«Пьяные ландыши»

Лев Толстой и поэт-символист Константин Бальмонт — какие разные и далекие друг от друга фигуры! Могли ли между ними быть встречи, переписка?

Ответ на этот вопрос дают написанные изящным почерком на меловой бумаге письма и стихи поэта, сохранившиеся в архиве великого писателя.

Письмам поэта предшествовали две его встречи с Толстым в Крыму. В одной из них участвовали также А. М. Горький и А. П. Чехов. К сожалению, мы об этих встречах знаем очень мало. Б известных воспоминаниях Горького о Толстом приводится только отзыв Толстого о стихах Бальмонта, но ничего не говорится о встречах поэта с великим писателем. А. П. Чехов воспоминаний не оставил. Толстой же в это время, из-за болезни, дневника почти не вел и никому о своих встречах с Бальмонтом не писал.

Сохранившиеся письма Бальмонта к Толстому, а также некоторые достоверные свидетельства лиц, находившихся в это время в Гаспре, позволяют, однако, пролить свет на еще остающийся в тени интересный историко-литературный эпизод.

I

Лев Толстой находился в Гаспре, в имения графини С. В. Паниной, с 8 сентября 1901 года по 25 июня 1902 года. Его поездка в Крым была вызвана необходимостью восстановить здоровье после тяжелой болезни, перенесенной им весной и летом 1901 года.

А. П. Чехов жил в эти дни в Ялте, где лечился после недавнего обострения легочного процесса.

А. М. Горький приехал в Крым после заточения в Нижегородской тюрьме, где его здоровье было сильно подорвано. Одним из поводов его поездки была также соблазнительная возможность близко общаться с Чеховым и Толстым. Звавший его сюда Чехов прямо писал: «...Лев Николаевич заметно скучает без людей, мы бы навещали его».

К. Д. Бальмонт приехал той же осенью в Крым после того, как был подвергнут обыску и административной высылке из

Петербурга за прочтение на публичном вечере антиправительственных стихов, в том числе знаменитого стихотворения «Маленький султан», содержавшего замаскированный протест против избиения студентов у Казанского собора 4 марта 1901 года. Как известно, в этой демонстрации участвовал н Горький, который затем подписал знаменитое «Письмо русских писателей в редакции газет и журналов», содержавшее резкий протест против насилия над демонстрантами. К этому письму присоединился и Бальмонт. Толстой также публично выразил протест против этого акта произвола царских властей, демонстративно направив приветственное письмо члену Государственного совета генерал-лейтенанту Л. Д. Вяземскому, который на Казанской площади защищал демонстрантов от полиции, получил за это «высочайший» выговор и был выслан из Петербурга. Под этим письмом подписались мпогие писатели и другие деятели культуры.

Таким образом, встреча четырех писателей осенью 1901 года в Крыму но была обычной курортной встречей. Крым в эту осень оказался тем местом, где каждый из них приходил в себя после тяжелых личных потрясений и острых столкновений с реакцией. Преддверие первой русской революции, душная атмосфера предгрозовых лет наложили на эту встречу дополнительный отпечаток серьезности и значительности. Это явственно прослеживается по письмам писателей тех дней и по их беседам, которые Горький блестяще воспроизвел в очерке «Лев Толстой».

II

До приезда в Ялту Бальмонт был лично знаком только с Чеховым. Поэтому свой первый визит он нанес именно ему. Это было 6 ноября 1901 года. Б этот день Чехов писал Ольге Леонардовне Книппер: «Сегодня у меня был Бальмонт. Ему нельзя теперь в Москву, не позволено, иначе бы он побывал у тебя в декабре и ты бы помогла ему добыть билеты на все пьесы, какие идут в вашем театре. Он славный парень, а главное, я давно уже знаком с ним и считаюсь его приятелем, а он — моим».

