Трагедия

I

Ночью 28 октября 1910 года Лев Николаевич Толстой проснулся, услыхав шорох в своем, расположенном по соседству от спальни, кабинете. При слабом свете свечи, сквозь щели в дверях, он увидел жену Софью Андреевну. Она лихорадочно рылась в ящиках его стола, — по-видимому, искала завещание, которое он незадолго до этого тайно подписал на пне в лесу. В завещании он, вопреки воле жены, полностью отказался от собственности на свои сочинения с тем, чтобы они принадлежали всему народу.

Этой трагической ночи предшествовали многие годы и месяцы мучительных переживаний, вызванных тяжелым разладом в семье. Не раз до этого Толстой собирался уйти из дому. Но увиденное в эту минуту было той каплей, которая переполнила чашу его терпения. Переждав, пока улеглось сильное сердцебиение, он встал, разбудил младшую дочь Александру, домашнего врача Душана Петровича Маковицкого и объявил им о своем решении немедленно уехать из Ясной Поляны.

Быстро, без шума, были собраны вещи, заложена пролетка, и всемирно известный 82-летний писатель, словно шекспировский король Лир, ушел в свой последний скорбный путь. Ушел в ночь, в темноту, в неизвестность...

Что же привело Льва Толстого к такому решению? Что заставило его покинуть дом, в котором он прожил всю жизнь, оставить жену, детей, покинуть столь любимую Ясную Поляну? В чем состояла трагедия великого художника и мыслителя? Каков был смысл его ухода из Ясной Поляны? Куда ушел Толстой — навстречу жизни или навстречу смерти?

Чтобы ответить на эти трудные вопросы, необходимо вернуться назад и проанализировать жизнь писателя, ибо корень его духовной и семейной драмы лежит не только в событиях последних лет или месяцев, но и в обстоятельствах более ранних периодов его жизни.

II

Жизнь Толстого, в ее личном плане, делится примерно на две части. Свою молодость и ранние годы он провел в Ясной Поляне, Казани и Петербурге в сравнительно спокойных условиях, без тяжелых конфликтов и душевных потрясений. Единственный наиболее острый конфликт, который переживал молодой Толстой, — это конфликт с самим собой. Очень рано он стал задумываться пад целью и смыслом жизни, очень строго осуждал себя даже за незначительные нарушения им же выработанных нравственных правил. «Жить не для себя, а для других!», «Цель жизни — делать добро людям» — таковы были моральные убеждения будущего писателя. Но действительность иногда заставляла его медлить с осуществлением этих принципов, и он искренне и глубоко страдал. «Если пройдет три дня, в течение которых я не сделаю добра людям, я застрелю себя», — читаем мы в одной из записей его дневника молодости.

Основным содержанием бытия молодого Толстого, помимо обычных увлечений юности, были напряженные искания цели и смысла жизни, раздумья над проблемами литературы, философии и морали. В дневнике писателя лишь в малой степени отражена эта его деятельность ума и сердца, — в действительности происходившая в нем внутренняя работа была гигантской. Впоследствии, вспоминая об этом раннем периоде своей жизни, он в конце апреля 1857 г. писал двоюродной тетке А. А. Толстой:

«...Я был одинок и несчастлив, живя на Кавказе. Я стал думать так, как только раз в жизни люди имеют силу думать. У меня есть моя записи того времени, и теперь, перечитывая их, я не мог понять, чтобы человек мог дойти до такой степени умственной экзальтации, до которой я дошел тогда. Это было и мучительное, и хорошее время. Никогда ни прежде, ни после, я не доходил до такой высоты мысли, не заглядывал туда, как в это время, продолжавшееся два года. И все, что я нашел тогда, навсегда останется моим убеждением».

Чувство одиночества, о котором упоминает здесь Толстой и о котором он много говорит в дневниках юности, а затем и в «Исповеди», было обусловлено тем, что, при огромной душевной потребности в дружбе, в общении с близкими по духу людьми, он в молодости был в значительной мере этого лишен.

