от возраста ребенка, для удовлетворения его следующих потребностей:

а) потребности в единении (симбиозе) с матерью, когда собственное сознание и внешний мир пока еще представляют из себя единую нарциссическую среду;

б) потребности в поддержке для ориентации во внешнем мире и создании ситуаций удовлетворения;

в) потребности в объектах внешнего мира, в которые при переходе в объектное либидо может трансформироваться либидо нарциссическое;

г) потребности в помощи и руководстве для ориентации во внутреннем мире и ограничения возникающих побуждений;

д) потребности в образцах для подражания и стимулах для образования "Сверх-Я" во внешнем мире.

Также для аналитика важно реально оценивать роль влияния родителей на возникновение патологических явлений, поскольку не всегда легко отличить причину от следствия, т. е. реакцию матери на нездорового (к примеру аутичного) ребенка от ее патогенного влияния на его развитие. Проще всего эти различия открываются в одновременном анализе матери и ребенка. Подобные исследования оправдываются благодаря полученной в них информации, несмотря на то, что являются долговременными и дорогими (см. по этой теме публикации Госпиталя "Ребенок, терапия, клиника" и отдельных авторов: Д. Барленгхэм, 1955 г.; И. Хеллман, 1960 г.; К. Леви, 1960 г.; М. Спринц, 1962 г.).

Благодаря одновременному анализу матери и ребенка нам стало известно, что:

а) многие родители смотрят на ребенка, как на идеальную фигуру либо объект из собственного прошлого, а поэтому единение родителей с ребенком в данном случае зависит от этого мнимого отношения, и, чтобы сохранять расположение родителей к себе, ребенок вынужден развиваться в духе их фантазий;

б) многие невротические или психотические родители превращают ребенка в составную часть собственной патологической системы, пренебрегая его личными потребностями развития;

в) некоторые матери фактически разделяют с ребенком его симптом и действуют вместе с ним в форме совместного психоза;

г) патогенное влияние на ребенка усиливается, если ребенок выступает на стороне родителей в форме конкретных действий, а не только в фантазиях, когда анализ ребенка может ограничиться терапией. В первом же случае, если необходимо освободить ребенка от его патологической зависимости, обойтись без обследования референтного родителя невозможно.

Общеизвестно также, что родители часто несут ответственность и за поддержание нарушений у ребенка. Многие инфантильные фобии, а также инфантильные нарушения питания, церемонии засыпания и т. п. не могут появиться без участия матери. Причина заключается в том, что те матери, которые не менее сильно боятся возникновения страха у ребенка, чем он сам, становятся защитниками его страха и с помощью предостережений, всевозможных попыток избежать этого состояния всячески способствуют его сохранению. Инфантильные нарушения подобного рода более очевидны для наблюдателя, когда невротические дети отдалены от своих родителей (как происходило, например, при эвакуации лондонских детей в годы войны 1939—1945 гг.). Это связано с тем, что навязчивые действия невротические дети производят на теле матери, а не своем собственном. Анализ некоторых родителей показал, что часто патология у ребенка соответствует их личному бессознательному желанию, а поэтому, вместо того чтобы противостоять ему, они вынуждены способствовать данному нарушению.

То, что при лечении важная роль отводится помощи родителей, является фактом неопровержимым. Исходя из этого, у детского аналитика есть много оснований позавидовать своим коллегам из взрослого анализа, имеющим отношения исключительно с пациентами. Решение о начале, продолжении и конце лечения в детском анализе принимает, как упоминалось выше, не "Я" пациента, а разум и степень понимания родителей. Именно родителям, а не самому ребенку, предстоит поддерживать терапевтический союз с аналитиком, даже если этому противодействуют сопротивления и отрицательные переносы; если вместо этого они становятся на сторону сопротивления ребенка и поддерживают его, анализ разрушается раньше времени. К тому же с возрастанием положительного переноса обычно усиливаются ревность матери к аналитику и детский конфликт лояльности, который полностью не угасает никогда.

Таким образом, фактическое участие родителей в аналитическом процессе изменяется в зависимости от возраста ребенка, от типа его нарушения, от личности и патологии родителей и от технических предпочтений аналитика. Здесь мы встречаем все имеющиеся возможности. С одной стороны, мы видим преднамеренное отстранение родителей, пока это позволяют внешние обстоятельства, и строгое соблюдение аналитической тайны по отношению к ним. Исходя из этого, совершается следующее: частная информация поступает через самого детского аналитика; одновременная консультация матери с целью введения ее в курс протекания анализа; одновременная психотерапия отца или матери; присутствие матери при проведении аналитического занятия с маленькими детьми; инструктирование матери по поводу самостоятельного обращения с маленькими детьми; одновременное подключение одного из родителей к анализу взрослых и т. д. С другой стороны, можно обнаружить совершенно противоположное мнение некоторых аналитиков, что анализ одного или обоих родителей является самым эффективным средством лечения невроза у ребенка даже без непосредственного лечения его самого.