Глава пятая. Не снимая маски

1

Солнце жарит немилосердно. Плюс к этому лёг­кий шелест волн Припяти порождает ряд ассоциаций: лето, море, пляж. Настоящее измывательство!

Шлем с «намордником» я стащил сразу. Полегча­ло. Тяжёлый комплект с усиленными бронепласти-нами оказался явно не по сезону. Занырнуть в жари­щу разгара лета из холодины конца осени — это по меньшей мере лихо. В запарке как-то не подумалось о разнице сезонных температур. Ходок на моём счету великое множество, и ритуал доведён до автоматизма, особенно выбор снаряжения. Но характер передвиже­ний не в пространстве, а во времени вводит элемент неожиданности. Век живи — век учись. И если бы не стопроцентная вероятность стычки с наёмниками, скинул бы на хрен эту броню да протопал налегке к самому Лиманску. Но не скину, нельзя. Всё-таки за желание оставаться человеком приходится расплачи­ваться уязвимостью.

Пиратский катер на четверть корпуса врылся в береговой песок. Разложенные на его палубе «стволы» успевают нагреться на солнце. Трофейное оружие не блещет экзотикой, за исключением зенитного пуле­мёта-турели на носу. Постоял я, поскрёб мокрые от пота волосёнки. С выбором туговато. По сути-то, и выбирать не из чего. Кассетный гранатомёт, писто­лет-пулемёт «узи», три «калаша» разных модифика­ций, две штурмовые винтовки, австрийская и немец­кая, десяток разнообразных пистолетов, дюжина разнокалиберных гранат... и единственное энергети­ческое ружьё, почти допотопное, чуть ли не первой серийной модели. Мои наворочанные «сверчки» по­сле случившейся перестрелки пришлось утопить в реке. Ещё один просчёт. Мало того что светить ору­жие из будущего в прошлом времени крайне нежела­тельно, так ещё и энергопакетов под него здесь и сейчас днём с фонарём не найдёшь. Они просто ещё не производятся в текущем году. Только месяцев че­рез восемь компактный «сверчок» появится на рынке оружия.

Речной патруль подвернулся очень кстати. Я вдоль реки, оврагами шёл, и тут стрельба. Когда подтянулся к месту, сталкеров уже прикончили головорезы, на берег выскочили и давай шарить по рюкзакам-карма­нам. Трое охотников за артефактами, что передвига­лись по берегу к месту переправы, угодили в западню на участке обрыва. Сбегать им было некуда. Так и умерли у стены известняка под залпами крупного ка­либра.

Но ублюдкам-мародёрам это с лап не сошло. Я запомню, как округлились глазёнки речных шака­лов, когда на них с обрыва сигануло палящее из двух лучевых пистолетов тело в хемикожаной накидке, сливающейся с фоновым окрасом почвы. Шансов выжить у них не имелось, как и у сталкеров, только что расстрелянных ими. На пищевой цепочке эти головорезы располагались гораздо ниже меня. Так сказать.

Собственно, «выше», насколько я понимаю, тео­ретически вообще никого не должно случиться. При условии, что мной не будут допущены роковые про­счёты. Наиболее фатальным последствием которых, само собой, явится срывание маски. Не хочу даже представлять, что будет, если моё истинное лицо раньше времени вдруг распознает разумное существо, расположенное на истинной вершине зонной экоси­стемы. Вот именно, я ни в коем случае не должен себя выдать раньше времени. Это ключевое словосочета­ние — раньше времени. Истинного меня здесь и сей­час ещё знать не знают и узнать не должны ни при ка­ких раскладах.

Музейным лучемётом я не соблазнился. Громозд­ко и ненадёжно это ружьецо, не оправдан его выбор. Например, с этим тяжеленным энерганом наперевес уж точно не сунешься в начальный период жизни Зо­ны. И под экзотичный пулемёт его не замаскируешь. До середины двадцатых годов двадцать первого века ручного энергетического оружия в массовом пользо­вании просто не было.