Чехов познакомил Бальмонта со своими друзьями, в том числе с Горьким. Зная Бальмонта по его стихам, Горький проявлял к поэту известный интерес. За год до этого, 14 ноября 1900 года, он напечатал в «Нижегородском листке» (№313) статью, в которой писал, что «этот поэт несомненно обладает талантом» и что, несмотря на «стремление к символизации», у него «есть простые, красивые и сильные стихи». Смелое выступление Бальмонта против царских властей и обрушившиеся на него за это полицейские репрессии, по-видимому, еще более привлекли Горького к поэту. Во всяком случае, в письме Горького к В. А. Поссе из Крыма от середины ноября 1901 года мы находим такие строки: «Познакомился с Бальмонтом. Дьявольски интересен и талантлив этот нейрастеник. Настраиваю его на демократический лад...»

Горький и Чехов проявили к гонимому поэту искреннее дружелюбие. Именно поэтому, вероятно, они в один из ближайших дней отправились в Гаспру, в гости к Л. Н. Толстому совместно. Это было 13 ноября 1901 года.

О том, как проходила встреча и беседа четырех писателей, сохранился ряд малоизвестных свидетельств, в том числе дневниковые записи жены и зятя Толстого — С. А. Толстой и М. С. Сухотина. М. С. Сухотин записал о поэте в дневнике:

«Бальмонт все молчал и конфузился. Лицом похож на портреты каких-то Филиппов испанских. Тоже за что-то из Петербурга выслан. Вероятно, за стихотворение, которое начинается так:

 

То было в Турции, где совесть — вещь пустая.

Где царствуют кулак, нагайка, ятаган,

Два-три пуля, четыре негодяя

И глупый маленький Султан.

 

Судя по этому и другим свидетельствам, Бальмонт в этот свой первый вечер у Толстого стихов не читал. Мало участвовал он и в разговоре о политических событиях в России, которые, как записал М. С. Сухотин, были темой горячей беседы писателей. Прощаясь, Толстой пригласил своих молодых друзей почаще навещать его.

Через неделю, 22 ноября, Бальмонт снова посетил Толстого — на этот раз один — и провел у него целый вечер. С. А. Толстая писала об этом старшему сыну — Сергею Львовичу 25 ноября 1901 года: «Был опять Бальмопт и больше мне понравился тем, что он очень образован и начитан. Декламировал свои стихи, за которые его выслали»,

М. С. Сухотин записал об этом посещении так:

«На днях опять был Бальмонт. Его испанистая наружность гармонирует с его занятиями: он занят Кальдероном. Немножко странен. Говорят, пьет. Рассказывал, за что и как был выслан из Петербурга (на два года с воспрещением въезжать в университетские города). На каком-то литературном вечере, после избиения на Казанской площади, прочел вместо значившегося в афишах стихотворения — стихотворение «Опричники»; на бис — «Сквозь строй»; еще на бис «То было в Турции». Гром рукоплесканий. Но в зале были п консерваторы, В числе их — какие-то генералы. Во время перерыва человек 15 потребовали, чтобы полицейский офицер составил протокол. Затем был обыск у Бальмонта (нашли только адрес Вяземскому). Затем он был вызван к Пирамидову (начальник охраны, который был недавно. убит флагштоком в присутствии царской фамилии). А затем — фьють, — как говаривал Щед-рин».

III

Здесь уместно напомнить, что стихотворенпе К. Бальмонта «Маленький султан» распространялось нелегально как острая сатира на самодержавие и лично на царя. Вот его полпый текст:

 

То было в Турции, где совесть — вещь пустая.

Там царствуют кулак, нагайка, ятаган,

Два-три пуля, четыре негодяя

И глупый маленький Султан.

 

Во имя вольности, и веры, и науки

Там как-то собрались ревнители идей.

Но, сильны волею разнузданных страстей,

Нэ них нахлынули толпой башибузуки.

 

Они рассеялись. И вот их больше нет.

И тайно собрались избранники с поэтом:

«Как выйти, — говорят, — из этих темных бед?

Ответствуй, о поэт, не носкупись советом»,

 

И тот собравшимся, подумав, так сказал:

«Кто хочет говорить, пусть дух в нем словом дышит,

И если кто не глух, пускай он слово слышит,

А если нет, — кинжал!

 

Март 1901 г.

