2. Родовая динамика

Трудности, встреченные в определении политической области, лежащей вне отношений родства, трудности, постигшие структурный

⁵ G.Lienhardt. On objectivity in Social anthropology. In: Journ. Roy. Anth. Institute, 94, 1, 1964.

63

Родство и власть

анализ политического, примененный к сегментарным обществам, -столько причин требуют прибегнуть к новой атаке на проблему. Акту­альное исследование связано не столько с формальными аспектами, сколько с ситуациями и характерным динамизмом, со стратегиями и ма­нипуляциями, касающимися власти и авторитета. Оно рассматривает больше условия, необходимые для выраженияполитической жизни, пути и средства этой последней.

а ) Условия. - Называемые сегментарными общества не являются, тем не менее, равными и лишенными отношений превосходства или подчи­нения. Кланы и р оды не являются все равными друг другу; первые могут быть отличающимися, специализированными и «расположенными в определенном порядке»; вторые могут сообщать неравные права, со­ответственно которым они относятся к старшему уровню или к млад­шему; те и другие могут быть выделены среди других из-за нужд риту­ального порядка, которые предполагают политические и экономиче­ские влияния.

Нуеры из Судана представляют ограниченный случай, ибо у них све­дены до минимума неравные отношения, но последние, тем не менее, не исключены; они существуют внутри их общества скорее скрыто, чем явно. На различных территориальных участках клан или главный род зани­мают господствующую позицию; Эванс-Притчард называет их аристок­ратическими (напоминая, таким образом, об их высшем статусе), кон­статируя, что «его превосходство дает ему более престижа, чем привиле­гии». В момент посвящения юношей роды, располагающие ритуальной прерогативой, -сформированные людьми, владеющими скотом, - обеспе­чивают достойных, имеющих обязанность открывать и закрывать про­цесс; они посредничают, таким образом, в системе, которая обеспечива­ет социализацию индивидов и распределяет их по «классам» с различ­ным статусом - классам старших, равных и младших; они выполняют политическую роль. Наконец, особая ритуальная функция, функция знат­ного лица «в шкуре леопарда» принадлежит также некоторым родам, внешним в отношении господствующих кланов; они занимают позицию примирителя в серьезных разногласиях и посредника при разногласиях, касающихся скота. Эта функция также имеет политические вкрапления. Неравенства и клановые или родовые специализации, три статуса, вы­текающие из системы возрастных классов, различные или неравные права на землю и скот определяют политическую жизнь нуеров, так же как противостояния и коалиции родовых и территориальных объединений. Эванс-Притчард это доказывает, подчеркивая, что «самые влиятельные люди» характеризуются их клановой позицией (они аристократы) и ро-

64

Политическая антропология

Родство и власть

65

довой (они вожди обширной семьи), их «классовой» ситуацией (они име- ' \ ют статус старших), их богатством (скот) и их «сильной личностью». При отсутствии достаточно дифференцированной политической власти превосходство, престиж и влияние вытекают из соединения этих мини­мальных неравенств. За неимением четкой политической власти поли­тико-религиозная власть с доминированием религиозного - действует через посредство кланово-родовых структур, территориальных струк­тур и организации возрастных классов. Нельзя ее определить единственно через эти структуры, скорее ее можно определить через связанные с нею неравные отношения и демонстрирующую ее динамику противостояний и конфликтов.

Второй африканский пример пример тивов позволяет развить анализ дальше, исходя из общества той же природы, что и предыдущее. Роды и родство, территориальные деления и возрастные классы дают главные области общественных отношений; но проявления неравенства и политические очаги тут более заметны. Вне системы помещаются лица рабского положения: они не включаются ни в один возрастной класс, исключены из области общественных дел, находятся в зависимом поло­жении. Внутри системы различаются люди выдающиеся (имена которых служат для идентификации родовых групп и возрастных классов), люди «с престижем» (в силу их материального преуспеяния и их щедрости) и политические руководители (обозначаемые термином тио-ор), роль ко­торых осуществляют предыдущие. Первые обязаны своим влиянием их родовой позиции, их свойству старшего или предка, их магико-религи-озной способности, которая обеспечивает поддержку состояния здоро­вья и богатства и поддержку порядка. Вторые обладают силой по при­чинам экономического характера. Избыток влияния, проистекающий из владения местом торговли, демонстрирует сверх того политический аспект ситуаций, складывающихся в экономике тивов - соперничество в целях достижения должности хозяина рынка является одной из форм политической борьбы. Что касается «политических руководителей», которые не являются носителями постоянной ответственности (должно­сти), они проявляют себя в области внешних отношений: во время арбит­ражей или мирных переговоров с представителями равнозначных групп, интересы которых оказываются затронуты.

