Глава 17 загадка ольмеков

После Трес-Сапотес следующая остановка была у нас в Сан-Лоренсо, ольмекском поселении, лежащем к юго-запа­ду от Коацекоалькоса, в самом сердце "Святилища Змеи", о котором упоминается в легендах о Кецалькоатле. Именно в Сан-Лоренсо археологами была произведена радиоуглерод­ная датировка самьи ранних образцов в ольмекском посе­лении (около 1500 года до н.э.). Однако, по-видимому, куль­тура ольмеков бьша к этому времени уже вполне развита, хотя в окрестностях Сан-Лоренсо нет решительно Никаких свидетельств процесса этого развития.

В этом — загадка.

Не надо забывать, что цивилизация ольмеков отлича­лась большими техническими достижениями; так, они были в состоянии вырубать каменные блоки и манипулировать ими (некоторые из огромных голов-монолитов, весом по двадцать тонн и более, транспортировались по суше на сот­ню километров после того, как их добывали в горах под Тустлой). Где же, как не в древнем Сан-Лоренсо, могли развиваться и совершенствоваться их технология и органи­зация труда?

Как это ни странно, несмотря на все усилия археоло­гов, нигде в Мексике (впрочем, и вообще в Новом Свете) не удалось обнаружить никаких следов эволюции цивили­зации ольмеков, этапов ее усовершенствования, развития. Как будто этот народ, чье художественное самовыражение сводилось к ваянию огромньк негроидных голов, появился ниоткуда ^м.

САН-ЛОРЕНСО

Мы приехали в Сан-Лоренсо во второй половине дня. Здесь на заре центральноамериканской истории ольмеки насыпали искусственный холм высотой больше 30 метров, как часть огромного сооружения длиной 1200 метров и ши­риной 600. Мы вскарабкались на холм, густо заросший тро­пической растительностью; отсюда можно было видеть ок­рестности на несколько километров. Видны были много­численные более мелкие холмы и несколько траншей, кото­рые выкопал археолог Майкл Коу во время раскопок в 1966 году.

Бригада Коу сделала здесь ряд находок, в том числе свыше двадцати искусственных резервуаров, связанных весь­ма сложной сетью желобов, облицованных базальтом. Часть этой сети была встроена в водораздел; когда это место рас­копали, вода снова стала литься оттуда потоком в сильные дожди — точь-в-точь как это происходило на протяжении более трех тысяч лет. Основная дренажная линия шла с востока на запад. В нее были врезаны три вспомогательные линии, причем места соединений были выполнены очень грамотно с технической точки зрения. Тщательно обследо­вав систему, археологи были вынуждены признать, что не могут понять назначения этой сложной системы водоводов и прочих гидротехнических сооружений.

Не смогли они справиться и с другой загадкой. Речь идет об умышленно захороненных, с соблюдением опреде­ленной ориентации, пяти массивных скульптурах с негро­идными чертами, широко известных теперь как "ольмекс-кие головы". Эти своеобразные и явно ритуальные захоро­нения скрывали в себе свыше шестидесяти ценных предме­тов и изделий, в том числе прекрасные инструменты из нефрита и изысканно вырезанные -статуэтки. Некоторые из статуэток были умьпиленно искалечены перед захоронением.

Способ захоронения скульптур в Сан-Лоренсо чрезвы­чайно затруднял определение их подлинного возраста, хотя в одном слое с ними были найдены кусочки древесного угля. В отличие от скульптур эти кусочки легко поддаются датировке, что и было проделано. Результаты радиоугле­родного анализа соответствуют 1200 году до н.э. Это не значит, однако, что скульптуры высечены именно в 1200 году. Они могли появиться и на сотни и даже на тысячи лет раньше. Вполне возможно, что эти великие произведения искусства сохранялись и были предметом поклонения мно-

гих различных культур, прежде чем их захоронили в Сан-Лоренсо. Найденный рядом уголь доказывает лишь, что скультпуры не моложе 1200 года до н.э., но не устанавлива­ет верхнего предела их возраста.