В конце концов останавливаю свой выбор на «Ка­лашникове» 105-й серии и гранатомёте, а пару леген­дарных «desert eagle» беру в качестве «вторички». Иг­рая серебристыми бликами в ряду других пистолетов,

«орлы пустыни» напомнили мне прошлое, а конкрет­но — период моего сталкерского «младенчества». Я в то лето, ещё до первой ходки в Зону, на своих двоих пересёк смертельный хаос Предзонья и выжил, а за­тем не одни сутки таскался по ближней призонной округе.

Кажется, это было настолько давно по моему личному, субъективному календарю воспоминаний, что уже почти и забылось. Ведь столько всего случи­лось со мной после, сколько воды утекло, и безвоз­вратно! Пускай нормальное течение времени больше не властно надо мной, но всё происходившее запоми­нается-то, как и раньше, линейно, по мере свершения событий и испытывания чувств... Переполненный внезапно нахлынувшей ностальгией, я окидываю взглядом противоположный берег реки Припяти. Лёг­кая дымка окутывает руины строения на той стороне. Узнаю ориентир. Бывший хутор, который почему-то упорно не исчезает в быстро меняющейся, хаотиче­ской реальности Предзонья. Значит, километрах в по­лутора к северу — посёлок, в котором для меня, све-жеприбывшего новичка, всё начиналось.

А ничего-то и не забылось. В памяти отчётливо всплывают картинки из прошлого. Случайность или подсознательная преднамеренность, но я стою непо­далёку от того участка границы Зоны, где для меня действительно всё начиналось. Причём произошло это фактически в тот же самый отрезок течения вре­мени по «объективному» календарю. Вот прямо сей­час я там, на внешнем берегу, немало субъективных лет назад, ищу способ впервые пересечь эту реку... Сплавать, что ли, в обратном направлении и глянуть на самого себя со стороны?

Спрыгнув с палубы на песок, стреляю из тро­фейной «стопятки» одиночным трассером. Горючка, вытекающая из пробитого бака, мгновенно покрыва­ется синими языками пламени. Оставлять целёхонь­кий катер речным пиратам — непростительная щед­рость. Когда я снова поднимаюсь на обрыв, посудина уже вовсю разгорается. В трюме с грохотом рвутся баллоны с газом или что-то подобное. Рефлекс сра­батывает машинально. Припадаю к земле, хотя необ­ходимости в этом нет, и гляжу вниз. Там в привыч­ный пейзаж техногенной катастрофы добавилось ещё несколько аляповатых мазков из обгорелых элемен­тов речного судёнышка, разлетевшихся по большой площади. И как я только не покалечился, спрыгнув отсюда вниз? Жуть! Но совсем недавно это показа­лось хорошей идеей. А чуйка — дело святое, тут, в Зоне, ты либо следуешь ей, либо тебя самого иссле­дуют трупные черви. Если от тебя останется, что ис­следовать.

Переход предстоит кривой, в смысле пути следо­вания. Пункт назначения — северо-запад Лиманска, но ни в коем случае нельзя идти через остатки воен­ных складов и Рыжий лес. Там меня легко засечёт тот, кому до поры совершенно не обязательно знать о мо­ём существовании. Придётся спуститься вдоль берега южнее и затем совершить марш-бросок к Тёмной до­лине и оттуда через Бар, Дикую территорию и Янтарь пробираться. На бой-баб лишь бы не нарваться под тем самым Янтарём. Уж больно посуровели они к этому периоду времени жизни Зоны.