Для тивов, не располагающих специальным термином для обозна­чения политической области, политическое действие осуществляется, таким образом, посредством родства и родовых отношений, посредством возрастных классов, отношений в системе торговли; оно не имеет осо­бого языка, но использует язык, свойственный каждому из этих средств.

Можно по справедливости говорить о рассеянном управлении и о рассе­янной политической жизни, скрытой во всех отношениях между лицами и группами, которые не обнаруживают специфических институтов, ни даже общественных форм, посредством которых она может осуществ­ляться, но обнаруживают разные формы динамизма - соперничества и господства, союза и противостояния. Если политическое сведено к его минимальному выражению, оно от этого не обладает менее характером динамичной системы. Теория тивов позволяет, впрочем, это понять. Согласно ей, действительно, законная власть зависит от обладания ми­стическим свойством (именуемом сеем), которое обеспечивает мир и по­рядок, плодородие полей и плодовитость женщин, и действует в зависи­мости от силы обладателя. Это свойство, некоторым образом субстан­ция власти и сила порядка, влечет за собой, тем не менее, борьбу за его захват и изменение направленности. С другой стороны, соперничество из-за престижа и влияния, меры, имеющие в виду расширение полити­ческой роли или материального успеха, всегда интерпретируются на язы­ке колдовства. Опасная субстанция, именуемая тзав, которую они при­водят в действие, выставляет власть в аспекте форм борьбы и неравенств, на которых она основывается. Тивы утверждают: «Люди достигают вла­сти, пожирая субстанцию других».⁶ Эта туземная теория не игнорирует ни динамики, ни двусмысленности политического - каковое является одновременно при соблюдении хрупкого равновесия и создателем по­рядка, и носителем беспорядка.

Вне африканской области сегментарные общества обнаруживают сходные условия существования политической жизни. Таков случай мелано-полинезийского региона, где крепко устроенное Государство является исключительной формой организации управления людьми. Тикопиа в Полинезии, изученные П.Фертом, разделяются между двад­цатью патрилинейными образованиями, которые соединяются с помо­щью различных процедур, чтобы создать четыре клана. Во главе каждо­го из последних находится «вождь», который выбирается в одном роде, сообщающем всем его членам высший статус; и четыре вождя, диффе­ренцированные с помощью особых ритуальных функций, классифици­руются согласно степени превосходства, которая не идентифицируется с политической иерархией. Кланы не поддерживают между собой равных отношений и еще менее того роды, которые могут различаться вне гене­алогических рамок в силу различий ранга. Общество тикопиа обнару­живает, ниже узкой группы клановых вождей, две линии превосходства,

Ф ормулировка передана Бохененом.

66

Политическая антропология

Родство и власть

67

на которые опирается «властная структура». Первая линия пюре - «стар­ших», которые находятся во главе высших родов. Их позиция опреде­ляется генеалогическим положением и одобрением со стороны вождя их клана. Они рассматриваются как «символические отцы» родов и их фун­кция, по существу, ритуального характера. Они не равны, а подчине­ны ритуальной иерархии, воспроизводящей иерархию богов, которым они служат; только высшие из них способствуют поддержанию обще­ственного порядка. Вторая линия превосходства обозначается какма-ру. Основанная на ранге, а не на связи с богами - ибо она вытекает из рождения, требующего быть братом, близким родственником по мужс­кой линии или сыном вождя, - она сообщает бесспорную власть - роль исполнителя при вожде и обязанность сохранять мир и безопасность. Тогда как вождь клана располагает политической властью, производ­ной от его религиозной позиции (контроль ритуала кава, соединенного с родовой системой, обладание «физической чистотой» и «моральной чистотой»), знатный мару обладает только делегированной и светской властью.