ЛА-ВЕНТА

Мы покинули Сан-Лоренсо, когда солнце стало кло­ниться к закату, и направились к городу Вильяэрмоса, рас­положенному в провинции Табаско в полутора сотнях ки­лометров к востоку. Чтобы попасть туда, мы вернулись на автостраду Акайюкан-Вильяэрмоса и миновали порт Коа-цекоалькос в районе нефтеперерабатывающих заводов, вы­шек и ультрасовременных мостов. Смена ритма жизни от тихой сельской заводи вокруг Сан-Лоренсо на промышлен­ный пейзаж вокруг Коацекоалькоса способна шокировать. Собственно, единственной причиной, по которой вблизи Сан-Лоренсо можно еще разглядеть следы поселений оль-меков, является то, что там пока не обнаружили нефти.

Зато ее нашли около Ла-Венты — и кончилась археология...

Мы проезжали Ла-Венту. К ней вел съезд с автомагис­трали. Там, на севере, во мраке сияло, словно после ядерной катастрофы, неоновое зарево нефтегорода. С сороковых го­дов нефтяная промыг-шенность усиленно "развивала" го­род, и теперь взлетно-посадочная полоса аэродрома пролег­ла на месте одной их самых необычных пирамид; там же, где некогда звездочеты ольмеков следили за движением пла­нет, на фоне неба возвышались массивные дымящие трубы. Как это ни грустно, бульдозеры "преобразователей" срав­няли с землей практически все, представлявшее археологи­ческий интерес, до того, как удалось организовать полно­ценные раскопки. В результате остались неисследованными многие древние сооружения. Мы уже никогда не узнаем, что они могли рассказать о людях, которые их строили и эксплуатировали.

Мэтью Стирлинг, проводивший раскопки в Трес-Са-потес, выполнил большую часть археологических исследо­ваний в Ла-Венте, прежде чем она была стерта с лица земли прогрессом и нефтедолларами. Радиоуглеродный метод да­тировки показал, что ольмеки обосновались здесь между 1500 и 1100 годами до н.э. и жили на острове, окруженном болотами к югу от реки Тонала, до 400 года до н.э. После этого они внезапно прекратили строительство, частично или полностью разрушили все существовавшие в этот момент

постройки и ритуально захоронили несколько крупных ка­менных голов и более мелких скульптур — совсем как в Сан-Лоренсо. Могилы в Ла-Венте были подготовлены очень продуманно и тщательно; они были выложены тысячами голубых керамических плиточек и заполнены слоями раз­ноцветной глины. В одном месте при выкапывании котло­вана было извлечено около 400 кубометров грунта; дно ак­куратно выложили плитами из серпентина, после чего грунт засыпали обратно. Были обнаружены также три мозаичные панели, умышленно захороненные под чередующимися сло­ями глины и саманного кирпича.

Главная пирамида Ла-Венты стояла у южной окраины поселения. Почти круглая на нулевой отметке, она имела вид гофрированного конуса, на боковой поверхности кото­рого чередовались идущие вдоль образующей десять высту­пов и впадин. Пирамида достигала 30 метров в высоту и почти 60 метров в диаметре; общий объем ее составлял око­ло 8000 кубометров — монумент вполне внушительный. Остальная часть комплекса имела протяженность почти пол­километра; ось ее симметрии отклонялась точно на 8 ° от направления на север. Абсолютно симметрично от этой оси размещались несколько меньших пирамид, площадок, плат-. форм и курганов, занимавших общую площадь около 8 квад­ратных километров.