На карте, высвеченной дисплеем моего КПК, зе­лёной окружностью с точкой в центре пульсирует маркер местоположения другого личного компа, час­тота сигнала которого мне известна лучше, чем кому бы то ни было. Маркер накрыт мерцающим кружком, в область которого попадать нельзя, иначе хозяин компа моментально почует моё присутствие и, того гляди, решит полюбопытствовать. Мало того что в этом десятилетии Зоны Сталкеров я обложен со всех сторон другими ловчими желаний, и мне нельзя сво­бодно использовать свои особые «бонусные» способ­ности, только ненавязчиво и неприметно... так ещё и живой детектор по Зоне бродит!

Хотя в первую очередь важнее всего, конечно, чтобы и сама Зона этого «возрастного периода» не учуяла меня, коварного шпиёна из будущего. Короче, для нынешней Зоны нужно выдерживать стиль пове­дения «подросток-девственник», по точному выраже­нию самоироничной напарницы. Одна радость — диаметр круга вокруг маркера пока что небольшой. Отводить же от себя взгляды людей, слишком внима­тельных и заинтересовавшихся, — первое, что я ко­гда-то научился делать.

Без особых приключений и без единого вы­стрела прокрадываюсь по пыльным окрестностям до самой Тёмной долины. Железобетонные плиты забора на здешней базе клана «Независ» преспо­койно стоят, как они и стояли за много лет до этого. Местные завхозы следят за укреплениями. В би­нокль рассматриваю свежие постройки, возникшие среди старых стен. Жизнь идёт своим чередом, но­востройки — признак развития. Неунывающие ре­бята возвели во владениях своего клана несколько обзорных вышек, мимо которых я с успехом про­скакиваю. Но на самом выходе из долины натыкаюсь на отстроенный и усиленный турелями блокпост «независов». Весь проход наглухо перегородили, не обойти, не перелететь, не проползти. Да, собствен­но, и незачем.

— Эй, сталкер, вылазь, не обидим. Пушку тока убери, — хрипит усиленный ретранслятором голос.

Делать нечего, вылезаю из кустов. Штурмовать укрепление особого желания нет, как и достаточной огневой мощи. А «независы» куда более дружелюбны к простым вольным бродягам, они всё-таки не банди­ты, не пираты и не очищенцы. Хотя по большей час­ти — козлы те ещё, недаром у них самый неустойчи­вый в кадровом отношении клан.

Подхожу, вежливо здороваюсь. Постояли, пооб­щались. Без всякой задней мысли, между делом, про­говариваюсь, что иду к Лиманску. Старшой оживля­ется, и ну давай своих бойцов навязывать мне в спутники!

— В три ствола оно вернее ходить, — соблазняет меня старшой, — бойцы огнём поддержат, ты ж, типа, хоженые тропки знаешь, сразу видать, сталкер быва­лый, хотя поиздержался. Дело там у нас важное, а с проводниками сильный напряг. Свои все в ходках, долго ждать возвращения, а вольные сталкеры редко в долину забредают, понимаешь.

Он мне бесценную услугу оказывает, блин! И не объяснишь ведь ему, что напарники мне обуза. Пото­му как свято уверен мужик, что внеклановые одиноч­ки, да ещё с таким неказистым оружием, как у меня, топают на верную смерть. Я же, переместившись сюда из будущего, маскируюсь под обычного сталкера... Хотя недостаточно, видимо, замаскировался, раз про­извожу стойкое впечатление бывалого ходока. Не­смотря на то что прикрылся внешностью человека по-прежнему несерьёзного возраста, нацепил маску. Скопировал того добра молодца, что примерно сейчас где-то на том берегу Припяти готовится впервые её пересечь в направлении Зоны...

Ладно. Пускай уж лучше такой хвост за мной увя­жется. К тому же экипированы «независы» далеко не худшим из того, что имеется в нынешнем Чёрном Краю — середины пятидесятых. И стволы свои они тюнингуют неслабо. Многие «плохие парни» обходят «независов» стороной, от греха подальше. Потому как на чужой территории эти ребятки обычно подпускают любопытных с оружием в руках лишь на расстояние выстрела. Я шёл по их земле, только поэтому со мной и заговорили раньше, чем выстрелили.