Молодой Толстой жил обычной жизнью молодого дворянина. Его окружали приятели, с которыми он как будто дружил. Но духовно Толстой был очень одинок. Наделенный от природы огромной жаждой жизни, имея всегда собственный взгляд на вещи, предъявляя к себе и окружающим строгие моральные требования, он туго сходился с людьми, чуждыми ему по духовному и нравственному складу, и очень быстро от них

отталкивался. Таи было, например, в его взаимоотношениях с сослуживцами на Кавказе и в Севастополе — близко он не сошелся ни с одним из них. Так было потом и в его отношениях с петербургскими литераторами Дружининым, Боткиным и Анненковым. Вначале он сблизился с ними, называл их «бесценным триумвиратом», а затем быстро охладел к ним. Так было в это время и с Тургеневым, которого он по-своему всегда любил, но от которого он, вследствие разности натур, очень быстро отошел. Их ссора в 1861 г. чуть не привела к дуэли... Молодому Толстому не везло в дружбе.

Не более счастлив был он и в любви. Он всегда стремился к чистому, светлому, радостному чувству, хотел найти в любимом человеке истинного, понимающего друга. Но и в этом ему не всегда везло. История его неудачного юношеского романа с Валерией Арсеньевой показывает, как страстны, напряженны и, вместе с тем, тщетны были его ожидания счастья, как часто на его долю выпадала горечь разочарования.

III

Осенью 1802 г. Толстой женился на юной дочери придворного врача Софье Андреевне Берс. Рождение сына, первые семейные радости как будто внесли успокоение в его смятенную душу. Скупые дневники этой поры рисуют нам обстановку сравнительно счастливого, безмятежного существования. Толстой любит жену и с радостью отдается этому чувству. «Счастье семейное поглощает меня всего...» — читаем мы в его дневнике от 5 января 1863 г. — Такого не было и не будет ни у кого, и сознаю его». Но все же и в это счастливое время ему чего-то не хватает. 15 января 1863 г. он записывает в дневнике:

«Я все тот же. Так же недоволен часто собой и так же твердо верю в себя и жду от себя... Все условия счастья совпали для меня. Однако часто мне не достает (все это время) сознания, что я сделал все, что должен был для того, чтобы вполне наслаждаться тем, что мне дано, и отдать другим, всему своим трудом за то, что они мне дали».

В последующие два десятилетия, с выходом в свет ромапов «Война и мир» и «Анна Каренина», Толстой становится знаменитым писателем, приобретает славу, признание, достаток. Имя его известно не только в России, но и за ее пределами. Увлекаясь хозяйством, он умножает свои имения, покупает земли в Самарской губернии, разводит леса. Доволен он и своей разросшейся семьей: возле него любящая жена, дети, близкие. И все же он далек от истинного счастья. За внешним успехом и безмятежностью, за покровом семейной идиллии таятся — чем дальше, тем острее — беспокойство, тревога, неудовлетворенность. Они с каждым годом растут, усиливаются и постепенно принимают такие размеры, что знаменитый писатель и счастливый семьянин перестает, как он это рассказал в «Исповеди», «ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни».

Неудовлетворенность жизнью в эту счастливую пору, неутихающие смятение и тревога вызываются все растущим сознанием несправедливости окружающей жизни. Толстой не мыслит себе личного счастья вне всеобщей радости и гармонии. Его не может удовлетворить узкий мирок собственного благополучия в то время, когда вокруг царят ложь и несправедливость. Ничто: ни всемирная слава, ни материальные блага — не могут погасить в нем огонь недовольства собой, не могут хоть на миг утихомирить мучительные укоры совести. Ощущение неудовлетворенности, а затем безысходности, мрака, тупика, постепенно нарастая, овладевает им настолько, что он, по собственному признанию, прячет от себя шнурок, чтобы не повеситься...

