Первая анна

Из витрин фешенебельных книжных магазинов, что расположены на центральных улицах Токио, на вас смотрят разрисованные во все цвета радуги обложки романа «Анна Каренина». Апна выглядит на них молодой, красивой японкой в смело распахнутом кимоно, с алой розой в волосах.

На полках магазинов мне довелось видеть и более ранние переводы романа — с английского, французского, итальянского и даже «с плохого японского языка». На их обложках Анна выглядит то чопорной англичанкой в старомодном чепце, то фривольной парижанкой в объятиях любовника, то трагически страдающей, демонической римлянкой, то завлекательной гейшей с двусмысленной улыбкой на устах...

Глядя на эти многочисленные переводы романа и радуясь неиссякаемой популярности Толстого, я задумал разыскать самый первый перевод «Анны Карениной» на японском языке и узнать, кем и как он был создан. В Москве, в архиве писателя, мне предложили объемистую, несколько пожелтевшую от времени папку с письмами. Вот что я узнал из них.

Весной 1902 г. Толстой получил из Токио от бывшего воспитанника Киевской духовной семинарии, японского литератора К. Сенума (в России его именовали Иваном Акимовичем) следующее письмо на русском языке (здесь и далее сохраняем стиль автора):

«Ваше Высокопревосходительство Высокопочитаемейший Граф!

Простите, что я, человек Вам совершенно неведомый, решаюсь беспокоить Вас следующими покорнейшими просьбами — не отказать дать мне милостивое разрешение перевести на японский язык Ваш бессмертный роман «Анна Каренина», распространяющий свою славу и в далекой от своей родины нашей Японии, а также осчастливить меня Вашею собственноручною записочкою хоть бы в двух строках для приложения к будущему изданию этого перевода.

Как Вам, может быть, известно, уже Д. П. Кониси, мой товарищ по Киевской духовной академии, удостоившийся побывать у Вас, по возвращении из России явился здесь проповедником Вашего имени. И ныне у нас, в Японии, только и знают Вас из русских писателей. Имена остальных великих писателей, вроде Гоголя, Тургенева, Достоевского, а в самое последнее время — Горького известны лишь самому ограниченному кругу посвященных во всемирную литературу. Поэтому хоть какой перевод, если он носит Ваше имя, везде нарасхват берут в печать. А мало-мальски знающие русский язык, хотя их у нас еще немного, дерзают браться за перевод Ваших произведений. И в результате выходит то, что все, какие и есть переводы этого рода, по правде сказать, отличаются недобросовестностью, неточностью, отсутствием изящества в языке и подчас даже крайнею неверностью с подлинником. Например, у нас уже переведены следующие Ваши произведения: половина «Войны и мира», «Крейцерова соната», «Хозяин и работник», «Ходите в свете, пока есть свет», «Два старика», «Севастопольская оборона»¹, некоторые части из «Детства, отрочества и юности» и, может быть, еще другие. Но, к сожалению, почти все они переведены на скорую руку и, большею частью, с английского перевода, что много портит точность перевода.

Вот ввиду всего этого, я возымел смелость взяться за перевод с подлинников Ваших сочипений, а прежде всего — «Анны Карениной», которая слывет у нас лишь по одному заглавию, а самое содержание редко кто знает. Возымел я такую смелость именно потому, что я имею достойнейшего сотрудника по внешней отделке перевода в лице корифея нашего литературного мира, Коё Озаки², многочисленные романы которого пользуются у пас наибольшею славою. Он шлет Вам вложенный здесь свой портрет в знак своего глубочайшего уважения к Вам. Что же касается моего знания русского языка, то хотя я и теоретически изучал его семь лет в здешней семинарии, а практически пять лет в России, да преподаю его здесь шестой год, но все еще боюсь сделать какие-нибудь ошибки в переводе. Поэтому я не тороплюсь с изданием, а намерен не щадить ни времени, ни сил, чтобы выпустить возможно верный перевод. Как только выйдет из печати наш труд, мы вместе с сотрудником будем счастливы прислать Вам экземпляр оного.