Два приблудившихся «прицепа» снижают скорость перемещения. Существенно тормозят и вынуждают направиться более рискованной короткой дорогой. Так и следуем — холмами между Баром и складами и даль­ше вдоль южной границы Рыжего леса. Ребята доста­лись неглупые, быстро смекают, что к беседам я не склонен, как и то, что проводник я классный. Поэтому бегут молча, след в след, и мои немногочисленные ко­манды исполняют безоговорочно. На привалах тоже не бузят, чем удивляют меня. «Независам» по определе­нию не свойственна строгая дисциплинированность.

Веду как могу поаккуратней. На километры впе­рёд высматриваю лабиринт аномалий, потому что ни сдвинуть, ни погасить их сейчас не имею права. Ещё не хватало, чтобы «независы» заподозрили во мне ка­кое-нибудь грозное порождение Зоны, супер-шатуна этакого или ещё чего похуже. Тогда вопросов и разго­воров не будет: выстрел-два в затылок и конец пути. Неприятно всё-таки осознавать, что в спину два стрёмных «ствола» неотрывно таращатся.

С мутными попроще. Податливую живность я по возможности отвожу в сторону, чтобы «независы» сдуру не завязли в перестрелке. А на тех монстров, что по разным причинам не поддались ненавязчивому влиянию, указываю бойцам. Они их снимают с такого расстояния, что я даже нехотя завидую мастерству. Чтобы из пулевого оружия валить цели на больших расстояниях, нужно уметь учитывать целый ряд сто­ронних факторов, направление и скорость ветра в ко­тором не самые сложные.

Тени прошлых событий мелькают по всему пути. К примеру, ещё не упавшая водонапорная башня на­помнила, как меня на неё стая слепых псов-альбино­сов загнала. Просидел тогда часов шесть, отстреливая тварей...

Рыжий лес спокойно стоит и ждёт гостей. Уже достаточно спокойный в этот период. Самое страшное, что тут до сих пор водится, — мультимошка. О начале локации предостерегает некоторое количество цель­ных скелетов неопытных сталкеров в неповреждённой одежде, плоть которых выжрана личинками. По этому поводу надеваю маску с фильтрами и бойцам подска­зываю «предохраниться». Дышать становится не про­сто тяжело, а почти невыносимо. Хорошо прожарен­ный воздух вязко тянется сквозь фильтры и подобен кипящей смоле.

Гадская мультимошка! В любые годы существова­ния Зоны в ней тяжело отыскать мерзость более до­садную.

Брат-сталкер всегда боялся тут шастать без особой надобности. Но поистине всё познается в сравнении. Четверть века назад тогдашние сталкеры открыли для себя ещё одну форму страха. Тогда в лесу завелись кор-неходы. Тот период засел в моей памяти очень хорошо. Ни одна команда в ту весну не вернулась из экспеди­ций в этот сегмент Зоны. Бродяги практически случай­но просекли тему, когда шли по остаткам асфальтовой шоссейки мимо Рыжего. Я тоже был в той группе, по­путчиком, как раз выполнял очередную корректирую­щую ходку наподобие этой, сегодняшней... Ваня-Тачи-ла на минутку к дереву отошёл по нужде. Ни звука, ни выстрела, только и успели краешками глаз приметить, как щупальца корней его под землю жадно утянули. Чернота периодически будто спохватывалась, вспоми­нала, что помимо зверей, человеков, минералов и почв, существуют другие формы материи. Например, расте­ния, машины и здания. Вспоминала и начинала бало­ваться с выведением монстров и аномалий соответст­вующего происхождения...

Благодаря мне, воистину классному проводнику, наша тройка обогнула лес и добралась к Лиманску без особых приключений. В прямой видимости моста и КПП, освещенных прожекторами, я распрощался со случайными попутчиками. «Независам» в густонасе­лённую часть города нужно топать по делам, а мне туда соваться особого резона нет...

