Глава двадцать восьмая. Game Save 1

Не то чтобы я смирился с тем, что умер, но поче­му-то лежал в этой темноте абсолютно спокойно и даже не пытался пошевелиться. Пустота. Ни тепло, ни холодно, нет ни единого звука или какого-то другого фактора раздражения извне. Только я, темнота и ти­шина. Уютно. Такое странное умиротворение и пре­дательское спокойствие... Видимо, сказалась нечело­веческая усталость. Стоп! Я оцениваю своё состояние, мыслю, а значит, я...

— Колян! Очнись, Колян, ты живой?!

Кто-то орал и отчаянно меня тряс, вцепившись пальцами в мой разгруз... мой разгруз?!

Я ещё не открыл глаза, но уже точно знал, что на мне дешёвенький chest rig* в оливе, забитый магази­нами под «калаш». Также я знал, что на карабинных креплениях жилета висят две РГДхи, а в отделении для карты примостились три последних письма от Светланы. Но я же не пользуюсь стандартными раз-грузами!

И кто такая эта Светлана?!

И самое смешное заключалось в том, что я знал ответ на этот вопрос. Света — моя жена, месяц назад умершая от рака. Собственно, ради любимой я и от­правился в Зону на поиски артефакта, который смог бы её исцелить. А сейчас, опоздав с изысканиями, я в паре с Тимохой шёл к Монолиту, шёл со своим един­ственным заветным желанием... Желанием? Охре-неть!!! Последнее, что я помню, а точнее, помнит Ко­лян, — нас накрыл выброс.

Я открыл глаза. По ним тут же ударил яркий дневной свет, я прищурился и прикрыл ладонью стёк­ла противогаза. Сверху нависал напарник в таком же потёртом противогазе, как и мой «ГП-седьмой».

• Фух-х! Ну, ёлки-моталки, напугал ты меня. — Тимоха отпустил мой жилет, помог подняться и не­уверенно протянул мне мой же «калаш». — Подумал, что он тебе уже... э-э... не того-этого. Как я из грота вылез, вижу, ты в канаве растянулся. Не добежал ты, Колян, с гулькин нос до норы. Пульс у тебя нащупал, а пинать стал, гляжу, ты как овощ. Решил, что кирдык тебе. Уже даже хотел пристрелить из жалости. Ну, сам понимаешь, мозги выжгло, думаю, и в зомбаки тебе дорога прямая. А друга от такой участи избавить — самое оно...

• Ай, мля! Что за... — Я схватился руками за го­лову, которая неожиданно взорвалась острой и не­стерпимой болью.

• Сядь-сядь, посиди. — Напарник заботливо до­тянул меня до ближайшего валуна и усадил на него. — А хрена ты хотел? Тебя, брат, выбросом накрыло! Не знаю, какую божественную задницу ты зацеловал прежде, чтобы тебе сейчас так повезло. Мало что выжил, так вроде ещё и при уме остался. Ведь остал­ся же?

• А сам-то как думаешь? М-м-м. — Я стянул про­тивогаз и кончиками пальцев помассировал виски. — Такое ощущение, Тимоха, что мне в черепушку влили поллитра кетчупа с острым перцем. Не ты ли, засра­нец, постарался, когда я в отключке был?

— Гы, шутишь, значит, всё в поряде. — Напарник окончательно успокоился и убрал палец с триггера своего «винтореза». — А вот противогаз-то на рожу натяни. После выброса пылюки радиоактивной под­няло — мрак. Оно тебе надо, рентгены-хрены глотать? На вот, лучше этого хлебни, трохи попустит.

Тимоха протянул мне свою особую флягу. Я отка­зываться не стал. Обжигающая жидкость щедрым по­током хлынула по горлу и потянула на себя поводья боли. Обжигающее тепло медленно заполнило тело, и спустя пяток минут адская головная боль несколько поутихла, а ко мне вернулась способность соображать. Итак, кто я?

Серёга Несси, как я себя всегда помнил, или Ко­лян Любоход, которым я себя сейчас осознаю. Кто я, матёрый хроносталкер, лучший из ловчих желаний, наделённых даром общаться с Зоной, или отчаявший­ся новичок, двинувший к Монолиту со своим долба-ным желанием? А ответ напрашивался весьма близ­кий к маразму... Я — два в одном.

