Франция в жизни фонвизина.

В 1777–1778 гг. Фонвизин путешествовал по Европе и довольно долго пробыл во Франции. Там уже назревал революционный взрыв. Буржуазия шла на штурм власти. Феодализм разваливался на глазах. И вот, Франция произвела на Фонвизина тягостное впечатление. Он видел явственно приближение крушения старого режима, он видел торжество Вольтера – грандиозную демонстрацию, устроенную великому врагу деспотизма и фанатизма французским народом; но он не был охвачен пафосом грядущих побед буржуазии, он брюзжал, его раздражало то, что было в стране началом обновления, тем более, что он не мог горевать и о прошлом, во Франции он увидел остатки той же тирании, которою он ненавидел в России. И рабство феодальной Франции прошлого, и капитализация «свободной» Франции прошлого, и каритализация «свободной» Франции будущего вызывают его негодование.

Он высмеивает аппарат высасывания из страны налогов, произвол, неправосудие, разврат власти и «высшего общества» старого порядка. Но с удивительной зоркостью видит он и ложь буржуазных «свобод» при сохранении власти денег. «Первое право каждого француза есть вольность; но истинное настоящее его состояние есть рабство; ибо бедный человек не может снискивать своего пропитания иначе, как рабскою работою; а если захочет пользоваться драгоценною своею вольностью, то должен будет умереть с голоду. Словом, – вольность есть пустое имя, и право сильного остается правом превыше всех законов», – писал Фонвизин из Франции П.И. Панину. Ряд писем к брату его начальника и учителя, обширных писем-очерков, тщательно литературно обработанных, был плодом путешествия Фонвизина за границу; это были письма, предназначенные играть роль публицистических статей, известных читателю в списках своего рода подспудной журналистики панинского круга. Белинский писал, что эти письма «по своему содержанию несравненно дельнее и важнее «Писем русского путешественника» (Карамзина): читая их, вы чувствуете уже начало Французской революции в этой страшной картине французского общества, так мастерски нарисованной нашим путешественником».

Фонвизин и во Франции остается врагом церковного фанатизма, церкви. Он пишет: «Попы, имея в руках своих воспитание, вселяют в людей, с одной стороны, рабскую привязанность к химерам, выгодным для духовенства, а с другой – сильное отвращение к здравому рассудку». Но он против атеизма, против освободительной проповеди революционных мыслителей. «Впрочем, те, кои преуспели как-нибудь свергнуть с себя иго суеверия, почти все попали в другую крайность и заразились новою философией. Редкого встречаю, в ком бы не приметна была которая-нибудь из двух крайностей – или рабство или наглость разума».

О философах, идеологах и вождях передовой буржуазии Фонвизин пишет с озлоблением. «Д'Аламберты, Дидероты – в своем роде такие же шарлатаны, каких видел я всякий день на бульваре; все они народ обманывают за деньги, и разница между шарлатаном и философом только та, что последний к сребролюбию присоединяет беспримерное тщеславие». Или в другом месте:

«Из всех ученых удивил меня Д'Аламберт. Я воображал лицо важное, почтенное, а нашел премизерную фигуру и преподленькую физиономию». И вот вывод из наблюдений над жизнью передовой страны, из изучений ее литературы, ее быта: «Славны бубны за горами, – вот прямая истина» (Письмо к сестре).

Фонвизина интересует Франция не только и не столько сама по себе, сколько потому, что он надеется, изучив ее, лучше понять пути России. Во имя своей родины он мыслит и творит.

Горячая любовь к ней заставляет его искать лекарств от язв, разъедающих ее. И вот он убедился в том, что путь Франции не дает счастья народу, здоровья государству. Для России он хочет большего, чем развитие капитализма; чего именно он хочет – он и сам ясно не представляет себе. Но он знает, что в России плохо, и знает, что именно в России прежде всего плохо: рабство и самодержавно-чиновничья деспотия. Пока и то и другое существует, он задыхается на родине и мечется в поисках освобождения. (этот пункт взят из учебника Гуковского)