IV

На рубеже 1880-х годов Толстой переживает острый духовный кризис. Он отрекается от идеологии богатых классов и переходит на сторону простого, трудового народа. Новое миропонимание вносит некоторую гармонию в его взгляды на мир, на общество, на человечество. Создав свое учение о добре и любви, он обретает в нем духовную опору для дальнейшего творчества. Но и его учение не приносит ему душевного равновесия и удовлетворения. С этого времени начинается второй этап его жизни — 30-летний период, насыщенный огромной плодотворной деятельностью, гениальным творчеством, но, в личном плане, еще более сложный и драматичный.

В эти годы изо дня в день углубляется его разлад с семьей, особенно с сыновьями и женой, которые не приемлют его нового миросозерцания, не желают отказаться от богатой, барской жизни. Растет и становится невыносимым его чувство вины и стыда перед народом за те условия роскоши, в которых он вынужден находиться. Медленно, постепенно, но с неотвратимой силой нарастает та духовная и сенейная драма, которая, в конечном счете, после тяжких раздумий и мучений, заставила 82-летнего старца темной осенней ночью покинуть Ясную Поляну.

В чем была трагедия Толстого?

На эту тему существует огромная литература. Чаще всего она объясняется внутрисемейным конфликтом — противоречием между опростившимся писателем, отрекающимся от материальных благ, и семьей, стремящейся их сохранить.

Некоторые биографы придают преувеличенное значение острой борьбе, которая в последние годы возникла между женой писателя — Софьей Андреевной и его другом — Владимиром Григорьевичем Чертковым за влияние на Толстого, за его литературное наследство. До сих нор в ходу, особенно в реакционных кругах Запада, и версия, будто трагедия писателя заключалась в исчерпанности его таланта, в творческом бесплодии, которым он якобы был поражен под конец жизни.

В действительности, причины трагедии Толстого не могут быть сведены только к семейному раздору или к каким-либо другим, отдельно взятым, обстоятельствам его личной жизни. Духовная драма Толстого заключалась в непреодолимом противоречии между его утопическим религиозно-нравственным учением и реальной повседневной действительностью. Толстой проповедовал нравственное самосовершенствование как единственное средство избавления человечества от социальной несправедливости, а многолетний опыт человечества свидетельствовал, что одним лишь моральным совершенствованием свободы не завоюешь. Толстой проповедовал непротивление злу насилием, любовь к ближнему, но он же на каждом шагу убеждался, что эта проповедь бесплодна в обществе, разделенном на богатые и бедные классы, в мире, где человек человеку — волк. Толстой не признавал революционных методов борьбы, призывал не брать оружия в руки, а русские рабочие и крестьяне на собственном опыте знали, что без оружия нельзя свергнуть господство буржуазии, нельзя завоевать свободу.

Толстой, разумеется, не сознавал бесплодности своей проповеди столь ясно и конкретно, как это видно нам сейчас. Этот разлад он прежде всего ощущал как невыносимое противоречие между его идеалом демократической патриархальной жизни и вынужденным пребыванием в барской среде. Именно это противоречие он акцентирует в дневнике:

«Очень тяжело в семье... Как они не видят, что я не то, что страдаю, а лишен жизни вот уже три года» (запись от 4 апреля 1884 г.).

«Все больше и больше почти физически страдаю от неравенства: богатства, излишеств нашей жизни среди нищеты: и не могу уменьшить этого неравенства. В этом тайный трагизм моей жизни» (запись от 10 июня 1907 г.).

«Да, тяжело жить в тех нелепых, роскошных условиях, в которых мне привелось прожить жизнь, и еще тяжелее умирать в этих условиях...» (запись от 11 августа 1908 г.).

«Мучительно стыдно, ужасно. Вчера проехал мимо бьющих камень, точно мепя сквозь строй прогнали. Да, тяжела, мучительна нужда и зависть, и зло на богатых, но не знаю, не му-чптальней ли стыд моей жизни» (запись от 12 апреля 1910 г.).