Наконец, не можем ли мы утруждать Ваше Высокопревосходительство еще одною, не менее дерзкою просьбою — дать нам Вашу фотографическую карточку новейшего снимка с Вашею же собственноручного подписью? Она, вместе с Вашею собственноручного записочкою, составит драгоценное украшение для будущего нашего издания.

Прося великодушного иавинения Вашего за всю дерзость мою, имею честь быть с чувством глубочайшего уважения к Вам

Вашего Высокопревосходительства Высокопочитаемейшего Графа покорный слуга

Иван Акимович Сенума. 13 апреля 1902 года Токио».

¹ Имеются в виду севастопольские рассказы.

² Так К. Сенума именует выдающегося японского писателя Одзаки Коё.

К сожалению, не сохранились ни ответное письмо, написанное по поручению Толстого его помощником Н. Н. Ге (сыном известного художника), ни посланное позднее письмо самого Толстого с разрешением на это издание. Однако содержание этих писем становится известным из нового письма Сенума, посланного им из Токио в августе 1902 г. Вот что он писал:

«Токио, 12/25 августа 1902 г.

Ваше Сиятельство, Глубокопочитаемейший Граф Лев Николаевич!

Честь имею выразить свою глубочайшую признательность как за первое письмо, написанное через г-на Ге, так и за второе, Ваше собственное, любезное письмо, с Вашею же собственноручного подписью, которою Вы не отказали осчастливить нас, несмотря даже на Ваше нездоровье, — а также и за Ваше снисходительное позволение о переводе Вашего бессмертного романа «Анна Каренина». Письмо Ваше, прочитанное мною с неописанным восторгом, равно как и Вашу подпись, я считаю за бесценный Ваш подарок, и буду вечно хранить у себя, как славный памятник нашей с Вами письменной переписки.

Позвольте Вас спросить, как Ваше дорогое здоровье? Па* вел Александрович (Буланже. — А. Ш.) в своем письме ко мне пишет, что Вы очень больны. Между тем наши газеты сообщают, что Вы теперь уже здоровы и что вернулись в Ясную Поляну. Как было бы хорошо, если бы верно было это последнее известие! Молю господа бога, чтобы он еще на долгое время сохранил Ваше здоровье для утверждения истины, ревностнейшим проповедником которой Вы являетесь!

У нас много пишут про Ваше отлучение от русской церкви. Я не понимаю такого решения последней. Неужели Ваше учение так противно истинному христианству? Я сам христианин и принадлежу к православной церкви. Поэтому меня сильно смущает то, что случилось с Вами в деле общения с церковью. Простите меня, если я допускаю себе смелость просить Вас о том, чтобы Вы через кого-нибудь дали нам знать об истинном положении Вашем в отношении к русской церкви.

Нас опечалило Ваше сожаление о том, что мы переводим Ваш роман, а не богословские сочинения. За перевод названного романа Вашего я взялся, собственно, потому, что японцам, большинство которых язычники, Вы более доступны как романист, нежели как богослов-философ. Это раз. Затем я сам хорошенько не знаю сущности Вашего учения, так как не приходилось мне читать указанных Вами в письме сочинений Ваших, как, например: «В чем моя вера», «Христианское учение» и проч. Нельзя ли Вас побеспокоить просьбою указать, где и каким путем достать все эти Ваши сочинения?

Я считаю для себя за большое несчастье то, что не могу исполнить Вашего желания достать романы Кое" Озаки на каком-нибудь европейском языке. Сам Озаки сильно жалеет, что еще не имеет ни единого своего романа, переведенного на какой бы то ни было европейский язык, за исключением разве одной маленькой сказки на английском языке. Это его переделка старинной японской сказки, в которой заметны, по его словам, следы какого-то странного отражения известной арабской сказки «Тысяча и одна ночь». Ее, впрочем, Озаки считает вовсе нестоющею того, чтобы нарочно прислать Вам, и он только просит меня передать Вам уверение в своем глубоком уважении к Вам и пожелание Вам доброго здоровья вместе с сообщением об описанном выше печальном обстоятельстве.