В этих рамках родовая динамика вытекает из неравенства, кореня­щегося в различиях ранга. Р.Ферт считает их фундаментальными и уточ­няет: «С рангом приходит власть и привилегия, а с ними возможности угнетения». Он доказывает, что политическое тем более заметно в обще­стве тикопиа, что «классовая иерархическая структура» сочетается с сег­ментарной структурой, определенной родством и происхождением. Он сообщает, что «классовые» интересы и скрытые «классовые» конфлик­ты признаны в туземной теории. Таким образом, политическая система, связывающая вождей, знать (мару) и «старших» между собой и с наро­дом, проявляется как «система сил дополнительных» - и антагонисти­ческих в некоторых обстоятельствах. Р.Ферт заключает свой анализ, утверждая, что «невозможно тут иметь равновесие ни в одной полити­ческой системе», и подчеркивает, таким образом, по существу динами­ческий характер политического.⁷

Последний пример, заимствованный из меланезийского мира, позво­лит расширить эти вариации на ту же тему. Это пример новокаледон­ских обществ «Большой Земли» и окружающих островов, которые пред­ставляют сложные и разнообразные политические формы при одинако­вом основополагающем устройстве.

Общественную основу там составляют отношения родства и проис­хождения, связи, вытекающие из брачных обменов, «систематическое

' Глава V и VI: R.Firth. «Essays on Social Organization and Values».

установление родственных отношений» между группами, признанными в качестве кланов.⁸ Эти последние играют главную роль в политиче­ской жизни: они действуют в области союзов и противостояний; они слу­жат рамкой для иерархии статуса и престижа, на которой основывается власть. Ж.Гиар справедливо рассматривает их в аспекте «сложного фе­номена, содержащего одновременно связь и иерархию». Клан (моаро) определяется несколькими критериями. Он определяется генеалогия­ми - он соотносится с мужским предком и с его ближайшим потомством по мужской линии, локализацией - жизненная и священная связь объе­диняет его с определенной территорией через символы - имя, тотем - и хранение особых богов, через отношения родства, усыновления или за­висимости, поддерживаемые с другими группами. Действительность является, между тем, более неясной, чем позволяет увидеть это определе­ние: локальные группы нестабильны по причине последовательныхрас-членений, которые влекут за собой «географическую дисперсию потом­ства»; идентификации и лояльность поддерживаются в противовес рас­стояниям; чуждые элементы включаются в местные структуры. Условия политической власти находятся одновременно в собственной динамике клана и в характерных неравенствах общества так называемого «ари­стократического типа» (Ж.Гиар) - хотя оно не преодолевает в своих самых развитых политических организациях стадии «большого совета вождей». Дистанция по отношению к почитаемому предку и «старшему потомству», которую имеет хранитель власти, определяет социальные статусы. Ж.Гиар поясняет этот факт с помощью следующей формулы: «В конечном счете, пария был бы прямым мужским родственником, но далеким, верховного вождя». Позиция «пары отец - старший сын стар­шей ветви»⁹ во главе совета вождей подтверждает это правило, управ­ляющее клановым неравенством и клановой иерархией. Отношение к земле, элементу определения клана, является также фактором неравен­ства: обладание издавна населенными землями сообщает «качества самого подлинного благородства»;¹⁰ самые древние поселенцы лучше наделены землями в ущерб новым пришельцам, и это «противоречие» является «существенным аспектом динамизма общества». В целом, индивидуальные условия рассматриваются в конечном счете в терми­нах верховенства и неполноценности: вожди/подчиненные; «большие

⁸ См. J.Guiart. Structure de la chefferie en Melanesie du Sud. Paris, 1963.

' Выражение П.Метэ (P.Metais. «Mariage et equilibre social dans les societes primitives.»