 

В конце мая 1901 года В. И. Ленин направил это стихотворение (без указания имени автора) для опубликования в пятом номере «Искры»¹ со следующей собственноручной припиской: «Приводим два ходящие по рукам стихотворения, характеризующие общественное настроение»². Стихотворение Бальмонта не было напечатано, но в архиве «Искры» оно сохранилось.

¹ В. И. Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 46, стр. 106.

² Цит. по публикации: Новые материалы о работе В. И. Ленина в редакции газеты «Искра», — «Исторический архив», 1955, № 6, стр. 9 — 10.

Кроме антиправительственных стихотворений, Бальмонт читал Толстому и свои символистские произведения, в частности знаменитое стихотворение «Аромат солнца».

 

Запах солнца? Что за вздор!

Нет, не вздор.

 

В солнце звуки и мечты,

Ароматы и цветы —

Все спились в согласный хор,

Все сплелись в один узор.

Солнце пахнет травами,

Свежими купавами,

Пробужденною весной

И смолистою сосной.

 

Нежно-светлотканными

Ландышами пьяными,

Что победно расцвели

В остром запахе земли.

 

Солнце светит звонами,

Листьями зелеными,

Дышит вешним пеньем птиц,

 

Дышит смехом юных лиц.

Так и молви всем слепцам:

Будет вам!

 

Не узреть вам райских врат.

Есть у солнца аромат,

Сладко внятный только нам,

Зримый птицам и цветам!

 

1899 г.

 

Это стихотворение Толстому решительно не понравилось, о чем он тут же сказал поэту. Сам Бальмонт впоследствии рассказал об этом так:

«Лет пять тому назад с половиной был я в Крыму в гостях у Льва Николаевича Толстого. Великий старик добрым, незабываемо-ласковым голосом говорил, подтрунивая: «А вы все декадентские стихи пишете? Нехорошо, нехорошо». И попросил меня что-нибудь прочесть. Я ему прочел «Аромат солнца», а он, тихонько покачиваясь на кресле, беззвучно посмеивался и приговаривал: «Ах, какой вздор! Аромат солнца! Ах, какой вздор!». Я ему с почтительной иронией напомнил, что в его собственных картинах весеннего леса и утра звуки перемешиваются с ароматами и светами. Он несколько принял мой аргумент и попросил меня прочесть еще что-нибудь. Я прочел ему: «Я в стране, что вечно в белое одета». Лев Толстой притворился, что и это стихотворение ему совершенно не нравится. Но оно произвело на него впечатление, и он совершенно другим тоном сказал: «Да кто вы собственно такой? Расскажите мне, кто вы?» Он, кажется, любит такие вопросы предлагать посетителям. На меня мгновенно напало состояние художественного синтеза, и я, в десять или пятнадцать минут, с великим доверием, рассказал ему всю свою жизнь, в главных ее чертах. Отдельные вопросы и переспросы, которыми он изредка перебивал мой торопливый рассказ, показывали мне, как он слушает. Быть может никогда в моей жизни ни один человек так не слушал меня. За одну эту способность — так приникать душой к чужой, чуждой душе можно бесконечно полюбить Льва Толстого, и я его люблю.

От всего этого свиданья с ним, длившегося несколько часов, у меня осталось единственное по ласковости очаровательное впечатление, и вот сейчас, — через мглу годов, вспоминая этот ласковый крымский вечер, я чувствую в душе детскую радость, детски-сладостную признательность к Льву Толстому за каждое его слово и движение. А «Аромат солнца» он все-таки не понял, как, при всей своей безмерной чуткости и при всем своем творческом гении, целого множества явлений он не понимает».

IV

Визиты Бальмонта, чтение им своих стихов были, вероятно, причиной того, что в описываемое время поэзия главы символистов была частой темой разговоров в доме Льва Николаевича. Горький передает слова Толстого, сказанные в эти дни Л. Сулержицкому по поводу стихов Бальмонта: «Это, Левушка, не стихи, а шарлатанство, а «ерундистика», как говорили в средние века, бессмысленное плетение слов. Поэзия — безыскусственна; когда Фет писал:

 

...не знаю сам, чтó буду петь,

о только песня зреет, —

 

этим он выразил настоящее, народное чувство поэзии. Мужик тоже не знает, что он поет, — ох, да-ой, да-эй — а выходит настоящая песня, прямо из души, как у птицы. Эти ваши новые все выдумывают».