С своей стороны я смею прислать при сем вырезки из «Нового края», газеты, издающейся в Порт-Артуре. Это статья одного русского офицера, посетившего прошлым летом нашу Японию и которого я познакомил с нашим писателем Коё, хотя тут неизбежны кое-какие маловажные уклонения от факта... Одним из гениальных романов Коё считается самый крупный по объему еще не конченный роман «Конзики яса» («Денежный бес», или Ростовщик).

Озаки на днях выпускает в свет первый номер вновь издаваемого им небольшого литературного журнала под названием «Бунсоо» (литературный сборник), в котором будут помещены первые две главы «Анны Карениной» нашего перевода. Помещенные в каждом номере журнала части перевода затем мы соединим вместе и издадим отдельными книгами. Номера названного журнала я буду каждый раз высылать Вам.

С искренним уверением в своем истинном почтении и глубочайшей признательности к Вам.

Имею честь пребывать душевно преданным Вам.

Иван Сенума».

Весьма примечательно в этом письме упоминание об интересе, проявленном Л. Н. Толстым к творчеству Одзаки Коё. Ниже мы увидим, что просьба Толстого прислать ему произведения японского писателя не была обычной данью вежливости. Он искренне желал лучше познакомиться с духовной жизнью японцев, с их культурой, литературой и искусством. И многого в этом добился.

Что же касается присланной ему статьи из русской газеты «Новый край», то Толстой пе только почерпнул в ней новые сведения об Одзаки Коё, по и узнал, как велик в Японии интерес к русской литературе и, в частности, к себе.

В этой статье русский корреспондент писал о своей беседе с Одзаки Коё:

«Я очень рад, — начал Коё, — что мне приходится говорить с русским. Это мне удается в первый раз. Я очень интересуюсь русской литературой, но, к сожалению, не знаю русского языка. Все-таки мне удалось прочесть кое-что из русских авторов. Так, я читал вашего Тургенева и наиболее сильное впечатление получил от его «Стихотворений в прозе», которые мне хотелось бы целиком перевести на японский язык.

Теперь у нас сильно интересуются русской литературой, и я рад, что благодаря знакомству с ней мы сблизимся с русскими, а сближение это положит начало прочному миру, в котором главным образом кроется благоустроение нашего государства.

Недавно мы прочли, что Толстой у вас отлучен от церкви, прочли также письмо его жены и ответ Вашего митрополита. Как видите, мы следим за Вашим писателем.

Немного помолчав, он сказал как бы про себя:

— Это очепь, очень строго... Мы слышали, что в настоящее время Толстой пишет комедию. Очень хотелось бы прочесть ее и потом перевести для нашего театра. Я был бы очень обязан, если бы Вы прислали ее мне. У нас в Токио почти невозможно достать русские новинки».

Вслед за вторым письмом с газетной вырезкой Сенума направил в Ясную Поляну в январе 1903 г. еще одно письмо, в котором горячо поздравлял Толстого с 50-летием его литературной деятельности. О работе же над переводом «Анны Карениной» он сообщил следующее:

«...Наш перевод Вашего великого романа «Анна Каренина» хотя и тихими шагами, двигается вперед, и он уже с прошлого гола стал печататься отдельными главами в тоненьком журнале «Бунсоо» (что значит, роща литературная), издаваемом моим сотрудником по переводу уже известным Вам писателем Коё Озаки. И вот имею счастье препроводить Вам при сем 5 номеров этого журнала, в каждом из которых и помещен наш перевод «Анны Карениной». Наш Озаки вздумал издавать этот журнал отчасти с тою целью, чтобы хоть частичками, но возможно скорее опубликовать данный перевод, работа по которому могла бы тянуться очень долго ввиду капитальности подлинника. Впрочем, если это нам удастся, осенью мы думаем выпустить в свет часть романа отдельною книжкою. Спешу прибавить, что журнал «Бунсоо» издается ежемесячно по одному номеру. Первый номер вышел в сентябре месяце прошлого года. И в последнем 5-м номере, вышедшем в сем январе месяце, помещена 5-я глава первой части романа.