Мотив стыда, тоски, бессилия перед злом окружающего мира, ощущение резкого контраста между тяжелым бытием голодного п бесправного народа и своим существованием в сравнительно «роскошных» условиях звучит на страницах дневника с каждым годом все явственнее и острее. Еще в 1884 году Толстому пришла мысль покинуть Ясную Поляпу и уйти в большой крестьянский мир, где бы он мог жить по законам любви и добра. Однако такой уход принес бы горе семье, и он не решился столь дорогой ценой обрести желанную свободу.

Разлад между утопическим учением Толстого и реальной действительностью стал особенно очевидным в 1905 — 1907 годах, в период первой русской революции. Толстой был чересчур честным и к тому же «земным» мыслителем, чтобы оставаться в сфере бесплодной, отвлеченной мысли. Горячо сочувствуя народу в его борьбе за лучшую жизнь, он не мог не видеть, что его христианская проповедь любви и всепрощения бессильна перед вооруженной до зубов реакцией. 9 января 1905 г. рабочие с иконами и хоругвями, с пением молитв и церковных псалмов, пошли к царскому дворцу, но их встретил град пуль и картечи. Царское самодержавие жестоко расправлялось с трудовым народом. Сотни людей, в том числе последователи учения Толстого, были брошены в тюрьмы, расстреляны, повешены. Несмотря на все горячие призывы Толстого, ни один фабрикант добровольно не отдал своей фабрики рабочим, ни один помещик не отказался от земли в пользу крестьян, ни одно государство не разоружилось...

Под конец жизни, продолжая верить в свои гуманистические принципы, Толстой все чаще и глубже задумывался над правильностью тех средств, которые он проповедовал. Его дневники последнего десятилетия содержат много записей, в которых он высказывает сомнения в осуществимости своих идеалов в условиях буржуазного общества. Вместе с тем он не принимал революционного учения, не верил в возможность изменения социального строя путем насильственной борьбы. Так создавались условия для большой духовной драмы, из которой, по сути говоря, не было выхода.

Следует отметить, что эта была — в разной степени — драма не только Толстого, но и других мыслителей его времени — Анатоля Франса, Ромена Роллана, Теодора Драйзера, Бернарда Шоу, Токутоми Рока и многих других, искавших выход из тупика, в который зашел современный мир. Толстой переживал эту драму особенно тяжело, ибо сомнение в осуществимости его идеалов означало крах дела всей его жизни.

Источником для духовного возрождения человечества Толстой считал простой трудовой народ, крестьянство, с его вековыми представлениями о добре и справедливости. Поэтому он все чаще задумывался над тем, чтобы уйти из барского дома в народ, в гущу крестьянского люда, а там зажить жизнью простого крестьянина. Об этом Толстой в последние годы страстно мечтал. За несколько дней до своего ухода из Ясной Поляны он просил крестьянина Михаила Петровича Новикова найти для него теплую крестьянскую избу, где бы он мог дожить свои последние годы. Толстой мечтал полностью слиться с крестьянством, стать его неприметной частицей, чтобы в честной, трудовой жизни народа, в его древней морали найти опору для своей не знающей покоя мысли.

Такой была духовная драма Толстого.

V

Семейная драма писателя была неотделима от его духовной драмы.

Придя после идейного кризиса 80-х годов к мысли об отказе от всякой собственности, Толстой, не желая огорчить жену, принял, однако, половинчатое решение. Он в 1892 г. передал свое недвижимое имущество, имение и землю не крестьянам, а своей семье. По настоянию близких, он отказался от гонорара только за произведения, написанные после 1881 г., и передал семье права на доходы за ранее написанные сочинения. Это решение, как вскоре выяснилось, никого не удовлетворило.

Оно, прежде всего, не удовлетворило самого Толстого. Он честно и искренне ощущал его как компромисс со своей совестью, за который ему было больно и стыдно. Оно не удовлетворило его друзей и единомышленников, воспринявших этот шаг, как непоследовательный поступок учителя, как расхождение между словом и делом, в чем многие из них его жестоко упрекали. Наконец, это решение не удовлетворило и семью, которая все же была лишена значительной части доходов. Так была создана почва для острого семейного конфликта, который с этого времени никогда не утихал.