Paris, 1956).

¹⁰ Замечание МЛинхардга. См. M.Leenhardt. «Notes d'ethnologie пёо-caledonienne», Paris,

1930

68

Политическая антропология

Родство и власть

69

люди»/«маленькие люди»; орокау (хранители власти и престижа)/ка-мойяри (младшие и члены подчиненных родственных групп).

Новокаледонское общество стремится уравновесить статусы между собой, но оно не может исключить противоречий, в одно и то же время конституирующих его и угрожающих его существованию. Последние отражаются в личности вождя и в организации его функций. Во главе клана находится «большой сын» {орокау), для которого все члены клана являются «братьями» в классификационном смысле термина, но идео­логия братства не маскирует отношения господства, ставящего вождя вне пределов родства, и учреждающего власть, которую первые наблю­датели считали деспотической. Ее функции свидетельствуют о двой­ственности власти: если вождь (орокау) добивается признания благода­ря слову, устанавливает порядок в двойном смысле слова и располагает престижем, хозяин земли (каву), хранитель отношений с богами, обла­дает властью небольшой, но действенной, и направляет решения вождя. Этот дуализм, порожденный парами противоположностей, включенных в него, -политическое/религиозное, чуждое/коренное, динамизм/консер­ватизм, демонстрирует противоречие, которое «составляет большую часть динамизма института» (Ж.Гиар). Это факты наиболее видные, но они не должны исключать те дифференциации и многочисленные про­тивоположности, которые вытекают из генеалогических и статусных, земельных и ритуальных позиций. Они конституирующие элементы по­литической жизни; они разрешаются в «равновесие между факторами связи и причинами анархии».

Этот последний пример, вопреки упрощению анализа, подтвержда­ет предшествующие наблюдения. Он показывает, что динамический ха­рактер политического факта имеет такое же (в данном случае большее) значение, что и формальный аспект. Таким образом, в силу своей дву­смысленности и множественности своих проявлений политическое об­наруживает свое рассеянное присутствие в обществах, которые не смог­ли учредить унитарное правление. Остается, тем не менее, извлечь из этих сравнений более существенный урок, касающийся динамизма полити­ческого. Рассмотренные общества могут функционировать, только ис­пользуя энергию, получившуюся в результате расхождения условий, су­ществующих между индивидами (согласно их статусу), и социальной ди­станции, установившейся между группами (согласно их положению внутри иерархии, часто рудиментарной). Они используют различие по­тенциала, которое реализуют неравенства генеалогического, ритуаль­ного, экономического плана - прибегая скорее к двум первым, чем к последнему, по причине уровня технического и экономического разви-

хия. Они делают из неравновесия и столкновения - в свойственном им уменьшенном размере - фактор, производящий социальную связь и по­рядок; в связи с этой целью политическое является уже и необходимо их инструментом. Тем не менее превращение оппозиции в кооперацию, не­равновесия в равновесие постоянно рискует оказаться поврежденным, и некоторые процедуры или некоторые ритуалы обеспечивают, так ска­зать, периодическую перезарядку политической машины. Остается еще сказать, что туземные теории (например тивов) выражают постоянный страх, как бы беспорядок не вырисовался позади порядка, как бы власть не стала средством беззакония,

б) Проявления и средства. - В именуемых сегментарными обществах рассеянная политическая жизнь проявляется больше в ситуациях, чем в политических институтах. Речь идет в действительности, по выражению Ж.А.Альмонда, об обществах, где политические структуры менее «ви­димы» и более «прерывисты». Принятие решений, касающихся общнос­ти, обнаруживает существование выдающихся людей, людей высшего ранга, советов старейшин, вождей по случаю или институированных. Индивидуальные конфликты, которые требуют вмешательства закона или обычая и исправления допущенных ошибок, антагонизмы., кото­рые приводят к feud (частной войне) или к войне, являются также обсто­ятельствами, в которых проявляются посредники и хранители вла­сти. Анализ систем нуеров и тивов это доказывает. Исследование, по­священное И.М.Льюисом сомалийским скотоводам Восточной Африки (I.M.Lewis. A Pastoral Democracy, 1961), показывает, при использовании исключительного примера, политическую функцию противоречий, воз­никающих между группами, установленными в соответствии с принци­пом происхождения. Именно силовые отношения численное превос­ходство и военный потенциал - управляют прежде всего отношениями между кланами или родами и определяют расширение различных поли­тических объединений и их фактическую иерархию.

