Рекомендуемая литература

Васильев Л. История Востока. – М.,1998.

Воробьёв М. Очерки по истории науки, техники и ремесла в Японии. - М., 1971.

Данн Ч. Повседневная жизнь в старой Японии. М., 1997.

Зибельт А. Эпоха великих реформ в Японии. – Спб., 1902.

Генезис японского капитализма. – М.,1991.

Заключение

Итак, на материалах истории пяти стран – лидеров современной мировой экономики мы обозначили основные контуры становления индустриальной цивилизации, радикально отличающейся от предшествующих ей аграрных форм человеческого общежития. Аграрный мир – это мир, в котором океан крестьянских хозяйств со всех сторон окружал небольшие островки городского быта; мир, в котором натуральные отношения абсолютно преобладали над товарными. Отражением этого являлась сословная организация общества, закреплявшая различные категории населения за отдельными видами деятельности.

Индустриальный мир основан на совершенно иных началах. Это мир, в котором не только экономически, но и политически правят большие города. Разраставшийся промышленный сектор подчинял аграрное производство, перевооружал его усовершенствованной сельскохозяйственной техникой, приобретал определённую самодостаточность, относительную независимость от аграрного сектора. Иллюстрацией этому может служить более быстрый рост товарооборота внутри самого промышленного сектора, чем на его границе с аграриями. Взаимосвязь между промышленным и аграрным секторами становилась всё более опосредованной, всё менее зримой.

Неумолимая экспансия рыночных начал в хозяйственной жизни взрывала принципиальные основы прежнего жизненного бытия. Стоимостное уравнение железа и хлеба на рынке одновременно уравнивало промышленника и землевладельца, крестьянина и рабочего как товаропроизводителей, делало анахронизмом сословную неравноправность. Общественный статус человека в новых условиях определялся, прежде всего, содержимым его кошелька, а не сословной принадлежностью. Сильнейшим стимулом экономического прогресса становится институт частной собственности, уничтожавший остатки прежней патриархальности. Если феодальная собственность являлась залогом традиционности и стабильности, то частная – генерировала новаторство и обновление. Доминирование частнособственнических начал на заре индустриальной эпохи сопровождалось формированием общественных классов, отличавшихся друг от друга различным отношением к собственности – классов буржуазии и наёмных работников.

Рождение нового мира, столь непохожего на старый, конечно, не могло состояться без острых «родовых схваток», сотрясавших всю систему сложившихся и складывающихся общественных связей. Борьба между двумя основными классами индустриально-капиталистического общества отнюдь не являлась, по крайней мере в рассматриваемое время, не только единственным, но и главным направлением социальных конфликтов. То, вокруг чего развернулись словесные и рукопашные баталии, лишь по самому большому, предельно абстрактному счёту можно характеризовать и как борьбу новых социальных слоёв с «феодальной реакцией».

Средневековые «цеховики» и патриархальное крестьянство, при всей многочисленности последнего, не имели достаточных сил, чтобы повернуть развитие вспять. Традиционные претензии на главенство в обществе феодальной знати в их собственной среде ослаблялись растущим пониманием невозможности сохранить в неизменном виде старые порядки, осознанием того, что такая консервация, в конечном счёте, будет гибельной для страны в целом. В этом смысле решения французских дворян и князей Японии об отказе от своих сословных привилегий являлись вполне показательными. Такими же показательными, как консолидация буржуазии и дворянства в Англии, установление буржуазных порядков в юнкерской Пруссии.

По сути, социальная борьба в период становления индустриальной цивилизации была борьбой за выбор конкретного варианта пути капиталистического развития, и нигде, ни в одной стране она не решалась единовременным взрывом, перестановкой в верхах, проведением той или иной реформы. Общий вектор развития формировался в перманентном столкновении индивидуальных и групповых интересов по всему пространству общественной жизни на протяжении всей эпохи индустриальной трансформации.

Складывание индустриального общества было сопряжено со становлением устойчивых наций и национальных государств, происходившим в обстановке ожесточённой борьбы «всех против всех», в которой процветание одних держав было почти неизбежно связано с загниванием или гибелью других. Мало сказать, что фактор национализма придавал специфические оттенки социальным конфликтам – он их модифицировал, обострял или сглаживал. Последнее в большей мере было характерно для островных государств - Великобритании и Японии, географическая автономность которых способствовала ранней выработке чувства национальной общности.