2

Стремясь побыстрее удрать с верхотурного «конька крыши» своего дома-тюрьмы, открытого всем туманам и мороку, Штрих перестарался и сбежал в подвал. Уб­рался куда подальше, что называется. С самого конца в самое начало. Две тысячи ноль шестой, поздняя весна. Где-то там, за пределами Зоны, он, ещё совсем крохот­ный младенец, агукает в коляске, поблёскивая глазён­ками на маму. А за окнами квартиры раскинулся цен­тральный проспект южного украинского города.

Где-то там, по ту сторону оконных стёкол, вовсю колобродят отголоски оранжевой революции. Сплош­ные выборы-перевыборы, борьба олигархических кланов якобы за демократию. И никто в стране Ук­раина не обращает особого внимание, что совсем не­подалёку от столицы, в «отчуждёнке» ЧАЭС, возникла главнейшая из проблем нового века. Что уже начат процесс, который к марту двадцать шестого года вы­зреет в страшнейшую катастрофу, по сравнению с ко­торой все предыдущие окажутся показушными, тре­нировочными имитациями. Эх, придушить бы чёрную тварь в зародыше! Но зачаточный период Штриху не­доступен, к великому сожалению. Выделенная ему дистанция времени стартует с мгновения, следующего после секунды рождения в ноль шестом году. Этот прискорбный факт он установил и осознал со всей обескураживающей ясностью...

Каким-то образом хроносталкер ощущал дату, в которую перемещался.

Почему-то знал. Сам не понимал как. Но безоши­бочное чувство времени исправно снабжало его ори­ентирами, за которые можно было зацепиться, не ут­ратить чувство равновесия. Штрих давно понял, что «почему-то» — базовый термин причинно-следствен­ных взаимосвязей в Зоне. Всё здесь случалось по ано­мальным «правилам», и следствие совершенно не обя­зательно проистекало из логически обоснованной причины. Многое просто надо было воспринимать как данность. Вот оно так происходит — и не иначе. Почему так, лишь одной Черноте известно.

Присутствие цели чуялось очень слабо. Прямо сейчас объекта преследования здесь нет. Надо уходить «выше» по времени, туда, где остаточный шлейф не такой холодный, где отыщется следочек погорячее.

«Внизу» искать смысла не было. До собственного дня рождения Штриху меньше двух месяцев, очень сомнительно, что цель бродит где-то в этих неделях. Вот ведь угораздило родиться в самую что ни на есть эпоху исторических перемен! Неудивительно, что не­поседливого мужчину, выросшего из младенца, потя­нуло копаться в прошлых веках, нырять в бурные, мутные воды истории человечества. Впрочем, близко знавшие его люди частенько сомневались, что он дей­ствительно вырос. Серьёзный человек, взрослый и вменяемый, разве будет заниматься глупостями вроде поиска глиняных черепков и затёртых монеток?

Да и внешне он всегда выглядел моложе своих лет. Такая конституция организма. К тому же активный образ жизни сказывался. Познакомившись с ним, учи­тель решил, что новопосвящённому ловчему лет сорок, хотя на самом деле в тот момент было уже больше на добрый десяток. Будущий Штрих не разубеждал. Тигр самый умный, но только хамелеон выживает. Эти сло­ва будущий хроносталкер услышал именно от него, старшего напарника, патриарха ловчих желаний...

3

Роса уже не холодила ступни. Утро давно прошло, и солнышко припекало, хоть ложись и загорай!

Ей самой захотелось этого, а чьи ж ещё желания в первую очередь исполнять, как не собственные.

Почему нет?

Она сбросила длинную тёмно-серую футболку с ироничным рисунком на спине — оранжево-чёрным знаком радиационной опасности, своё единственное в данный момент одеяние, — и улеглась прямо на тра­ву — загорать. Чем ещё заниматься человеку на выну­жденных каникулах, в особенности когда необходимо скрашивать ожидание.

