Ocherki_istorii_zapadnoi_politicheskoi_filosofii

лены средствами к получению просвещения и богатства. Это пол- ное уничтожение установившихся предрассудков, которые вопреки разуму утверждают различие прав между полами. Это будет посте- пенное искоренение войн между народами благодаря созданию вре- менных конфедераций, гарантирующих национальную независи- мость. Это будет, возможно, строгое ограничение рождаемости пу- тем усиления действия моральных факторов, поскольку речь идет о том, чтобы дать грядущим поколениям не просто существование, но счастье. Кроме того, у Кондорсе речь идет и об органическом совер- шенствовании рода человеческого благодаря развитию медицины, совершенствованию жилища и питания человека; следует исклю- чить как нищету, так и непомерное богатство — эти две «главнейшие причины человеческой деградации». Но это также будет и внутрен- нее совершенствование человека, который должен превратиться в высокоморальное существо, ставящее свои интересы на службу обществу.

Таким образом, Просвещение накрепко соединило понятия про- гресса, разума и свободы. Парадигма истории окончательно приоб- рела вид прямой, утратившей свою трансцендентную цель и заме- нившей целевую причину на причину действующую, поддающуюся научному обоснованию. Новый тип детерминизма установил в ка- честве наиболее существенных черт причинно-следственной связи необходимость(однаи таже причинавсякийраз приводиткодному и тому же следствию) и всеобщность (ни одно явление не проис- ходит без соответствующей причины). Упрочение детерминизма с его идеей бесконечной и открытой серии исторических феноменов, каждый из которых предстает как следствие предыдущего в соот- ветствии с законом, который может быть постигнут рациональным путем, привело к рационализации истории. Ход вещей и явлений не запрограммирован заранее трансцендентным предназначением; смысл линейного прогресса – в бесконечном возрастании ценности знания в лоне реальности, в бесконечном росте богатств цивилиза- ции, чего естественно не могло быть при круговых схемах историче- ского развития, где каждый шаг вперед был одновременно и шагом назад. Соответственно и во всех классификациях форм политиче- ского правления, включая и боденовскую, и даже классификацию Монтескьё, не было выстраивания этих форм в соответствии с их возрастающейценностью.Ниукогоневозникалоимыслинаделить какой-либо из режимов абсолютным превосходством и обосновы- вать его применимость во всех государствах.

111

Однако в рамках французского Просвещения, помимо фило- софов, можно выделить еще одно идейное течение, оказавшее зна- чительное влияние на последующее формирование политической мысли. Речь идет о «физиократах», или экономистах. Свое наиме- нование эта группа, в которую входили такие известные во Фран- ции люди, как упоминавшийся выше Анн Робер Жак Тюрго, Фран- суа Кенэ (1694—1774), Маркиз де Мирабо (1715—1789), Винсен де Гурне (1712—1759) и др., получила по названию работы Дюпона де Немура «Физиократия» (1768), в которой естественное правление, physis, противопоставлялось меркантилизму. Основная мысль фи- зиократов состояла в том, чтобы в общественных и государственных делах дать естественный выход силам природы. В своем учении они отдавали предпочтение сельскому хозяйству, которое одно только

иявляется производительным, «изначальным основанием наших богатств». По мнению Кенэ, земельная собственность неотделима от движимой собственности, приобретаемой трудом человека, а также от права на собственную личность, т. е. на общую свободу в локковском ее понимании. Главное же для физиократов — это эко- номическая свобода, отсюда их знаменитый принцип laissez-faire (букв. — не мешайте действовать), авторство которого оспаривали Гурне и Тюрго. Отсюда провозглашение права свободы заниматься тем, что более соответствует естественным склонностям, права нео- граниченно пользоваться собственным богатством (поскольку «на- слаждения богачей порождают новые богатства и умножают их»), абсолютной свободы и открытости торговли, как внутренней, так

ивнешней. Соответственно девизом физиократов выступал трой- ственный лозунг: Безопасность, Собственность, Свобода.