Отрицательное отношение Толстого к декадентской поэзии подтверждают и присутствовавшие при его встречах с Бальмонтом крымские врачи И. Н. Альтшуллер и К. В. Волков.

В недавно опубликованном дневнике И. Н. Альтшуллера мы находим такое описание беседы Толстого с Бальмонтом: «На днях был Бальмонт, читал стихотворение «Аромат солнца». Толстой не мог не расхохотаться и сказал ему, что это «нелепость и чепуха». «Вот у вас есть рифмы хорошие, что бы вам смыслу еще прибавить?» В разговоре сказал, что «декадентов нужно вон из литературы, слишком много есть такого, что необходимо прочитать, чтобы тратить время на это. Настоящее произведение — это то, которое автор не может не написать, а это все — вымученное».

Один из разговоров Толстого этих дней о декадентской поэзии записал и врач К. В. Волков. По его словам, Лев Николаевич «немало издевался над современными декадентами и модернистами вообще. Особенно возмущало Льва Николаевича выражение «пьяные ландыши». Противопоставляя декадентам русское классическое наследие, Толстой, по словам К. В. Волкова, сказал: «Они (новые поэты. — А. Ш.) все говорят, что пошли дальше Пушкина и Лермонтова. Но пусть они сначала докажут, что умеют писать не хуже Лермонтова, тогда я за ними признаю право писать по-ихнему. Но этого никто из них не доказал и не сможет доказать».

Резкие суждения Толстого о декадентской поэзии и о его, Бальмонта, стихах не обескуражили поэта. Вскоре после отъезда из Крыма он послал Толстому несколько своих книг, два письма и ряд новых стихотворений.

V

В середине декабря 1901 года Толстой получил от Бальмонта следующее письмо:

6 декабря, 1901 г. Дер. Сабынино

Глубокоуважаемый Лев Николаевич, у меня нашлись только две мои книги: «Горящие здания» и «Чистилище св. Патрика» Кальдерона. Посылаю их Вам одновременно с письмом. Остальные книги вышлю Вам тотчас же, как получу их от издателей.

Я не думаю, чтобы Вы прочли эту драму Кальдерона, но быть может Вы просмотрите мою статью о его творчестве «От страстей — к созерцанию». Вы увидите, что в этой испанской душе есть элементы, которые заставляют вспомнить некоторые слова, громко сказанные Вами. Впрочем, иначе и быть не может. Две горные вершины напоминают одна другую, хотя бы одна из них была на Кавказе, а другая в Гималаях или близ Алыгухарских селений. Второй том Кальдерона, более интересный, я вышлю Вам тотчас же, как только он окончится печатанием.

Что касается «Горящих зданий», я позволил себе отметить те стихи, которые, может быть, могут сколько-нибудь Вас интересовать. Я думаю, однако, что если у Вас будет желание прочесть всю книгу (считаю это невероятным), Вы вынесете неблагоприятное впечатление. Эта книга — сплошной крик души разорванной и, если хотите, убогой, уродливой. Но я не откажусь ни от одной страницы, и — пока — люблю уродство не меньше, чем гармонию.

Может быть, незабвенное впечатление от встречи с Вами перебросит решительно от пропастей к высотам душу, которая блуждает. Вы не знаете, сколько Вы мне дали. Вы, богатый как солнце. Я мог бы быть выброшенным на необитаемый остров — и целый год думать только о Вас.

Но горы, но море, но небо, но звезды, — ведь они сильнее Вас?

Искренно Ваш К. Бальмонт».