И только сейчас я обратил внимание на отраже­ние своего лица в луже под ногами. На меня смотрело чужое лицо, да и по комплекции моё тело сейчас было совсем другим. Но самое ужасное, что лицо это мне было до боли знакомо. Ещё бы! Это его я каждый раз вижу в зеркале... Вот блин! В моей голове перемеша­лись мои собственные воспоминания и воспоминания сталкера-первохода, в теле которого я очнулся. Кри­тически необходимо их разделить и разложить по раз­ным полочкам. И самое главное — не дать тепереш­нему напарнику достаточно весомых причин, чтобы пристрелить меня здесь и сейчас, как мутанта какого-нибудь с аномалией разума. Нужно выиграть время и во всём разобраться, а пока ладно — пусть рулит этот Колян.

• В голове реальный кавардак. Бр-р-р! — Я по­тряс головой и натянул противогаз. — А что, кто-то, кроме меня, ещё выживал после выброса?

• Всяко бывало, конечно, но подобное крайне редко, — неохотно ответил Тимоха. — Я даже знавал одного такого. С головой у него слегка не в порядке стало после выброса, ну оно и неудивительно, такой удар в мозг выхватить! А в целом парнишка тот как был, так и остался хорошим человеком. Правда, не­долго по Зоне пробегал.

— Что?! Свихнулся, мутировал, зомбанулся?! Я с замиранием сердца ожидал ответа.

• Та не! Не фантазируй ерунду. — Напарник хи­хикнул и махнул рукой. — На пулю бандюковскую нарвался в перестрелке. Травма сказалась, рассеян­ным стал, всё в своих мыслях блуждал. Доблуждался, ё-маё... У него в голове тоже, как ты сказал, кавардак случился. Ну, хватит об этом. Ты как вообще, готов дальше идти? Или ну его, этот Монолит? Зачастили выбросы. Пяткой чую — дела недобрые. Может, отси­димся с недельку?

• Да, ты прав, так и сделаем. Я не в состоянии стояния. — Кивок моего противогаза несколько уди­вил и успокоил напарника, который, видимо, думал, что я не отступлюсь и захочу упрямо тащиться даль­ше. — Не хочу, чтобы из-за меня мы на пару сгинули. Хреновый напарник — хуже врага.

• Во-во, усвоил наконец. А выброс, я гляжу, тебе ещё и на пользу пошёл, мозгу вправил. — Тимоха от­кровенно рассмеялся. — Ну что, назад на Агропром?

• Эх, опять к этим «очищенцам» грёбан... — на­чал было я, но сквозь стёкла противогаза напарника заметил в его глазах удивление и прервался на полу­слове.

• Ты хотел сказать, к «долговцам», — поправил меня Тимоха. — Ну, раз группировка «Долг», значит, логичнее их «долговцами» обзывать. Согласен?

• А разве не очищением они занимаются? Ну, там, чистят Зону от разных опасных мутантов и арте­фактов. — Я попытался неуклюже смягчить конфуз.

• По сути, конечно, да. Только они всё равно «долговцы», а не «очищенцы». — Мой проводник махнул рукой, дескать, ладно, проехали, и глянул на дисплей своего КПК. — Надеюсь, нашу тропку не ис­поганило выбросом, не то придётся топать дальше, к Янтарю.

• А что, тогда в гости к бой-бабам наведаемся, оттянемся! — выскочила из меня шутка, которая должна была быть смешной. Кто ж не знает, что по­следнее место в Зоне, где мужикам позволят «оття­нуться», это логово свирепого женского клана...

• К каким таким, на фиг, бабам? — Тимоха по­смотрел на меня с некоторым сочувствием. — Ты чё, Колян?

• Как это к каким? К зонным амазонкам, диким и свирепым женщи...

Я осёкся. Ч-чёрт, и кто меня за язык тянет?!

• М-м-да, поспешил я с выводами, трепануло тебя куда сильнее, чем я думал. — В глазах напарника читалась жалость. — Колян, толпы женщин в Зоне никогда не было и, наверное, не будет. Жаль, конеч­но, иногда их так не хватает, что отдал бы даже «ма­мины бусы», будь они у меня, за сутки-другие в койке с грудастой девахой! Ну что, двинули?

Я кивнул и отправился следом за Тимохой. Но в голове уже бунтовала и проламывала череп разъярён­ная толпа вопросов. Пока мы крались кустами-овра­гами, я успел немного изучить карту на своём... то есть на КПК Коляна. Первое, что меня шокировало, — это то, что существенно изменилась география Зоны.