Однако, как это ни парадоксально, из этой теории общей свобо- ды собственно политическая свобода оказывается исключенной. В соответствии с одной из «Общих максим экономического правле- ния в земледельческом королевстве» Кенэ суверенная власть долж- на быть единственной, единой и высшей по отношению ко всем индивидам, всем частным интересам. Равновесие же сил — столь популярная идея у всех приверженцев свободы на английский ма- нер — лишь способствует разжиганию розни между этими интере- сами в ущерб общему благу и в нарушение общего и естественного Порядка. Этот Порядок — естественный, поскольку он соответству- ет природе и основывается на уважении к известным естественным законам. Этот порядок диктует государю — единственному наслед- ному правителю — позитивные законы. Поэтому политическая

112

доктрина физиократов — своеобразный вариант просвещенного абсолютизма философов — носит название легального деспотизма. По мысли физиологов (и в первую очередь, Лемерсье де ля Ривьер, которому и принадлежит термин «легальный деспотизм»), править должен один человек, но при этом правление его лишено произвола и осуществляется в соответствии с законами. Известен анекдот того времени, очень точно определяющий сущность теории легального деспотизма: рассказывали, что дофин, отец будущего короля Людо- вика XVI, в разговоре с Кенэ пожаловался на трудности ремесла королевского правления. Кенэ выразил свое несогласие по этому поводу. «А что бы делали вы, будь вы королем?» — поинтересо- вался Дофин. — «Монсеньер, я бы ничего не делал», — последовал ответ. — «Но кто же правил бы в таком случае?» — «Законы». Под законами в данном случае подразумеваются естественные законы, аналогичные законам, которые управляют сообществом муравьев или пчел. Эти законы вечны и незыблемы, и социальный мир раз- вивается в соответствии с ними как бы сам по себе.

Политические концепции философов Просвещения придали особую направленность социально-политическим теориям, сфор- мулированным в XVII в.: «политический человек» этих концепций наделялся более мягким, естественным характером, обрел некото- рую цивилизованность и гуманность. Кроме того, политический разум стал разумом практическим, нацеленным на обретение зем- ного счастья и благополучия. Главной мишенью этих философов стал абсолютизм в гоббсовском понимании: отождествляемый с деспотизмом, такой безграничный абсолютизм, где право является простовозведеннойвзаконволейправителя,ведеткнравственному вырождению народа, превращению его в массу безвольных рабов. Однако абсолютизм в другом, смягченном, «просвещенном», «ле- гальном» варианте по-прежнему остается в центре политико-фило- софских размышлений. Речь идет только о его ограничении и смяг- чении. И не случайно Д. Юм со всей определенностью ставил задачу «ради собственного сохранения проявлять бдительность по отноше- нию к правителям, устранять всякую неограниченную власть и ох- ранять жизнь и состояние каждого при помощи всеобщих и обяза- тельных законов» (О первоначальных принципах правления).

113

Лекция 20

«Свобода есть право делать все, что дозволено законами»

(политические взгляды Шарля Монтескьё)

Все величие и ответственность шага, совершенного политиче- ской мыслью за несколько десятилетий, демонстрирует филосо- фия Шарля Луи Монтескьё (1689—1755). С предшественниками французского мыслителя объединяет проект, цель — построение политической науки, науки об обществе и государстве. Но при этом Монтескьё пытается избежать одновременно логического формализма и метафизической основы традиционного понима- ния политики. Пытаясь понять сущность общества и государства, Гроций, Гоббс, Спиноза размышляли об обществе и государстве во- обще, в предельно общих понятиях. К истории обратился Боссюэ, но использованный им подход нельзя назвать универсальным: его всеобщая история опять-таки была не реальная история стран и народов, но история библейская. Боссюэ постоянно повторял, что вся человеческая история заключена в Библии, подобно тому, как желудь представляет собой всю историю дуба. Радикальная новиз- на интеллектуального предприятия Монтескьё отчетливо прояв- ляется уже в первых строках главного труда философа — трактата «О духе законов» (1848):

«Я начал с изучения людей и нашел, что все бесконечное разно- образие их законов и нравов не вызвано единственно произволом их фантазии.

Я установил общие начала и увидел, что частные случаи как бы сами собой подчиняются им, что история каждого народа вытекает из них как следствие и всякий частный закон связан с другим за- коном или зависит от другого, более общего закона. <…> Принципы свои я вывел не из своих предрассудков, а из самой природы вещей» (Монтескье Ш. О духе законов. М., 1999. С. 7).

Итак, проект создания науки о политике и истории предполага- ет, что политика и история могут быть объектом науки, т. е. что они заключают в себе необходимость, которую способна открыть наука. Заметим при этом, что Монтескьё исходит не из общих принципов, но из конкретного разнообразия исторических фактов. Именно из разнообразия законов и нравов, «из самой природы вещей» и выво- дит философ общие начала политической науки. Именно из приро- ды вещей, а не из трансцендентного источника черпают свое бытие

114

история и политика, поэтому политическую науку нужно освобо- дить от всех притязаний теологии и морали.