Журнальная сатира.Успех комедии "Бригадира" выдвинул Фонвизина в число наиболее известных писателей своего времени. О новой комедии молодого автора с похвалой отозвался глава просветительского лагеря русской литературы 1760-х годов Н. И. Новиков в своем сатирическом журнале "Трутень". В сотрудничестве с Новиковым Фонвизин окончательно определяет свое место в литературе как сатирик и публицист. Не случайно в другом своем журнале "Живописец" за 1772 год Новиков поместит острейшее сатирическое сочинение Фонвизина "Письма к Фалалею", а также "Слово на выздоровление его ими. высочества государя цесаревича и великого князя Павла Петровича в 1771 годе" - сочинение, в котором в рамках жанра официального панегирика, обращенного к наследнику престола, обличалась принятая Екатериной II практика фаворитизма и самовозвеличивания. В этих сочинениях проглядывают уже очертания идеологической программы и творческих установок, определивших позднее художественное своеобразие "Недоросля". С одной стороны, в "Письмах к Фалалею" - этой яркой картине дикого невежества и произвола поместных дворян - Фонвизин впервые находит и мастерски использует особый конструктивный прием сатирического обличения крепостников. Безнравственность поведения обличаемых в письмах персонажей превращает их, по мысли сатирика, в подобие скотов. Утрата ими человеческого облика подчеркивается той слепой страстью, которую они питают к животным, не считая в то же время за людей своих крепостных. Таков, например, строй мыслей и чувств матери Фалалея, для которой после сына самым любимым существом является борзая сука Налетка. Добрая матушка не жалеет розог, чтобы выместить на своих крестьянах досаду от смерти любимой суки. Характер матери Фалалея прямо ведет нас к образу главной героини "Недоросля" - госпоже Простаковой. Этот прием психологической характеристики героев особенно выпукло будет использован в гротесковой фигуре дяди Митрофана - Скотинина. С другой стороны, в "Слове на выздоровление..." уже заявлены предпосылки той политической программы, которую позднее Фонвизин будет развивать в знаменитом "Рассуждении о непременных государственных законах": "Любовь народа есть истинная слава государей. Буди властелином над страстями своими и помни, что тот не может владеть другими с славою, кто собой владеть не может..." Как мы увидим ниже, пафос размышлений положительных персонажей "Недоросля" Стародума и Правдина во многом питается идеями, запечатленными в названных сочинениях. Интерес Фонвизина к политической публицистике не был случайным, В декабре 1769 года, оставаясь чиновником коллегии иностранных дел, Фонвизин по предложению графа Н. И. Панина переходит на службу к нему, став секретарем канцлера. И на протяжении почти 13 лет, вплоть до выхода в отставку в 1782 году, Фонвизин остается ближайшим помощником Панина, пользуясь его неограниченным доверием. В 1783 г., когда появилась первая публикация «Недоросля», Фонвизин печатает в журнале «Собеседник любителей российского слова» ряд сатирических произведений в прозе. Чаще всего автор использует в них форму пародии на высокие литературные жанры или же на официальные документы. В «Челобитной российской Минерве от российских писателей» пародируется жанр прошения. В «Поучении, говоренном в Духов день иереем Василием в селе П **» — жанр церковной проповеди. Интересен «Опыт российского сословника», т. е. словарь синонимов, где в качестве пояснения близких по смыслу слов автор выбирает примеры на злобу дня, почерпнутые из социальной и административной области. Так, к словам обманывать, проманивать, проводить Фонвизин делает следующие примечания: «Проманивать есть больших бояр искусство», «Стряпчие обыкновенно проводят челобитчиков». О слове сумасброд сказано: «Сумасброд весьма опасен, когда в силе». Синонимам низкий, подлый сопутствует чисто просветительское размышление: «В низком состоянии можно иметь благородную душу, равно как и весьма большой барин может быть весьма подлый человек». По поводу слова «чин» сказано: «Есть большие чины, в которых нет никакой нужды иметь больших достоинств, а достигают до них иногда одной знатностью породы, которая есть самое меньшее из человеческих достоинств». Из других сатирических материалов, помещенных Фонвизиным в "Собеседнике", следует назвать "Челобитную российской Минерве от российских писателей" - скрытое за иносказательной стилизацией официального документа обличение невежества вельмож, преследующих писателей; "Повествование мнимого глухого и немого" - опыт использования в сатирических целях структуры плутовского европейского романа, к сожалению, оставшийся незавершенным. В 1783 г. Фонвизин анонимно отправил в журнал «Собеседник любителей российского слова» двадцать вопросов, фактически адресованных Екатерине II, которая негласно возглавляла это издание и печатала в нем фельетоны