Скрытое столкновение является в той же степени, что и прямое стол­кновение, проявлением политической жизни в родовых обществах. Не­которые из них располагают скромными (но действенными) механиз­мами, ограничивающими владение властью и накопление богатств. Таким образом, габонские фанги, у которых физическая ликвидация уг­рожала всякому, ставящему под вопрос клановую солидарность и эга­литарную тенденцию во имя своей амбиции и особых интересов, оправ­дывали средства, направленные на сдерживание неравенства. В соответ­ствии с традиционной интерпретацией, блага, к которым может стремиться индивид (супруги, потомки, изделия, символы престижа),

70

Политическая антропология

Родство и власть

71

существуют только в ограниченном и постоянном количестве. Всякое чрезмерное накопление одним из членов клана или объединения по отцовской линии осуществляется в ущерб всем другим; таким обра­зом, считалось, что исключительно многочисленное потомство дости­гнуто путем «кражи» части потомства, на которое имеют право другие мужчины родовой группы. Эта эгалитарная идеология лежит в основе процедур, направленных на распределение материальных богатств, но ее требования сталкиваются среальностью. Нехватка благипрестиж-ных знаков, с одной стороны, и трудность контролировать индиви­дуальные действия, направленные на захват богатства и власти, с дру­гой стороны, создают столь сильное противоречие, что привилегиро­ванные ощущают двусмысленность или уязвимость своего положения и что неравный доступ к благам приписывается использованию кол­довства.

Диалектика оспаривания и согласия, власти, требующей своего пра­ва, и власти, идущей на соглашение, выражается очень часто на языке колдовства, косвенно обнаруживающего скрытую оппозицию, если даже речь не идет о прямом обращении к практике агрессивной магии. На-дель открыл путь для подобной интерпретации, когда он представил верования, затрагивающие колдуна, в качестве симптомов напряжений и беспокойства, порожденных общественной жизнью (в сравнительном изучении четырех африканских обществ, опубликованном в 1952 г.). Предложенное британскими антропологами различение между колдов­ством на основе техники, - или sorcery, - которое доступно каждому, и колдовством по природе, - или witchcraft, -которое зависит от врож­денной способности и не приобретается, является фундаментальным. Колдовство по природе практикуется главным образом в обществах, где принцип происхождения управляет основными отношениями; оно там господствует и передается соответственно способу передачи обязанно­стей и функций. Ж.Миддлтон и Е.Г.Винтер подчеркивают этот факт в коллективной работе, опубликованной под их руководством («Witchcraft and Sorcery in East Africa», 1963). Они также обнаруживают двусмыс­ленность этих явлений в отношении «вождей» и установленного поряд­ка. Если указанные явления выражают протест непривилегированных и стратегию амбициозных, они могут также способствовать укреплению власти с помощью внушаемого ими страха, который власть использует в своих интересах, или с помощью угрозы обвинения, которая делает из охоты на ведьм один из инструментов согласия и порядка. Таким обра­зом, в случае кагуру из Малайи действия колдовства в одно и то же вре­мя выражают антагонизм групп и помогают укреплению позиции обла-

дателей власти и привилегий, некоторые из них не боятся поддерживать свою репутацию «колдунов».

Некоторые общества Восточной Африки дают аналогичные приме­ры; знатные там прибегают к колдовству в целях обеспечения своего превосходства и влияния среди рода или клана. У нанди из Кении гос­подствующей фигурой является оркуайот: ни вождь, ни судья, а «риту­альный эксперт», который вмешивается решающим образом в родовые дела. Речь идет здесь об амбивалентном персонаже, который сочетает благоприятные качества (в их числе способность прорицателя) и опас­ную власть колдуна, которую укрепляют его ритуальный авторитет и внушаемый им страх. В той мере, в какой оркуайот является эквивален­том вождя, двойной аспект его личности отражает два лица политиче­ского - благодетельного порядка и принуждения или насилия.