Подобно Макиавелли, Монтескьё приходит к выводу об автоно- мии политической науки, но так же, как и у Макиавелли, эта авто- номия для него не означает отрицания ни теологии, ни морали: в те- ологии нужно быть теологом, в политике — политиком. И если мы в рамках политической науки будем рассуждать о добродетели, то это будет политическая добродетель, а не религиозная или моральная.

Предмет исследования Монтескьё — законы исторического и политического развития. При этом он пишет не юридический трак- тат, но своего рода методологическое сочинение для понимания за- конов; он занимается не столько классификацией и перечислением законов, сколько изучением их «духа», т. е. «отношения законов к различным предметам».

Впервые Монтескьё отступает от принятого раньше определе- ния понятия «закон» в зависимости от той сферы действительно- сти, в которой данный закон действует. Он дает единую формули- ровку понятия закона для всех существ. В самом широком смысле законы суть «необходимые отношения, вытекающие из природы вещей» (там же, с. 11). Итак, закон есть отношение. И в этом смысле все существа имеют свои законы: своими законами обладает боже- ственная сущность, свои законы есть у материального мира, свои — учеловекаит. д.Однакозаконы,управляющиенеодушевленнойма- терией,незнаютнималейшегоотклонения,нопомеревосхождения вверх, к животным и человеку, законы утрачивают свою жесткость. Будучи существом разумным, человек, говорит Монтескьё, посто- янно нарушает законы, данные ему Богом, и беспрестанно изменяет те, которые сам для себя установил.

Все законы Монтескьё разделяет на законы природы, которые вытекают из устройства человеческого естества, и законы положи- тельные, т. е. законы, действующие в гражданском состоянии. И здесь мы обнаруживаем еще одно отличие теории французского фи- лософа от политической традиции XVII в., связанной с понятиями естественного права и общественного договора. Монтескьё призна- ет существование естественного состояния, хотя и не уделяет ему такого же внимания, как его предшественники. В книге I «О духе законов» он дает беглое описание естественного состояния, характе- ризуемого общей человеческой слабостью, страхом и удовлетворе- нием естественных потребностей. Но мы не найдем у него понятия общественного договора. Более того, в «Персидских письмах» Мон-

115

тескьё открыто говорит об изначально «общительном» характере человека и его постоянном пребывании в общественном состоянии: «Мне никогда не приходилось слышать разговоров о государствен- ном праве, чтобы при этом собеседники не начинали тщательно до- искиваться, как возникло общество. Мне это кажется смешным. Вот если бы люди не создали общества, если бы они избегали друг дру- га и рассеивались в разные стороны, тогда следовало бы спросить о причине такого явления и искать объяснения их отчужденности. Но люди с самого рождения связаны между собою; сын родился подле отца и подле него остался: вот вам и общество и причина его возник- новения» (Письмо XCIV).

Что же касается гражданской жизни человека, т. е. его жизни в рамках государства, то и здесь у Монтескьё намечаются суще- ственные расхождения с предшественниками. Речь идет о класси- фикации форм правления. На первый взгляд, философ использует давнюю традицию, восходящую к Античности, различающую демо- кратию, аристократию и монархию, которые перерождаются в дема- гогию, олигархию и тиранию. Однако это только внешняя сторона дела — Монтескьё существенно изменяет традиционный взгляд. Политическая наука у него не связана ни с метафизикой, как у Пла- тона, ни с логикой управления, как у Аристотеля; в его намерения не входит привнесение в классификацию юридических элементов, как у Бодена. Он пытается построить подлинно научную классифи- кацию, отказываясь от всяческих ценностных суждений. Так же как и при определении понятия закона, его оригинальность состоит в применении к социальной и политической реальности методологии ньютоновской науки. Он хочет быть нейтральным и объективным, поэтому строит свою типологию на экспериментальных основани- ях: он ищет те самые законы-отношения, которые бы объективно выражали для каждого политического режима детерминации по- зитивного права. В отличие от Аристотеля, который следовал логи- ке правления одного, нескольких или многих деятелей, Монтескьё утверждает, что в основу классификации должна лечь конкретноисторическая реальность, для него важно не количество правящих, но конкретный способ, каким осуществляется правление.