В более поздние годы Толстой явственно увидел последствия своего неверного шага: «Какой большой грех я сделал, отдав детям состояние. Всем повредил, даже дочерям. Ясно вижу это теперь)) — читаем мы в дневнике 1910 г. Но исправить что-либо в это время было уже поздно. Такая попытка только подлила бы масла в огонь раздора, который и без того уже пылал вокруг писателя.

Под конец жизни, боясь, что после его смерти семья нарушит его волю и предъявит право на все его литературное наследие, Толстой, по совету своего друга и единомышленника В. Г. Черткова, подписал летом 1910 г. тайно, в лесу, завещание, по которому все его сочинения должны издаваться и распространяться безвозмездно. О существовании завещания Софья Андреевна сразу же догадалась и с болезненной настойчивостью разыскивала его. Завещание сыграло роль той новой искры, из которой в последний год разгорелось давно тлеющее пламя вражды и ненависти между нею и Чертковым — пламя, в огне которого в конце концов сгорела драгоценная жизнь Толстого... Конфликт в семье писателя освещ&н в (многочисленных мемуарах и исследованиях. Одни авторы взваливают вину за происшедшее на Софью Андреевну, другие — на друга Толстого Владимира Черткова. Истинное же освещение событий того времени мы находим в дневниках и письмах Толстого.

Софья Андреевна по-своему несомненно любила своего мужа, и в течение 48 лет была ему верным другом и помощником. Она была хозяйкой большого дома и усадьбы, которые были на виду всей России и всего мира. Она была матерью тринадцати детей — пятеро из них умерло в детстве, восьмерых она вырастила и воспитала. Она вела литературные дела своего мужа, издавала его сочинения, переписывала их. Своей рукой она много раз переписала главы романа «Война и мир» и других сочинений Толстого. Это несомненно была незаурядная женщина — энергичная, волевая, умная, начитанная.

Но воспитанная в традициях дворянской морали, всегда обеспокоенная благополучием семьи, она не смогла пойти за мужем в его отрицании привычного барского уклада жизни, не смогла проникнуться его высшими духовными стремлениями. И в этом была ее жизненная трагедия. Активное же сопротивление, которое она оказывала стремлению Толстого претворить его учение в жизнь, ее упорная борьба за материальные интересы семьи, ее болезненно-ревнивое отношение и слепая ненависть к друзьям и единомышленникам Толстого, особенно к Черткову, усугубили тот тяжелый разлад в семье, который под конец принял столь грозный и трагический характер.

К Владимиру Григорьевичу Черткову, наиболее значительному из своих единомышленников и друзей, Толстой, помимо духовной близости, испытывал чувство благодарности за его неутомимую работу но изданию и распространению его запрещенных в России произведений. Существующая между ними переписка свидетельствует о большом доверии Толстого к Черткову, об уважении к его уму и опыту, о личном благорасположении к нему, как человеку и деятелю.

Вместе с тем — натура активная, честолюбивая, властно-деспотическая, — Чертков иногда переходил ту грань душевного такта и скромности, к которой обязывала его большая близость к любимому учителю. С особенной силой отрицательные черты характера Черткова — самоуверенность, властность, резкость, даже грубость, — проявились в 1910 г. в его ссоре с Софьей Андреевной, которую он несправедливо считал единственно виновной во всех конфликтах и раздорах.