Судя по спутниковой фотке, исчезли руины и уцелевшие постройки многих известных мне локаций. Второе, что бросилось в глаза, — пометки на самой карте. Если верить им, то существенно изменились названия группировок, да и самих группировок стадо меньше, чем в той Зоне, которую помнит Несси, ко­торую помню я. И если отсутствие самих локаций можно было объяснить деструктивной активностью аномалий, то как же быть с изменением названий?

Да и по ходу нашего продвижения по Зоне я при­метил несколько ненормальностей. Это были откло­нения от Зоны, привычной для меня. Плотность ано­малий по всему маршруту следования значительно снизилась. Мутантной живности тоже стало в разы меньше и по количеству, и по разнообразию видов.

Но самая-пресамая мерзость заключалось в том, что я абсолютно ничего не чуял. От моих особых спо­собностей не осталось ровным счётом ни-че-го. Я не то чтобы не смог докричаться до любимой, я даже не слышал её невнятного шёпота, который пронизывал пространство Зоны всегда, всегда, с первого моего шага в неё...

Плюс ко всему тело Коляна было в разы слабее, чем моё родное. Зрение тоже барахлит, явно не сто­процентное. Руки с «калашом» трясутся. О какой прицельной стрельбе может идти речь?! А одежда-экипировка — смех один. На мне сейчас была простая куртка с капюшоном, бронепластинами и не пахло. Полный облом, я -— обычный человек, самый что ни на есть сталкер-новичок...

— Лягай!!! — отчаянный крик Тимохи выдернул меня из омута размышлений за миг до того, как мне в живот впились пули.

Острая боль смешалась с негодованием и нежела­нием понять, что меня подстрелили. Но как?! Я же ничего не увидел, не услышал, не учуял!

Мы нарвались на патруль военных. Вокруг гро­мыхала стрельба, Тимоха отступал кустами, пытался скрыться, огрызаясь короткими очередями. А я стоял, как баран, и смотрел на свои окровавленные руки, которые отчаянно пытались остановить потоки крови.

Мой автомат упал и сейчас валялся в грязи под нога­ми. Ещё я успел глянуть в сторону патруля, и тут что-то твёрдое сильно стукнуло мне в лоб. Последнее, что я увидел, — опрокинутое небо и густые красные кап­ли, налипшие на стёклах моего противогаза изнутри.

Я провалился в бездну, и свет погас.

Не то чтобы я смирился с тем, что умер, но поче­му-то лежал в этой темноте абсолютно спокойно и даже не пытался пошевелиться. Пустота. Ни тепло, ни холодно, нет ни единого звука или какого другого фактора раздражения извне. Только я, темнота и ти­шина. Уютно. Такое странное умиротворение и зна­комое предательское спокойствие... Видимо, сказа­лась накопившаяся запредельная усталость.

Стоп!

Я мыслю, а значит, я... ОПЯТЬ?..

2

Готов он был к чему угодно.

Так ему казалось. После всего, что довелось пере­жить и навидаться в Зоне, после всех блужданий в прошлом, в глубинах времени до Зоны... наступающее время, будущее после Зоны, он готовился принять с распростёртыми объятиями. Невзирая ни на какие параметры окружающей среды.

Возвращение на «большую землю» вряд ли могло чем-то удивить...

Но вопреки ожиданиям не просто удивило, а по­разило! Единственное, к чему после стольких лет, проведённых на безжалостной войне реальностей, оказался не готов бывший узник Зоны и бывший хро­носталкер, так это к безмятежному МИРУ.

На этот раз после прорыва силового барьера сме­нилось не «когда», в котором Штрих пребывал, а

«где». Сразу же стадо понятно, что реальность вокруг кардинально изменилась. Невооружённым глазом вид­но. Хотя пространственно сталкер никуда не делся, находился в точности там же. В недрах Зоны.

Только эта зона была совершенно другой, абсо­лютно не похожей на ту, привычную, казавшуюся единственно возможной после стольких-то ходок. Эта была не смертоносная. Верней, тоже сзмертельно опасная, но как-то... абстрактно, что ли. Чисто теоре­тически. Вероятностно.

И почему-то именно этот факт шокировал быв­шего Гробокопа неизмеримо сильнее, чем головокру­жительное перемещение в какой-нибудь запредель­ный фантасмагорический континуум.

Штрих разгуливал в зоне отчуждения Чернобыль­ской атомной электрической станции. Он, Василий, один из туристов группы, которую автобусы возили по городу Припять и станционному комплексу.