Непредвзято рассмотренные факты ставят под сомнение обоснованность характеристики предшествовавшего индустриальному перевороту времени как «первоначального накопления». Особенно если понимать последнее в традиционном марксистском смысле - как эпоху самого разнузданного, неприкрытого грабежа собственного и чужого населения. Форсированное внедрение машин в хлопчатобумажной промышленности Англии не требовало экстраординарных капиталовложений. Совершенно необязательно ему должны были предшествовать колониализм, политическое господство в заморских территориях. (Не вдаваясь в детали взаимоотношений британцев с властями и населением Индии, отметим, что хлопок, как и другие южные товары, первые всё же преимущественно не отбирали, а покупали). Формирование мирового рынка и степень участия в нём тех или иных стран – вот что в большей мере определяло сроки и темпы индустриализации в них. Пример модернизации Японии ещё более показателен в этом плане, чем индустриальное «первородство» Англии.

Косвенным образом подтверждает обоснованность сомнений относительно «эпохи первоначального накопления» и последовательность, в которой развёртывался промышленный переворот в то время. Везде, даже в Германии, имевшей исключительно благоприятные условия для развития базовых отраслей индустрии, он захватывал, прежде всего, сферу производства потребительских товаров. Накопления в этой сфере в дальнейшем являлись одним из важнейших источников финансирования капиталоёмких отраслей экономики – транспортной инфраструктуры, тяжёлой промышленности. Конечно, размеры накопленных к тому времени капиталов в Англии заметно ускорили сроки машинного переворота в данных отраслях, но не более того. Контрибуции Германии с Франции и Японии с Китая не были судьбоносными для индустриализации данных стран, а в чём-то эти «левые» доходы создали определённые проблемы для нормального капиталистического развития.

Сопоставление различных вариантов капиталистического развития в целом не опровергает общепринятого вывода о том, что роль государственных институтов в этом процессе возрастала в зависимости от того, насколько позже начинался промышленный переворот в той или иной стране. Вместе с тем, величина этой роли определялась и инерцией предшествовавшего развития, особенностями экономической жизни в предындустриальную эпоху. В Британии оба фактора работали на формирование либеральной модели капиталистического развития, а в Японии – в противоположном направлении, характеризующимся высочайшей ролью государства в процессе индустриализации. Такой однозначности не было в США, Франции и Германии.

Кроме того, следует различать роль, которую государство выполняло на критическом этапе перехода к индустриальному типу развития, от той, которую оно играло в процессе относительно плавной капиталистической эволюции; первоначальные намерения - от того, что получалось на деле. Провозгласив частную собственность «священной и неприкосновенной», французская буржуазная республика явно «хватила через край» либерализма, что было поправлено временем. С другой стороны, маловероятно всё же, что японские власти, создавая «образцовые» государственные предприятия в начале Мейдзи, заранее планировали их приватизацию.

Недостаток статистических данных не позволяет до сих пор однозначно охарактеризовать изменения в материальном положении общественных низов на ранних стадиях промышленного переворота. Несомненно, что имущественное неравенство (относительное обнищание) усиливалось не только в начале промышленного переворота, но и на завершающих его этапах. Что касается «абсолютного обнищания», то тенденция к этому также имелась повсеместно. Её питали и разорение мелких товаропроизводителей, и упрощение многих трудовых операций в связи с массированным внедрением машин, снижавшим цену физического труда. Но в то же время с разной силой в разных странах действовали и факторы, препятствующие развитию данной тенденции. Пожалуй, лишь в Японии наблюдалось длительное снижение жизненного уровня пролетарских масс в эпоху индустриальной трансформации. Завершающие стадии промышленного переворота повсеместно сопровождались повышением общего уровня жизни населения, в том числе и его нижних слоёв.

Незатронутой нами оказалась проблема монополизма в хозяйственной сфере, в принципе никогда не терявшая своей значимости. Девятнадцатый век, тем не менее, оказался если не веком «свободной конкуренции», то, во всяком случаем, промежуточным временем, когда буржуазные победители растаптывали феодально-казённые монополии прошлой эпохи, а новые монстры, выросшие уже на собственно капиталистической почве, создали проблемы только к концу рассматриваемого периода. Сквозной анализ этого глобального явления мы перенесём в следующую книгу цикла, посвящённого истории мировой экономики.