Зато противоположная стратегия может привести к подобным же результатам; колдовство, неограниченно идентифицированное с абсо­лютным злом и беспорядком, смешивается со всеми действиями, кото­рые противоречат нормам и ослабляют существующие порядки; оно постоянно угрожает обернуться против того, кто к нему прибегает. На­пример, у гизу из Уганды риск обвинения в колдовстве поддерживает уважение к родовым преимуществам и к старшему поколению, страх перед нонконформизмом, щедрость членов рода, добишихся матери­ального успеха. Оспаривание и рост конкуренции в области престижа сталкивается, таким образом, с самой действенной из помех; колдовство не является более манипулятивным инструментом в руках власти, но его самой сильной протекцией, ибо оно задевает рикошетом тех, кто его использует, чтобы стать в оппозицию или в целях соперничества.

Изучение родовых микрообществ, которые находятся на островах Меланезии, показывает с той же очевидностью взаимодействие отноше­ний политического характера и сложных отношений, зависящих от кол­довства. Самая ясная демонстрация этого находится в классической ра­боте Р.Ф.Фортуна (R.F.Fortune) «Sorcerers of Dobu» (1932). Добуаны занимают острова, расположенные на кончике Новой Гвинеи; малочис­ленные (7000 в момент исследования), они рассеяны по деревням очень маленького размера, связанным со своими соседями в целях создания эндогамных объединений, солидарных в войне против равнозначных объединений; они образуют матрилинейные группы и каждая локализо­ванная родовая группа является собственницей своей земли. Их полити­ческая система остается минимальной до такой степени, что ее можно представить вытекающей единственно из постоянной противоположно­сти между различными деревенскими коалициями. Между тем власть

72

Политическая антропология

Родство и власть

73

вождя существует, по крайней мере в «зачаточном» состоянии, и нера­венство статуса отличает важных людей (big men) от других. Колдов­ство в двух его формах играетроль, о которой напоминает уже сам заго­ловок книги Р.Фортуна. Вождь «в зародыше» определяется своим поло­жением в роде, своей сильной личностью, своим господством над ритуалами и магией и своим отличием в области техники колдовства; он самый могущественный, находится на службе обычая и общего бла­га. Пагубный колдун предстает как внутренний враг, опасный характер которого определяется самой его географической близостью; он симво­лизирует соперничества и напряжения, проявляющиеся внутри союзных деревенских группировок; он делает очевидным строгое различие, уста­новившееся между внутренними и скрытыми конфликтами (колдовство) и внешними и «открытыми» конфликтами (война), игру противополож­ностей и единений, которая внутренне присуща всякой политической жизни.

Умножение примеров не изменило бы результатов предшествующих анализов. Колдовство является, так же как «частная война» (feud) и «вне­шняя война», одним из главных проявлений общественной и политиче­ской динамики родовых обществ. Каждая из этих трех модальностей про­тивостояния и конфликта действует в области отношений, которая рас­ширяется, переходя от одной к другой, от локальной общности к вне­шним отношениям, то есть от области, которая управляется главным образом родством, к области, контролируемой политическим. Колдов­ство является также одним из средств власти, оно либо укрепляет ее при­нуждение и/или защищает ее от действий оспаривания, либо позволяет осуществить настоящий перенос на обвиняемого или подозреваемого злобу и сомнения, угрожающие родовым властям. Наконец, как уточ­нил Р.Ферт, оно является «способом высказывания», языком, выражаю­щим некоторые типы отношений между индивидами и между обществен­ными группами. В этом смысле оно представляет код, используемый во время политических столкновений, и обеспечивает аргументы, к которым прибегает политическая идеология, внутренне присущая кла­новым обществам.