Толстой горячо желал мира в семье. Глубокий знаток человеческой души, он тонко понимал болезненный душевный мир своей жены, а, понимая, был готов, не поступаясь своими принципами, сделать все, чтобы найти приемлемую основу для примирения, для совместной жизни. Даже в самом разгаре борьбы между Софьей Андреевной и Чертковым он пытался ее защитить перед ним, напоминал о ее болезненном состоянии и особом складе ее характера. Но действительность, вопреки его воле, приводила ко все новым столкновениям. Этому способствовали, с одной стороны, грубое давление и бестактность Черткова и, с другой, — прогрессирующее нервное заболевание Софьи Андреевны, обусловившее многие ее необдуманные поступки. Б конце концов разлад принял невыносимый характер, а пребывание Толстого в семье стало для него адом...

Нельзя без волнения читать дневники Толстого последних дней, в которых 82-летний писатель на склоне жизни предстает одиноким, тоскующим, глубоко страждущим человеком, лишенным не только душевного, но и самого необходимого житейского покоя, превращенного в объект безжалостной борьбы двух воюющих лагерей. «Чертков вовлек меня в борьбу, и борьба эта очень и тяжела, и противна мне», — с горечью записывает Толстой в потайном «Дневнике для одного себя» 30 июля 1910 г. «Они разрывают меня на части. Иногда думается уйти ото всех», — читаем мы там же в записи от 24 сентября 1910 г.

Предметом борьбы между воюющими «лагерями», помимо завещания Толстого, были и его дневники. Софья Андреевна, добиваясь упрочения за семьей прав на все его литературное наследство, требовала, чтобы дневники, которые хранились у Черткова, были возвращены семье. «Его дневники, — дисала она Черткову 18 сентября 1910 года, — это святая святых его жизни, следовательно, и моей с ним, это отражение его души, которую я привыкла чувствовать и любить, и они не должны быть в руках постороннего человека)).

Со своей стороны В. Г. Чертков, на которого Толстой в своем тайном завещании возложил функции издателя его сочинений, стремился удержать дневники у себя, боясь, что Софья Андреевна уничтожит в них резкие отзывы о себе. Это обстоятельство, в ряду других, также накаляло атмосферу, а все вместе ускорило развязку, столь дорого обошедшуюся и самому Толстому и всему мыслящему человечеству...

Так семейная и духовная драма Толстого переросла в трагедию, из которой уже не было выхода.

VI

Вернемся теперь к трагическим дням октября 1910 г., когда Толстой покинул Ясную Поляну. Уходя из дома, он оставил жене письмо, в котором писал:

«Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение мое в доме стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни.

Пожалуйста, пойми это и не езди за мной, если и узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твое и мое положение, но не изменит моего решения.

Благодарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меля во всем, чем я был виноват перед тобой, так же как и я от всей души прощаю тебя во всем том, чем ты могла быть виновата передо мной.

Советую тебе помириться с тем новым положением, в которое тебя ставит мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства».

На ближайшей железнодорожной станции Толстой вместе с Душаном Петровичем Маковицким сел в первый, проходящий поезд и поехал в Шамардино Калужской губернии, где в монастыре проживала его сестра Мария Николаевна. План его, очень смутный и неокончательный, был таков: временно поехать в Болгарию к единомышленнику Христо Досеву, пересидеть у него, пока не улягутся шум и волнения, а затем вернуться в Россию и поселиться среди крестьян.

Тем временем в Ясной Поляне обстановка еще более осложнилась. Проснувшись утром и узнав, что Лев Николаевич ночью тайно уехал из дома, Софья Андреевна пришла в страшное волнение, побежала в парк и бросилась в пруд. Ее спасли побежавшие за нею молодой секретарь Толстого Валентин Федорович Булгаков и лакей Иван Шураев. Вскоре местонахождение Толстого было обнаружено. В Ясную Поляну срочно съехались все дети. Каждый из них, кроме Михаила Львовича, написал ему по письму. Большинство из них, жалея мать, порицало отца за тайный уход из дому. Лишь старшие дети — Сергей Львович и Татьяна Львовна — проявили правильное понимание мотивов, которыми руководствовался их отец.