К тому и шло. Да, стараниями воспитателей и учителей, вольных и невольных, случайных и предна­меренных, она превратилась в настоящего человека со всеми недостатками и слабостями. И совершенно по-человечески логично было продолжить ряд ассоциа­ций, сотворив материальное воплощение.

Так появилось человеческое тело. Женское. Муж­чиной она себя никогда не ощущала. Почему-то.

Мощная всё-таки штука — воздействие слова. Вербальное программирование. Что в женском роде изначально существует, то впоследствии и восприни­мается соответственно. Как само собой разумеющее­ся. Хотя она не помнит мгновения, когда впервые ощутила себя женщиной. Когда и как почувствовала себя живой — помнит. Память об этом, первом в жиз­ни воспоминании не провалилась в чёрную пропасть забвения.

Провалы в памяти... когда они появились, почему? Знать бы... вспомнить бы.

Но в любом случае надо обязательно пытаться их заполнить. Иначе возрастает риск, что они расши­рятся.

Позволить амнезии одолеть себя она не должна ни в коем случае! Потому что уже не одна в этом враждебно настроенном мире. Детство и юность со всеми присущими играми и поисками кончились. Она окончательно повзрослела, полюбив другого че­ловека.

И отреклась от прошлого.

В котором всегда было так:

ни для кого никакой гарантии, что проживёшь намного дольше, чем любой из убитых тобой;

каждое существо, съеденное мной, даёт мне жизнь;

это вкусное, пока оно живое.

Правила, которым она следовала до того, как стать Закрытой, а значит, Свободной, помнились от­лично. Не забывались. Порой отравляли существова­ние, наполняли горечью.

А ведь она основала свой райский сад не для того, чтобы горевать... Для того взрастила его, чтобы быть счастливой.

И она почувствовала себя счастливой. На миг... Уцепилась за этот миг, застыла в счастливом оцепе­нении и продлевала это состояние как можно дольше, в идеале до бесконечности.

Словно величайшее сокровище во вселенной, со­храняя веру, что с любимым рай и на затерянном ост­ровке. Только бы шалаш на этом острове был двухме­стным и не пустовал.

Бывшая «Красная Линия», ограждавшая Зону, по которой ходили сталкеры, — ныне береговая линия этого острова, недостижимого поверху. Бывшего Пе­риметра, ограждавшего буферное Предзонье, попро­сту больше не существует, потому и не довелось ему сыграть роль островного берега.

Она отгородилась от человечества бескрайним океаном, условно говоря, внепространства. Чтобы больше не выживать за счёт других. Она открестилась от постоянного соблазна, которому подвергалась и которому уступала раньше, от рождения до повзрос-ления.

Теперь она, познав истинную ценность, культи­вирует жизнь, а не смерть. Именно поэтому её лю­бимый человек всё ещё продолжает воевать. А зна­чит, и убивать, если понадобится. Во имя будущего дня победы, после которого им уже не доведётся сражаться за существование. Во имя того, что они сделали, вместе, плечом к плечу, восстав против тьмы. Той тьмы, что овладела её душой и властвовала над её разумом...

Да, она обрекла себя на добровольное заточение.

Но разве имелся у неё иной выход? Ведь ей необ­ходимо сосредоточиться на основном противостоянии с неумолимым врагом, атакующим понизу. Куда более могучим, чем все другие люди вместе взятые.

Вольному воля, спасённому рай. Рай в спасатель­ной капсуле...

Когда её наполняла горечь, она неизменно зада­валась вопросом: может ли человек всегда оставаться счастливым в тюремной зоне?

У любимого среди многих прочих она переняла и такую привычку: когда сразу не находится ответ на какой-либо вопрос, припоминать три заветных слова, не менее важных для человека, чем «Я тебя люблю».

Дорогу осилят идущие.