Иногда характеризуемые как унанимистские, базирующие всякое важное решение на общем согласии, неэтатистские общества рассмат­ривались главным образом с механистической точки зрения, которая делает акцент преимущественно на противостоянии и союзе сегментов различных уровней, основных политических объединений. Предшеству­ющие наблюдения показывают, что действительность плохо согласует­ся с этими упрощенными интерпретациями. Выявление антагонизмов,

соперничеств и конфликтов доказывает значение политической страте­гии в обществах с минимальным или рассеянным управлением и побуж­дает к показу разнообразия его средств. Генеалогические законы, род­ственные связи и союзы, установленные по случаю брачных обменов, могут превращаться в инструменты борьбы за власть, ибо они никогда не остаются в состоянии механизмов, автоматически обеспечивающих присвоение политического статуса и передачу обязанностей. Манипу­ляция генеалогией происходит чаще, чем об этом свидетельствуют эт­нографы, часто оказывающиеся жертвами их благоговения перед инфор­маторами. Камерунский эссеист Монго Бети разоблачает жульничества, к которым прибегают честолюбие и соперничество в политической об­ласти в его собственном обществе - обществе бети, которое принадле­жит к большому объединению фангов. Он показывает патриклан (мвог) как нестабильный продукт исторических колебаний, и генеалогические референции как перечень аргументов, оправдывающих размер клана, который наилучше приспособлен к обстоятельствам. Он утверждает: «Обнаружится разве только, что не изобретаются общие предки». Он подчеркивает динамический характер клана, непрерывное образование патрилинейных групп, которые стр'емятся к независимости, затем к ста­тусу кланового единства под руководством предприимчивых людей. Последние прибегают к испытанной процедуре, состоящей в создании себе окружения из родственников и зависимых, затем в провоцирова­нии отделения, которое оказывается определенно признанным, когда отдельная группа получает отличительное имя - имя своего основателя.

Чтобы узаконить эту новую ситуацию, генеалогии часто исправля­ются и клановая идентичность сообщается членам новой группы, кото­рые фактически ею не обладают. Политическое восхождение создателя и основанное им объединение возможно только, исходя из первого на­копления родственников и «клиентов», включающего обладание блага­ми и брачными возможностями, использованными к преимуществу за­висимых. Речь идет, значит, о глобальном политическом предприятии, ставящем под сомнение родство, права на женщин, богатства и генеало­гические соглашения. Процессы, этим управляющие, выстраиваются в соответствии с нижеприведенной схемой:

Фаза 1. - Накопление благ и брачных возможностей.

Фаза 2. - Накопление родственников и зависимых.

Фаза 3. - Накопление престижа и влияния.

Фаза 4. - Отделение и генеалогическая легитимация.

Родовые общества являются областью соперничества, которое час­то задевает установившиеся власти и делает особенно нестабиЖными

74

Политическая антропология

Родство и власть

75

союзы между группами. Ж.Ван Велсен (J.Van Velsen) это показывает в свом исследовании, характерно озаглавленном: «The Politics of Kinship» (1964), где он описывает и анализирует общество тонгов, размещенное на берегах озера Ниасса. Он констатирует: «Действенная политическая власть и влияние не находятся неизбежно или исключительно в облада­нии тех, кто может на это преа'ендовать в соответствии с генеалогичес­кими и установленными правилами». Так, например, согласно автору, система отношений родства и происхождения представляется совокуп­ностью отношений, которыми можно манипулировать в особых эконо­мических и политических целях, и, например, игры политической амби­ции, провоцирующей образование отдельных деревень, составляют по­стоянную угрозу для «вождей», которые являются таковыми не столько по причине их должности, сколько в силу численности их «последовате­лей». Если в этом определенном случае пространственная мобильность лиц и групп выражает политические колебания, последние обнаружива­ются в другом месте в силу колебаний союзов, созданных между клана­ми или родами.