В основе его классификации лежат два понятия: природа прав- ления и принцип правления. Природа правления — чисто формаль- ный критерий, то, что делает правление именно таким, какое оно есть; природа правления отвечает на вопрос, в чьих руках сосре- доточена власть. Принцип правления — это механизм, сама жизнь,

116

форма конкретного существования общества, определенный способ действовать и реагировать. «Различие между природой и его прин- ципом в том, что природа есть то, что делает его таким, каково оно есть; а принцип — это то, что заставляет его действовать. Первая есть его особенный строй, а второй — человеческие страсти, которые двигают им» (О духе законов, с. 26). Природа и принцип взаимо- обусловлены, они не существуют друг без друга. Отсюда вытекает следующее разделение:

—монархия: природа монархии требует, чтобы правил один че- ловек, но по закону. Принцип монархического правления — честь;

—республика: природа ее такова, что власть принадлежит (мо- жет принадлежать) всему народу, и тогда это демократия; если же верховная власть находится в руках части народа, то такое правле- ние называется аристократией. Принцип демократии — доброде- тель, аристократии — умеренность;

—деспотизм: по своей природе это такое правление, при кото- ром правит один человек, но в соответствии со своими прихотями. Принцип деспотизма — страх.

При этом Монтескьё, верный своему историческому подходу, отмечает, что республика соотносима главным образом с античной Грецией и Римом (в Новое время — это Венеция и Генуя), ее время практически ушло в прошлое. Настоящее же принадлежит монар- хии. Что же касается деспотизма, то для философа он отождествля- ется со странами Востока и Московией.

Остановимся более подробно на этих формах правления в ин- терпретации французского мыслителя. Итак, республика, суще- ствующая в двух формах — демократии и аристократии. Принцип демократии — добродетель. Ведь для того чтобы поддерживать и охранять монархическое или деспотическое правление, не тре- буется большой честности. Совсем иное дело — республика. До- бродетель в толковании Монтескьё — своего рода политический евангелизм. По его собственному признанию, в современном ему обществе эта политическая черта проявлялась крайне редко, по- скольку оно основано на коммерции, так что демократия — исклю- чительный режим. Основные черты демократического общества следующие:

—во-первых, это действительно политический режим, объем- лющий политическую сферу — сферу стабильности и всеобщности. Гражданин здесь — гораздо больше, чем просто человек, он пред- ставляет собой своеобразный синтез субъекта и суверена. Именно

117

республика превращает людей в граждан. При демократическом правлении граждане имеют единственную привилегию — они сами осознанно и по собственной воле создают порядок. Они — дети и отцы законов. Они подчиняются лишь в качестве суверенов;

—во-вторых, различие между аристократией и демократией со- стоит лишь в степени проявления, но не в самом принципе, ибо в обоих случаях власть принадлежит народу. Поэтому аристократию можно рассматривать как ограниченную, усеченную демократию;

—в-третьих,придемократическомправленииогромноезначение имеет воспитание, поскольку для прочности и стабильности такого режима добродетель должна быть фактором длительного действия, т. е. она должна быть запечатлена «в сердце каждого человека»;

—в-четвертых, добродетель должна поддерживаться законом, который был бы враждебен роскоши, развращающей разум и ориен- тирующей его на эгоизм, а следовательно, на неравенство. Демокра- тия же, чтобы быть добродетельной, требует равенства. Тем самым добродетель гарантирует демократическую свободу.

Аристократическаяреспубликапоприродесвоейозначаетвласть немногих, а принципом ее выступает умеренность. Аристократия обладает чертами, которых нет у демократии: знать в силу своих прерогатив и в силу собственных интересов сдерживает народ, но ей подчас бывает очень трудно сдержать себя. Поэтому умеренность имеет огромное значение, при этом, подчеркивает Монтескьё, речь идет об умеренности, основанной на добродетели, а не на трусости

идуховной лени.

Монархия отличается строгим соблюдением установленного закона при единоличном правлении. Принцип этого правления — честь, причем в весьма специфичном ее понимании. «...Природа че- сти, — говорит философ, — требует предпочтений и отличий». Ины- ми словами, речь идет о сословно-дворянской, феодальной чести, при этом в основе монархического принципа лежит своеобразная «хитрость разума»: истина чести проистекает из лжи, причем лжи философской (там же, с. 31). Истина чести не является истиной как таковой, это ложь, причем ложь, которая тем не менее производит правду.