Ввиду предполагаемого нашего издания первой части романа, смею снова обратиться к Вам с дерзкою просьбою — удостоить нас получить что-нибудь написанное Вашею собственною рукою для издания нашего перевода, и Ваш новейший фотографический снимок. Хотя я уже осчастливлен дорогим Вашим письмом с Вашею же собственноручного подписью, но очень желательно бы мне иметь хоть краткую Вашу собственноручную записочку, ибо последняя придала бы еще большую цену нашему будущему изданию».

Лев Толстой сочувственно относился к работе над переводом «Анны Карениной». Ему нравилось и то, что перевод делается с русского текста серьезным, аккуратным переводчиком, знающим русский язык, и то, что редактируется крупным японским писателем. Поэтому он удовлетворил просьбу Сенума и послал ему еще одно письмо, которое должно было служить авторским предисловием к японскому переводу романа. Вот это письмо:

«Милостивый государь Иван Сенума!

Желаю успеха Вашему переводу «Анны Карениной», но боюсь что роман этот покажется скучным японской публике, вследствие тех больших недостатков, которыми он переполнен п которые я ясно вижу теперь.

Исполняю Ваше желание, прилагаю мою фотографическую карточку и остаюсь готовый к услугам.

Лев Толстой.

7/20 марта 1903. Ясная Поляна».

Письмо Толстого было воспринято переводчиком Сенумой и писателем Одзаки Коё с огромной радостью. Это было то, чего они так желали, — собственноручное письмо великого русского писателя, прямым образом адресованное японскому читателю. Оставалось ускорить работу над переводом и издать его отдельной книгой, но неожиданная болезнь Одзаки Коё помешала этому.

Вот что Сенума писал Толстому 27 мая 1903 г.:

«Ваше Сиятельство, Высокопочитаемейший Граф Лев Николаевич!

Имею честь выразить Вам глубочайшую благодарность за Ваше любезное письмо и фотографическую карточку, а, главное, за то снисходительное внимание, каким Вы не изволили оставить моей дерзкой просьбы.

Мою радость иметь Ваше собственноручное письмо и портрет разделяет со мною и Коё Озаки. Снимки их мы намерены поместить в начале нашего перевода, имеющего выйти в свет, если бог даст, осенью нынешнего года. Только, к несчастью, Коё недавно серьезно захворал: у него в желудке образовался рак, что, по словам лучших докторов, не обещает ему ничего хорошего. Дай бог, ему счастливый выход из этой зловещей болезни. Ведь он еще слишком молод, чтобы оставить свою деятельность: ему еще только 36 лет. Впрочем, наш перевод не будет страдать от его болезни. У него теперь очень много учеников. Трое из них, а именно: Фуео Огури, Кеоква Изуми и Сиусей Токуда¹, ныне уже составили себе блестящее литературное имя наряду со своим учителем. И кто-нибудь из этих молодых писателей смело может заменить своего учителя в сотрудничестве по делу нашего перевода.

Имею честь прислать Вам еще новый номер «Бунсоо». К сожалению, издание этих интересных литературных листков, в каждом номере которых помещался перевод «Анны Карениной», за болезнью издателя их Коё, прервано на время этим февральским номером. Когда возобновится их издание, то снова буду высылать их Вам.

Итак, свидетельствуя чувство глубокого почтения и признательности к Вам, имею честь быть

Вашего Сиятельства смиреннейшим почитателем и преданнейшим слугою.

Иван Сенума. 14/27 мая 1903 года. Токио».

¹ Так К. Сенума именует известных писателей Огури Фуё, Идзуми Кёка и Токуда Сюсэй.