Знакомство с Ла-Вентой оставляет странное ощущение того, что ее предназначение до конца не осознанно. Архео­логи назвали ее "церемониальным центром", что в принци­пе вполне возможно. Однако, честно говоря, с таким же успехом она могла бы показаться чем-нибудь еще. Дело в том, что совершенно ничего не известно о социальной орга­низации, ритуалах и системе верований ольмеков. Мы не

знаем, ни на каком языке они говорили, ни какие предания оставили своим потомкам. Мы даже не знаем, к какой эт­нической группе они принадлежали. Чрезвычайно высокая влажность в районе Мексиканского залива привела к тому, что не сохранилось ни одного скелета ольмеков. В сущнос­ти, хоть мы и присвоили им название и пытаемся что-то говорить о них, этот народ является для нас полной тайной.

Вполне возможно даже, что загадочные скульптуры, ко­торые остались от "них" и которые, как предполагается, "их" изображают, являются вовсе не "их" произведениями, а результатом труда намного более древнего и забытого на­рода. Не в первый раз уже я ловил себя на мысли, не явля­ются ли на самом деле огромные головы и другие замеча­тельные произведения, приписываемые ольмекам, наслед­ством, переходившим в течение тысячелетий от культуры к культуре, пока одна их них не занялась постройкой курга­нов и пирамид в Сан-Лоренсо и Ла-Денте.

Если так, то кому же мы вообще дали прозвище "оль-меки"? Строителям курганов? Или внушительным людям с негроидными чертами лица, которые послужили прообраза­ми для изваяний голов-монолитов?

К счастью, около полусотни образцов "ольмекской" мо­нументальной скульптуры, в том числе три гигантские го­ловы, бьши спасены в Ла-Венте Карлосом Пеллицером Ка-марой, здешним поэтом и историком, который решительно вмешался, когда обнаружил, что бурение компанией "Пе-мекс" нефтяных скважин угрожает развалинам. Воздействуя на политиков провинции Табаско, на чьей территории на­ходится Ла-Вента, ему удалось добиться того, что важней­шие находки были собраны в парке на окраине города Ви-льяэрмоса, столицы провинции.

Собранные вместе, эти находки представляют собой дра­гоценное и уникальное свидетельство истории культуры — точнее, целую библиотеку таких свидетельств, оставленных после себя исчезнувшей цивилизацией. Но никто не знает, на каком языке записаны эти свидетельства и как их про­честь.

DEUX EX MACHINA

Вильяэрмоса, провинция Табаско

Я смотрел на искусно выполненный барельеф, который нашедшие его в Ла-Венте археологи назвали "Человек в

змее". Согласно заключению эксперта, на нем изображен "ольмек в головном уборе, который держит мешок для ку­рения и окружен пернатым змеем".

Барельеф высечен на гранитной плите шириной 1,2 метра и высотой 1,5 метра; на нем изображен человек, который сидит, вытянув вперед ноги, как-будто пытаясь дотянуться до педалей. В правой руке он держит предмет, похожий на ведерко. Левой он как-будто поднимает или опускает не­кий рычаг. Его "головной убор" представляет собой нео­бычное и сложное сооружение. На мой взгляд, он имеет скорее функциональное, чем церемониальное назначение, хотя трудно представить, в чем оно могло бы состоять. На нем, или скорее на панели над ним, можно разглядеть два креста.

Мое внимание привлек другой элемент композиции скульптуры — "пернатый змей". С одной стороны, это дей­ствительно изображение пернатого или хохлатого змея, ста­ринного символа Кецалькоатля, которому ольмеки, как мож­но понять, поклонялись (или, во всяком случае, признава­ли). Ученые не ставят эту интерпретацию под сомнение. Общепринято, что культ Кецалькоатля очень древний, вос­ходит к доисторическим временам, а в дальнейшем, во вре­мена исторические, прижился во многих культурах Цент­ральной Америки.

Однако на этой скульптуре у изображения пернатого змея были свои особенности, и мне показалось, что здесь — нечто большее, чем религиозная символика. В нем было что-то от жесткой структуры, как-будто это — конструк­тивный элемент машинного оборудования.