Присланные Бальмонтом книги были не первыми из его книг в яснополянской библиотеке. Еще в 1896 году он прислал Толстому сборник «В безбрежности» (1895), в который были вложены три машинописных листа — переводы из Шелли: «Чувства республиканца при падении Бонапарта», «Песнь к британцам», «Англия в 1819 году» и «Новый национальный гимн. (Воззвание к Свободе)».

Из новых книг, присланных вместе с письмом, в яснополянской библиотеке сохранился только сборник «Горящие здания». На обороте титульного листа рукою Бальмонта написаны следующие стихи, посвященные Толстому:

 

То, что ты мне сказал, не забуду,

Не забуду твой видящий взгляд.

Я молюсь не наставшему чуду,

Верю, будет блаженство повсюду,

Мне созвездья о том говорят.

К. Бальмонт.

5 XI 1901.

 

Упоминаемой в письме драмы Кальдерона «Чистилище св. Патрика» со вступительной статьей Бальмонта в библиотеке Толстого сейчас нет, — возможно, она утеряна, но есть другая книга бальмонтовских переводов Кальдерона с его предисловиями к драмам «Поклонение кресту» и «Любовь после смерти».

Читал ли Толстой эти книги? На этот вопрос трудно ответить. Его собственноручных помет на них не имеется. Записей об этом в дневнике также нет. Но, судя по тому, что они тщательно разрезаны, можно предположить, что они побывали в руках писателя.

VI

Уезжая из Крыма, Бальмонт просил А. П. Чехова более обстоятельно переговорить с Толстым о нем, Бальмонте, и написать ему. Об этом мы узнаем из ответного письма А. П. Чехова Бальмонту от 1 января 1902 года, в котором он сообщает: «У Толстого я не был, но па днях, впрочем, буду и спрошу и ответ его сообщу Вам. Пока слышал, что Вы произвели на него хорошее впечатление, ему было приятно говорить с Вами».

Вероятно, ободренный этим сообщением, Бальмонт прислал Толстому в январе 1902 года еще две свои книги, а также новое большое письмо, к которому приложил стихотворение «Три легенды». Письмо к Толстому гласит:

24 янв. 1902. Сабынино.

Глубокоуважаемый и дорогой Лев Николаевич!

Я слышал, что Вы опять не совсем здоровы, и мне так захотелось увидеть Вас, сказать Вам что-нибудь, что могло бы Вам доставить хоть маленькую радость. Но что мог бы я Вам сказать? Помните ли Вы свой молодой рассказ, который я так люблю: музыкант, не услышанный никем, кроме одного. Я хотел бы быть для Вас таким бродячим музыкантом, которому никто не хочет бросить жалкую монету, но которого один услыхал душой своей.

Сегодня такое солнце, что нет сил верить ни в болезнь, ни в горе, ни в грусть, ни во вражду. Снег кругом, как фантастическое море, увиденное во сне; но протянешь руку, и, чувствуя теплоту, понимаешь, как солнце спешит вновь изменить застывший мир, как оно готовит праздник возрождения, весь овеянный запахом свежих фиалок и пьяных ландышей. Не пьяных, сладко опьяненных. — Как хочется любить всех и все! Как веришь в свою гармонию и в чужую! Чувствуешь золотые нити между Небом я Землей. Знаешь, что нет смерти, а есть только новые цветы. И все, кого любил, кого любишь, с кем встретился глазами, встают как стройные призраки, соединяются в один согласный хор, озаренный бесконечностью лучей.

 

И каждый луч есть возглас к богу,

Поющий светом и теплом...

Посылаю Вам одно из своих последних стихотворений. Оно не только мое, но и Ваше.

Искренно Вам преданный К. Бальмонт».

 

Упоминаемый в письме «молодой рассказ» Толстого о музыканте, которому «никто не хочет бросить жалкую монету», — это «Люцерн», написанный в 1857 году. Как Толстой реагировал на выражение «пьяные ландыши», мы уже видели выше. Вряд ли он воспринял как «свое» и присланное стихотворение. Вот оно:

 

ТРИ ЛЕГЕНДЫ

 

Есть лишь три легенды сказочных веков,

Смысл их, вечно-старый, точно утро, нов.