Ситуация сианов из Новой Гвинеи, изученных Р.Ф.Селисбери, об­разцовая в этом отношении. Патрилинейные кланы в период десяти лет создают деревни и устанавливают нестабильные союзы по мере того как «друзья» становятся «врагами», и наоборот. Соперничество, которое приводит к этим изменениям, задевающим позиции власти и иерархию престижа, может привести к насилию (войне), которая имеет целью не завоевание, а обладание правами, приобретенными в отношении кла­нов, которые оказываются, таким образом, поставлены в низшее поло­жение. Эти столкновения происходят по поводу обладания женщинами, богатствами, сохраненными для обменных церемоний, и свиньями, ко­торые имеют ритуальную ценность. В этом безглавом обществе колеб­лющиеся политические равновесия вытекают одновременно из войны, союзов и из кругооборота благ, являющихся символами престижа. Они обнаруживают не столько квазиавтоматическую регуляцию, сколько стратегию, захватывающую каждый клан и приспосабливающуюся к принципам, которые определяют иерархию и власть в рамках культуры сианов."

Этот пример четко показывает роль, которую играют соперничества по части некоторых богатств и некоторых знаков в области политиче­ских столкновений. Родовые общества принадлежат к тем, где богатство отличает не столько вследствие демонстрируемого им накопления, сколь-

ко вследствие щедрости или порожденных им вызовов. Дороти Эммет хорошо показала скорее расчетливый, чем бескорыстный характер щед­рости, которая фактически способствует определению соответствующе­го положения на социальной лестнице и остается в конечном счете од­ной из обязанностей и одним из средств власти (D.Emmet. «Function, Purpose and Powers», 1958). Е.Сапир также напоминает, что высшее по­ложение может быть завоевано «силой потлачей и расточительства» не только «индивидами низкого происхождения», но также родовыми груп­пами. Стратегия использования богатств, направляющая их к экономи­ческим целям, имеет в то оке время в виду все формы общественной коммуникации, так же как иерархию престижа и власти. Она вписыва­ется в область политических столкновений. Изучение тробрианов (Ме­ланезия), предпринятое Сингхом Юбероу, подтверждает этот тезис с за­мечательной отчетливостью. Положение локализованного рода зависит от трех факторов: от его экономической возможности, от его свойства служить «интеграционным» центром экономической деятельности его соседей, от его положения в системе союзов. Последнее обнаруживается особенно во время ритуализованных обменов благами, сохраненных для этого единственного употребления, известного под названием кула. Во время больших перевозок кула (названных увалаку) соперничество меж­ду родами и деревнями обостряется. Политическая динамика высвобож­дается в той мере, в какой родовой статус зависит от накопления союзов и позволяет установить верховенство над владельцами плодородных земель. Соотношение трех факторов, определяющих положение родов, переворачивается, и политическая связь обусловливает экономическое преимущество.

Стратегия использования «знаков» также часто приобретает поли­тическое значение; это покажет рассмотрение отношений, существую­щих между религией и властью.¹² Беглое упоминание, между тем, необ­ходимо, чтобы уточнить смысл этого утверждения. В работе, посвящен­ной религиозной жизни лукбара из Уганды (J.Middleton. «Lugbara Religion», 1960), Ж.Миддлтон подчеркивает силу связи, объединяющей «ритуал и власть». Он утверждает, что ритуальное поведение этого на­рода непонятно, если забывают, что культ умерших тесно связан с под­держкой родовой власти и что конфликты вокруг власти выражаются «в магических терминах». Он описывает соперничество между «старши­ми», обладателями верховенства, отвечающими за решения, и требова­тельными «младшими» как столкновение, центр которого составляют

" R.F.Salisbury. «From stone to steel». Melbourne, 1962.

¹² См. главу V, озаглавленную «Религия и власть».

Политическая антропология

ж ертвенники предков и ритуальные символы. Такой способ политиче­ского действия, впрочем, свойственен не только родовым обществам и вновь встречается в обществах со строгой стратификацией и дифферен­цированным управлением. М.Глюкман это доказал, отправляясь от по­литических ритуалов некоторых африканских монархий, и Е.Р.Лич, от­талкиваясь от выбора наиболее благоприятных для их настоящего инте­реса мифических референций, который делают кашены соответственно своей особой ситуации.