Слово-то какое фантастическое — «гулять»! По­пробовал бы кто-нибудь погулять в ТОЙ Зоне...

Подобные экскурсии проводились здесь регуляр­но — это было фактом, против которого не попрёшь. И никого не волновало ни в малейшей степени, что где-то как-то когда-то существует реальность, для ко­торой подобный факт совершенно невероятен. Да, и здесь предпринимались меры предосторожности про­тив радиационного заражения, но — только против радиационного. И здесь они были скорей показухой, чем жизненной необходимостью.

О том, что в этой зоне днём с огнём не найти ни единого настоящего сталкера, даже не хотелось вспо­минать.

Человеку, долгие годы прожившему, практически не снимая бронекостюма, ложившемуся спать с при­кладом автомата под головой вместо подушки и мно­жество раз смывавшему с себя кровь чудовищных му­тантов, находиться в мирной, туристической псевдо­зоне было дико! Голова в буквальном смысле шла кру­гом от полного обалдения. Выживать в мирной среде обитания ещё надо учиться и учиться!

Однако некуда деваться, маскировка и ещё раз маскировка. Терпеть, наблюдать, соображать, куда попал...

И каждый раз стискивать зубы, чтобы не засто­нать, увидев что-нибудь до боли ЗНАКОМОЕ.

Вот в этом месте он привык видеть разрушенный корпус, в котором однажды не разминулся с ватагой снорков, а теперь увидел сооружение целёхоньким. А вон там легендарное «чёртово колесо», ажурный его силуэт на фоне неба зловеще чернел, когда Штрих прокрадывался мимо, и казался истинным символом Зоны... теперь же аттракцион выглядел заброшенной ржавой железякой, не разрезанной на металлолом только потому, что материалы из отчуждёнки счита­ются заражёнными. Однако самым настоящим испы­танием для нервов оказался вид законсервированных блоков ЧАЭС. Автобусы приблизились чуть ли не к самому эпицентру! Чтобы дойти от Периметра досю­да, до этой черты, столько людей отдали жизни...

Василий стоял в непосредственной близости от наиболее вожделенной из всех возможных точек Зо­ны. Сюда стремились тысячи и тысячи сталкеров, до­бирались единицы, и уж торчать здесь столбом — ни единому в башку не взбрело бы... А он стоял, не в си­лах шевельнуться, и секунда за секундой оставался живым. Так бы и проторчал до ночи, оцепеневший и растерянный, если бы не чья-то рука, тронувшая его за рукав обычной демисезонной куртки... и когда бронекомплект успел обернуться этой несерьёзной одежонкой?..

— Эй, мужчина, в автобус, в автобус! Отъезжаем.

Экскурсовод. Очкастый паренёк лет двадцати пя­ти, ручки-веточки, личико библиотечной крысы. Та­кие ботаны в настоящей Зоне почти не появлялись, а если и заносила их нелёгкая, то не дальше первой ходки чаще всего...

Туристы ехали обратно — на выезд из зоны отчу­ждения. Охренеть, здесь это совсем просто — взял и выехал! А потом взял — и снова въехал. За небольшие деньги. Туда, сюда, обратно, тебе и мне приятно... Ту­ристы, ё-моё, искатели сильных впечатлений! Адре-налинщики грёбаные... В этой проклятой местности ко всей планете чуть амба не подкралась со спины, а они сюда фоткаться на фоне Саркофага катаются!..

Чтобы хоть немного успокоиться, единственный в этом мире настоящий сталкер отвернулся от окна, опустил горящий злостью взгляд и сосредоточился на своём движимом имуществе, так сказать. Провёл ин­вентаризацию. Внутренний карман куртки не слабо оттягивало что-то тяжёлое. Пальцы нащупали рифлё­ную рукоять... Ну, куда ж сталкеру без оружия! При нём остался револьвер, суперубойный смит-энд-вессон, особое орудие контрольного выстрела. Из оружия больше ничего. Вообще странно, по какому принципу остались вещи? Рекордер ясно, «Самсон-чик» последнее, от чего Штрих желал бы избавиться. Ещё — перчатка Несси...

Эта единственная перчатка и эксклюзивный ре­вольвер в распоряжении — и внезапная, непривычная мысль о том, что с ним будет, если обнаружатся эти смертоносные причиндалы на выезде?! Должны же местные стражники хоть там проверять экскурсантов, вдруг какой придурок потянет наружу подобранный в отчуждёнке сувенирчик вроде стеклянной бутылки восьмидесятых годов двадцатого века... Кстати, а ка­кой нынче год-то на дворе?