под названием «Были и небылицы». Вопросы оказались настолько смелыми и вызывающими, что Екатерина вступила с автором в полемику, поместив против каждого из «вопросов» свои «ответы». «Отчего, — спрашивал Фонвизин, намекая на отстранение от службы братьев Паниных, — многих добрых людей видим в отставке?». «Многие добрые люди, — отвечала Екатерина, — вышли из службы, вероятно, для того, что нашли выгоду быть в отставке». Возражение императрицы было сделано не по существу, поскольку она прекрасно понимала, что речь шла не о добровольной, а о вынужденной отставке. Вопрос под номером 13 был задан в связи с моральной и общественной деградацией дворянства: «Чем можно возвысить упадшие души дворянства? Каким образом выгнать из сердец нечувственность к достоинству благородного звания?» В вопросе 10 автор намекал на деспотический характер правления в России: «Отчего в век законодательный никто в сей части не помышляет отличиться?» «Оттого, — отвечала раздраженно императрица, — что сие не есть дело всякого». Дискуссия Фонвизина с Екатериной II, как мы видим, во многом напоминает полемику новиковского «Трутня» со «Всякой всячиной», вплоть до ее печального финала. Фонвизин прекрасно уловил гнев своей адресатки и вынужден был смягчить свои дерзкие выпады. В «Собеседнике любителей российского слова» он помещает письмо «К г. сочинителю „Былей и небылиц” от сочинителя „Вопросов”. Фонвизин делает комплименты литературным и даже административным талантам Екатерины II. Одновременно он поясняет, что его критические замечания в адрес некоторых дворян продиктованы «не желчью злобы», а искреннею озабоченностью их судьбой. Обвинение в «свободоязычии» заставило Фонвизина отказаться от продолжения опасного диспута, о чем он и сообщает в своем письме. «Признаюсь, — заявляет он, — что благоразумные ваши ответы убедили меня внутренно... Сие внутреннее мое убеждение решило меня заготовленные еще вопросы отменить... чтоб не подать повода другим к дерзкому свободоязычию, которого всей душой ненавижу». Популярность «Недоросля» вдохновила Фонвизина на попытку издания журнала «Друг честных людей, или Стародум», которое писатель намеревался начать в 1788 г. Но правительство запретило выпуск журнала, и материалы, подготовленные к нему, были опубликованы впервые лишь в 1830 г. «Друг честных людей...» не только названием, но и проблематикой был тесно связан с комедией «Недоросль». Крепостническая тема представлена в нем «Письмом Тараса Скотинина к родной его сестре госпоже Простаковой». Автор письма сообщает, что после смерти любимой свиньи Аксиньи он вознамерился «исправить березой» нравы своих крестьян, не ведая «ни пощады, ни жалости». Другое произведение — «Всеобщая придворная грамматика» — отчетливо перекликается с впечатлениями Стародума от его службы во дворце. Размышления Стародума о моральном падении дворянства находят продолжение в «Разговоре у княгини Халдиной», высоко оцененном Пушкиным. «Изображение Сорванцова, — писал Пушкин, — достойно кисти, нарисовавшей семью Простаковых. Он записался в службу, чтоб ездить цугом. Он проводит ночи за картами и спит в присутственном месте... Он продает крестьян в рекруты, и умно рассуждает о просвещении. Он взяток не берет из тщеславия, и хладнокровно извиняет бедных взяткодателей. Словом, он истинно русский барич прошлого века, каковым образовала его природа и полупросвещение». Задуманный журнал открывался письмом к Стародуму от "сочинителя "Недоросля", в котором издатель обращался к "другу честных людей" с просьбой помочь ему присылкой материалов и мыслей, "кои своею важностью и нравоучением, без сомнения, российским читателям будут нравиться". В своем ответе Стародум не только одобряет решение автора, но и тут же сообщает о посылке ему писем, полученных от "знакомых особ", обещая и впредь снабжать его нужными материалами. Письмо Софьи к Стародуму, ответ его, а также "Письмо Тараса Скотинина к родной его сестре госпоже Простаковой" и должны были, по-видимому, составлять первый выпуск журнала. Не менее острыми были и последующие материалы, также "переданные" издателю журнала Стародумом. Это, прежде всего "Всеобщая придворная грамматика" - блестящий образец политической сатиры, обличавшей придворные нравы. И по долгу службы, и в личном общении Фонвизину довелось не раз испытать истинную цену благородства знатных вельмож, приближенных к престолу, и изучить неписаные законы жизни двора. И теперь, когда уже больной, вышедший в отставку писатель обратится к этой теме в задуманном им сатирическом журнале, то материалом ему будут служить собственные жизненные наблюдения. "Что есть придворная ложь?" - задаст вопрос сатирик. И ответ будет гласить: "Есть выражение души подлой пред душою надменною. Она состоит из бесстыдных похвал большому барину за те услуги, которых он не делал, и за те достоинства, которых не имеет".