Через полгода Сенума прислал в Ясную Поляну новое письмо с горестным сообщением о смерти Одзаки Коё:

«Ваше Сиятельство Высокопочитаемый Граф Лев Николаевич!

Имею честь поздравить Вас наступающим новым годом и по этому же поводу от всей души пожелать Вам крепкое здоровье и благополучие.

Сие поздравление я принужден несколько попортить глубокопечальнейшим известием, что уже известный Вам наш великий писатель Коё Озаки преждевременно (36 лет) умер 30 октября (н. ст.). Громадная потеря для Японии! Вложенная при сем почтовая карточка издана по поводу первого праздника в честь его, устроенного вчера, в день первого, по буддийскому обычаю, поминовения, т. е. в седьмую неделю по смерти его, и вместе с тем, как нельзя кстати, в день 37-й годовщины его рождения (16 декабря).

Что же касается нашего перевода «Анны Карениной», деятельное участие в котором принимал Коё, то он будет продолжаться и впредь, так как сам Коё в самый день своей кончины, когда я навестил его, на смертном одре завещал первому ученику своему (ныне одному из наших литературных корифеев) Фуёо Огури заменить его в этом деле. Только обещавшая выйти в свет сею осенью первая книжка нашего перевода, благодаря этому обстоятельству, может быть выпущена не ранее, как весною наступающего года.

Затем, засвидетельствуя чувство глубочайшего уважения и признательности к Вам, имею честь быть

Вашего Сиятельства покорнейшим слугою

Иван Сенума. 17 декабря 1903 г. (н. ст.). Токио».

Несомненно, смерть Одзаки Коё опечалила Толстого. Он не откликнулся на нее специальным письмом, по-видимому, только потому, что болел в это время. Но связь его с Сенумой на этом не прервалась. В архиве писателя сохранилось еще одно письмо японского переводчика, которое свидетельствует о том, что его работа над романом Толстого продолжалась. Вот это письмо:

«Ваше Сиятельство, Высокопочитаемый Граф Лев Николаевич!

Смею потревожить Вас дерзкою просьбою — пояснить мне одно недоразумение по переводу Вашего романа «Анна Каренина». Мучит меня один вопрос, без разрешения которого нельзя двинуть работу ни на шаг вперед. А именно: кто старше — Анна или Степан Аркадьевич? Вопрос, по-вашему, т. е. для русских, вообще, пожалуй, праздный, но для нас, японцев, напротив, далеко немаловажный. Дело в том, что у нас нет отдельных слов, выражающих общее понятие «брат» или «сестра», а что в единственном числе выражаются уже непременно: «старший брат» (ани) или «младший брат» (отото) и «старшая сестра» (ане) или «младшая сестра» (имото). Притом младшие братья или сестры при разговоре со старшими обращаются к последним как-то повежливее, чего, кажется, не бывает в России. Поэтому-то при всем старании своем отыскать хоть какие-нибудь намеки на различие в возрастах между Анною и Степаном Аркадьевичем, я никак не могу найти их во всем романе. Извините меня, если я не умею уловить это или упустил из внимания то место, где ясно сказано об этом.

Итак, прося принять мое искреннее уверение в чувство глубочайшего уважения и признательности к Вам, имею месть быть Вашим покорнейшим слугою

Иван Сенума.

11 января 1904 г. Токио».

Нам, к сожалению, не удалось найти ответа Толстого на это письмо. Возможно, что на необычный вопрос Сенумы не так легко было ответить, ибо по тексту романа действительно трудно установить, что Облонский старше Анны. Перечитывать же роман, который, по его словам, он изрядно забыл, Толстому было недосуг. А возможно, что на это ответил, по его поручению, кто-нибудь из его близких или помощников, но копия ответа не сохранилась.

Что же касается перевода Сенумы с помощью учеников Одзаки Коё, то он был благополучно завершен и действительно оказался лучшим из переводов Толстого того времени. Но никакого изображения Анны на его скромной обложке не имеется.