Но Василий побоялся спрашивать у соседей, хотя только таким способом смог бы узнать, какой день сегодня. Никогда не изменявшее хроносталкеру точ­ное ощущение даты напрочь испарилось вместе со многими другими вещами, деталями экипировки и особыми способностями... Чуйка безмолвствовала, как и не бывало её. Ставшее привычным за многие годы шестое (или шестнадцатое?) чувство пропало. Почти оглох... или ослеп... нюх пропал... Как дальше-то жить? На ощупь?.. Пользуясь только обычными зрением, обонянием и слухом...

И зачем усилительная рукавица? А ведь... можно не только ударить, но и протянуть кому-нибудь руку и вытащить из пропасти. Усиление природных способ­ностей никогда лишним не будет. И не важно, с чьей помощью и каким образом. От силы отказываться — грех. Если сила применяется, чтобы помочь слабым...

Вот с помощью револьвера можно, пожалуй, де­лать лишь одно. Стрелять.

Только убивать...

Или нет?

Ещё можно не стрелять.

Всегда есть выбор, даже когда мерещится, что вы­бора нет.

Василий ехал дальше, с каждым оборотом колёс автобуса приближаясь к долгожданному выходу, и му­чительно размышлял, избавляться или не избавляться от оружия. Как именно избавиться, сталкер придумал сразу: сыграть, изобразить срочную нужду без про­блем, а в придорожных кустиках не только органиче­скую частицу себя можно оставить.

И вот ещё животрепещущий вопрос: в тот миг, когда он на это решится, перестанет ли быть сталке­ром?..

Тем временем в комфортабельном салоне автобу­са ожил дисплей телевизора. Сопровождающие, веро­ятно, решили, что мероприятие окончено, и уже мож­но просто скрашивать время на обратной дороге. Транслировался какой-то старинный кинофильм. Ва­силий заставил себя присмотреться и достаточно ско­ро угадал, о чём там.

Это кино именовалось «Обитаемый остров», эк­ранизация по мотивам книги величайших писателей двадцатого века, братьев Аркадия и Бориса Стругац­ких, в том числе подаривших русскому языку слово «сталкер» и вложивших в слово «Зона» абсолютно но­вое значение. Это зрелище явно поставил режиссёр, который саму книгу в детстве не читал, и её вселенная не участвовала в формировании его мировоззрения, потому творец душой не проникся, предпочёл внеш­нюю сторону и наваял цветастую лубочную картинку. По большому счёту, оставил от сути первоисточника рожки да ножки, как всегда случается, когда далёкие от темы люди вторгаются в чуждую им, не обжитую и не почуянную область. Если бы не великолепная, местами гениальная актёрская игра, в том числе и са­мого режиссёра, этот опус вообще не стоило смотреть. Разве что ради вот этих слов главного героя, прозву­чавших в салоне, когда впереди показалась башенка пропускного пункта на выезде из отчуждёнки...

«Неохота идти. Ох, неохота... Кстати, Вепрь, имейте в виду и расскажите своим друзьям. Вы живё­те не на внутренней поверхности шара. Вы живёте на внешней поверхности шара. И таких шаров ещё мно­жество в мире, на некоторых живут гораздо хуже вас, а на некоторых — гораздо лучше вас. Но нигде боль­ше не живут глупее. Не верите? Ну и чёрт с вами. Я пошёл».

3

...Скрежет пробуравил и пронзил. Словно желе­зом по стеклу, садистски, безжалостно, он вывернул нутро наизнанку и породил мучительную дрожь. Но эта внутренняя спазматическая реакция странным образом на неуловимое мгновение остановила рву­щиеся извне разрушительные вибрации, не позволила окружающему взорвать сознание и разнести его на мелкие кусочки сразу, единым махом. Ключ, провер­нувшись в заржавевшей, никогда не использовавшей­ся скважине замка, рассыпался в прах, но успел вы­полнить своё предназначение... Человеческая фигура, склонившаяся и увеличившаяся, больше не заслоняла небо. Она прянула в сторону и растворилась, пропала из виду. И это был последний чёткий образ, схвачен­ный и удержанный памятью. Уже в следующее мгно­вение рухнувшей в алчно разверзшуюся, непрогляд­ную тьму неизвестности...