Таким образом, задуманный Фонвизиным журнал должен был продолжить лучшие традиции журнальной русской сатиры конца 1760-х годов. Не случайно подзаголовок журнала гласил: "Периодическое сочинение, посвященное к истине". Но рассчитывать на согласие екатерининской цензуры в выпуске подобного издания было бесполезно. Решением управы благочиния печатать журнал запрещалось. Отдельные его части распространялись в рукописных списках. (Только в 1830 году в изданном Бекетовым первом собрании сочинений писателя была опубликована большая часть сохранившихся материалов фонвизинского журнала.) Писатель пробует через год организовать издание еще одного, теперь уже коллективного журнала "Московские сочинения". Но наступивший период политической реакции в связи с началом Великой буржуазной революции во Франции сделал невозможным и это издание. Политические взгляды Фонвизина наиболее четко сформулированы им в работе «Рассуждение о непременных государственных законах». Это произведение, написанное в конце 70-х годов XVIII в., было задумано как вступление к проекту «Фундаментальных прав, непременяемых на все времена никакою властью», составленному братьями Н. И. и П. И. Паниными. Обе работы носят боевой, наступательный характер. Речь в них ждет о необходимости ограничения самодержавной власти. Н. И. Панин был одним из воспитателей наследника престола Павла Петровича, в котором он видел исполнителя своих идей. По своим общественным взглядам Фонвизин — монархист, но вместе с тем яростный противник бесконтрольной, самодержавной власти. Он глубоко возмущен царящим в России деспотизмом. «...Где произвол одного, — пишет он, — есть закон верховный, тамо прочная общая связь и существовать не может; тамо есть государство, но нет отечества, есть подданные, но нет граждан...» Страшным злом для России Фонвизин считал фаворитов, или, как он их называет, «любимцев государевых», особенно усиливших свое влияние при дворе русских императриц. «Тут подданные, — указывает он, — порабощены государю, а государь обыкновенно своему недостойному любимцу... В таком развращенном положении злоупотребление самовластия восходит до невероятности, и уже престает всякое различие между государственным и государевым, между государевым и любимцевым» . Некоторые места «Рассуждения» метят непосредственно в Потемкина, который, по словам Фонвизина, «в самых царских чертогах водрузил знамя беззакония и нечестия...» Душой государства, лучшим ее сословием Фонвизин считал дворянство, «почтеннейшее из всех состояний, долженствующее оборонять отечество купно с государем...» Но писатель прекрасно знал, что подавляющая масса дворянства абсолютно не походит на созданный им идеал, что она только существует и « продается всякому подлецу, ограбившему государство». Не выступая против крепостного права, Фонвизин вместе с тем с горечью говорит о бедственном положении крепостного крестьянства, о его полном бесправии. Россия, замечает он, является таким государством, «где люди составляют собственность людей, где человек одного состояния имеет право быть вместе истцом и судьею над человеком другого состояния. Не сочувствуя Пугачевскому восстанию, Фонвизин в то же время понимает, что главными виновниками крестьянского возмущения были правительство и дворяне. Поэтому он считает своим долгом напомнить о возможности его повторения. «Мужик, — пишет он, — одним человеческим видом от скота отличающийся» может привести государство «в несколько часов на самый край конечного разрушения и гибели». Выход из бедственного положения, в котором находится общество, Фонвизин видит в добровольном ограничении правительством своего и дворянского произвола и в закреплении этого решения в соответствующих законах. «Просвещенный и добродетельный монарх... — заявляет он, — начинает великое свое служение немедленным ограждением общения безопасности посредством законов непреложных». При жизни Фонвизина его проект не был напечатан, но он получил распространение в рукописном виде и пользовался большой популярностью среда декабристов, а в 1861 г. был опубликован Герценом в одном из его заграничных изданий.