У сестры в монастыре Толстой долго оставаться не мог. Он опасался, что Софья Андреевна догадается о его местопребывании и немедленно приедет сюда. Еще больше он боялся, что реакционные газеты истолкуют его пребывание в монастыре как молчаливое примирение с церковью, которую он в своих статьях столь резко обличал и которая в 1901 г. предала его анафеме. И поэтому, переночевав, он вместе с доктором Маковицким и приехавшей туда младшей дочерью спешно пустился в дальнейший путь. Ехали по Рязано-Уральской железной дороге в вагоне III класса. Окна были разбиты, дул холодный осенний ветер. Толстой сейчас же тяжело простудился. У него резко поднялась температура. Душан Петрович установил: воспаление легких!..

Ехать дальше было невозможно. Беглецам пришлось сойти на ближайшей безвестной станции Астапово. Больного уложили в домике начальника станции Ивана Ивановича Озолина. Началась борьба за его жизнь...

В России и во всем мире газеты посвятили этому событию тысячи телеграмм и статей. Узнав о местопребывании Толстого, туда ринулись десятки корреспондентов и фотографов. Ежедневно публиковались сообщения о состоянии его здоровья, о событиях на станции Астапово. Царское правительство, боясь народных волнений, стянуло туда войска и полицию. Святейший синод направил к Толстому двух первосвященников с лицемерной миссией — добиться его примирения с церковью. Толстой не принял их.

Со всех концов мира шел в Астапово ноток телеграмм с пожеланием здоровья любимому писателю. Из Москвы и Петербурга приехали лучшие врачи. Сотни людей со всех концов России присылали Толстому народные лекарства — травы, мази, примочки, — их набралось свыше ста килограммов...

Крепкий от природы, Лев Николаевич семь дней боролся за свою жизнь. У его изголовья находились дети и близкие друзья. Софья Андреевна, чтобы не взволновать больного, к нему не заходила. Врачи делали все, чтобы облегчить страдания умирающего. Но ничто уже не могло спасти его. 7 ноября 1910 г. (20 ноября по новому стилю) Толстой скончался.

VII

Гроб с телом Толстого был перевезен в Ясную Поляну. На его похороны съехались тысячи людей. Со станций Козлова Засека до могилы — пять километров — гроб несли на руках сыновья, крестьяне Ясной Поляны, студенты, рабочие. Народ горестно прощался со своим любимым писателем. Вся передовая Россия была в трауре...

Толстого, как он этого хотел, похоронили в лесу, на краю оврага, где, по преданию, была зарыта зеленая палочка — символ любви, братства и всеобщего счастья. По завещанию Толстого, на его могиле речей не произносили, венков не возлагали, памятника не поставили. Лучшим памятником писателю стала та всенародная любовь, которая до сих пор — и в России и во всем мире — окружает его имя, его бессмертные творения. К скромному, осыпанному цветами холмику до сих пор не зарастает народная тропа...

Толстой ушел из Ясной Поляны не навстречу смерти, а навстречу жизни. Несмотря на свои 82 года, он был полон энергии и творческих планов. И если бы не смерть, он дал бы миру еще много гениальных творений. Среди неосуществленных замыслов Толстого были большой роман о русском крестьянстве, о его исторических судьбах, роман о первой русской революции. В дневнике писателя 1910 г. записаны 13 сюжетов, на которые он намеревался писать.

...Всего семь лет отделили кончину Толстого от Великой Октябрьской социалистической революции. Ленин назвал Тол-

стого «зеркалом русской революции»¹. В этом волшебном зеркале, если писатель дожил бы до победы народа, могла бы отразиться новая Россия, — ее рождение в муках, ее великие свершения и конечное торжество. Толстой, вопреки своему учению о непротивлении, был бы несомненно душою с народом, как это было и в дни революции 1905 года. Но этому не суждено было сбыться.

Толстой умер, но остались и живут его бессмертные творения. Живы его идеи добра, справедливости, мира и братства между народами. Его гениальное наследие, как он и мечтал, стало достоянием всего человечества.

¹ В. И. Л е н и н. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 206 — 213.