Второй специфический момент, характеризующий монархиче- ское правление, — это так называемые контрсилы, или система сдер- жек и противовесов, которая и вынуждает монарха соблюдать закон. Кого же Монтескьё относит к сдерживающим силам, выступающим в качестве промежуточных звеньев или промежуточных корпусов, в

118

терминологии философа, между монархом и народом? Прежде всего это дворянство, которое в силу сложившихся традиций, по праву и по положению являет собой главный источник сопротивления возмож- ным злоупотреблениям единоличной властью. Монтескьё выводит аксиому, которая станет девизом аристократического либерализма: без монарха нет дворянства, без дворянства нет монарха. Кроме того, это духовенство, оказывающее огромное нравственное влияние на все общество и на монарха. Далее к числу промежуточных корпусов мыслитель относил города с их вольностями и привилегиями, даро- ванными королем, и парламенты (суды), состоящие из независимых магистратов. Без этих промежуточных корпусов, неустанно повторя- ет Монтескьё, монархия превращается в деспотизм.

Феномен деспотизма очень занимает Монтескьё. И хотя он ус- матривает такую форму правления у восточных народов — персов, турок, японцев, китайцев, — деспотизм для него не столько кон- кретный режим, сколько политическая идея: идея абсолютного зла, некоего предела возможности самой политической инстанции. Поэтому для определения деспотизма недостаточно одного только указания на единоличную власть без законов, ибо тут же возника- ет вопрос: как же может один человек удержать в повиновении всю страну? И вот, отвечая на этот вопрос, философ выводит основные черты деспотического правления.

—Во-первых, деспотизм не имеет никакой структуры — ни соци- альной, ни политико-юридической, ведь в такой стране нет законов, нет политических институтов. Вся политика сводится к страсти, и эта страсть — страх. Люди не отличаются друг от друга своим ста- тусом, это царство исключительного равенства. Все люди равны, но не потому, что они представляют собой всё (как это бывает при демократии), а потому что они — ничто. «Здесь уже нет места смяг- чениям, видоизменениям, приспособлениям, отсрочкам, возмеще- ниям, переговорам, предостережениям, предложениям чего-нибудь лучшего или равносильного. Человек есть существо, повинующееся существу повелевающему» (там же, с. 33).

—Во-вторых, социальное пространство и политическое время деспотизма единообразны и нейтральны (пространство без места и время без длительности). Не существует различий между провин- циями, все границы стираются и уничтожаются. Деспоту неведомы никакие институты — семья, класс, сословие. Он все решает момен- тально, под властью сиюминутного настроения или каприза, не раз- мышляя, не взвешивая доводы за и против.

119

Для Монтескьё деспотизм — это угроза, подстерегающая монар- хию, не желающую следовать закону, это урок государю: государь должен остерегаться деспотизма, если желает сохранить свой трон и избежать народного бунта.

Но создание подробной классификации политических режимов для Монтескьё не самоцель. Главная его задача — исследование про- блемы свободы. Не случайно в качестве эпиграфа к своему фунда- ментальномутрудуфилософвынессловаОвидия:«Prolemsinematre creatam» («Ребенок без матери рожден»). Эпиграф этот можно тол- ковать двояко. С одной стороны, часть комментаторов придержи- ваются той точки зрения, что Монтескьё в данном случае имел в виду совершенную оригинальность своего труда и независимость от чьих бы то ни было суждений и взглядов. Но в правильности дан- ной интерпретации заставляет усомниться весьма обширный спи- сок авторов, на которых ссылается, с которыми спорит или которых поддерживает французский мыслитель. Поэтому, думается, правы исследователи, утверждающие, что «мать», без участия которой рожден «Дух законов», — это свобода, следов которой Монтескьё не могобнаружитьвсовременнойемудействительностифранцузского общества. Неслучайно поэтому в поисках свободы, истинной «мате- ри» справедливых законов, он обращает свой взор к Англии: «Хотя

увсех государств есть одна общая им всем цель, заключающаяся в охране своего существования, тем не менее у каждого из них есть и своя особенная, ему только свойственная цель. Так, у Рима была цель — расширение пределов государства; у Лакедемона — война;

узаконов иудейских — религия; у Марселя — торговля, у Китая — общественное спокойствие… Есть также на свете народ, непосред- ственным предметом государственного устройства которого явля- ется политическая свобода» (там же, с. 137—138).

Анализируя политические режимы с точки зрения их отноше- ния к политической свободе, Монтескьё приходит к выводу, что ре- спублика — демократическая ли, аристократическая ли — не дает подлинной свободы. Республика для него — режим эгалитарный, социально недифференцированный, однородный. Социальные эле- менты республики не иерархизированы, они располагаются как бы в одной плоскости. Республика удовлетворяет условиям равенства, но не свободы. «Ввиду того что в демократиях народ, по-видимому, может делать все, что хочет, свободу приурочили к этому строю, смешав, таким образом, власть народа со свободой народа» (там же, с. 136). Но свобода состоит вовсе не в том, чтобы делать то, что хо-

120