 

И одна легенда, блеск лучей дробя,

Говорит: «О, смертный! Полюби себя!»

 

И другая, в свете страсти без страстей,

Говорит: «О, смертный! Полюби людей!»

 

И вещает третья нежно, точно вздох:

«Полюби бессмертье, вечен только бог!»

 

Есть лишь три преддверья, нужно все пройти.

О, скорей, скорее! Торопись в пути.

 

В храме снов бессмертных дышит нежный свет,

Есть всему разгадка, есть всему ответ.

 

Не забудь же сердцем и сдержи свой вздох.

Ярко только солнце, вечен только бог!

 

Из писем и стихов Бальмонта видно, что его желание общения с Толстым не было данью моде, а было вызвано серьезными причинами. Находившийся в это время на идейном распутье, поэт искренно искал в жизнеутверждающем творчестве Толстого, в его близости к народу возможную опору для своего дальнейшего пути. Об этом свидетельствуют многие факты, в частности, стремление поэта сблизиться также с Чеховым и Горьким, желание посильно участвовать в борьбе против тирании. Несколько позднее, в годы первой русской революции, Бальмонт, как мы знаем, писал бунтарские стихи (сборники «Будем, как солнце», «Песни мстителя»), сотрудничал в газете «Новая жизнь», подготовил сборник стихов для дешевой библиотеки «Знание». (Он был запрещен цензурой). Все это, как и предельно откровенный, душевно-обнаженный тон его писем к Толстому, говорит об искреннем стремлении поэта искать новые дороги. Но, увы — он этих дорогие нашел...

Письма Бальмонта остались без ответа. Не откликнулся Толстой и на присланные книги и стихи. Почему? Вероятнее всего потому, что дух поэзии Бальмонта, его декадентский импрессионизм были ему крайне не по душе, а вступить с авто-рои в полемику он не захотел. Сам тип подобного поэта, оторванного от народа, далекого от его коренных нужд, пишущего на утонченном «господском» языке, был ему глубоко чужд. Вместе с тем существуют свидетельства, что после личных встреч с Бальмонтом Толстой проявлял к его творчеству известный интерес. Так, бывший редактор газеты «Северный курьер» К. И. Арабажин, навестивший Толстого в Ялте 13 декабря 1901 года, рассказывал, что Толстой с заинтересованностью расспрашивал его «про Брюсова и Бальмонта».

VII

В последующие годы Толстой не раз читал стихи Бальмонта. Его высказывания о пих отмечены биографами в 1907-м, 1908-м и 1910-м годах. Но все его отзывы — резко отрицательные. Так, на письмо крестьянина С. В. Гаврилова, разбиравшего стихотворение Бальмопта «Часы», Толстой ответил 14 января 1908 года: «...ваши рассуждения о Бальмонте, Протопопове и вообще о стихах мне чужды и не только не интересны, но неприятны... Стихотворство есть, на мой взгляд, даже когда оно хорошее, очень глупое суеверие. Когда же оно еще плохое и бессодержательное, как у теперешних стихотворцев, — самое праздное, бесполезное и смешное занятие».

В мае 1908 года Толстой, по свидетельству Софьи Андреевны, читал ей стихи Бальмонта и «ужасался нелепостью» их.

Н. Н. Гусев в том же 1908 году записал такое суждение Толстого о современных ему декадентских поэтах: «Да у них прямо плохие стихи. Мне Стахович говорил, что у Бальмонта мастерство техники. Никакого мастерства техники не заметно, а видно, как человек пыжится. А уж когда видишь это, то конец. Вон у Пушкина: его читаешь и видишь, что форма стиха ему не мешает».

Резко отрицательный отзыв Толстого о предисловии Бальмонта к «Саломее» Оскара Уайльда записал в 1908 году и Д. П. Маковицкий: «Совершенное сумасшествие, набор слов».

Таким образом, проявив в 1901 году доброжелательный интерес к личности и судьбе Бальмонта, Толстой до конца жизни не принял его поэзию. Он видел в ней, как и в стихах современных ему декадентов, проявление упадка литературы и деградации всей «господской» культуры.