Глава двадцать третья. Новорожденный

1

Ход операции резко вырывается из-под контроля моего «поднадзорного», когда он в упор натыкается на «апокалиптика», приотставшего от основного от­ряда. И прежде чем едва слышный хлопок снайперки вольного сталкера гасит фанатику свет в очах, тот ус­певает дважды громыхнуть из своего помповика. Один заряд лупит в «молоко», но второй попадает ес­ли не «в десяточку», то уж край цели всё-таки задева­ет... Похититель тайны сектантов левой рукой сжима­ет бедро, из которого ручьём вытекает кровь. Это за­метно даже с моей отдалённой позиции. Судя по всему, кость не задета. Сталкер не падает на землю. Сильно хромая, почти волоча ногу, он всё же скрыва­ется в большом провале, что ведёт к подземным кол­лекторам. Решение, конечно, самое верное. Куда ему, раненному, дальше бежать... Но там, в тёмном лаби­ринте, я ему уже не помощник. Если не полезу в пре­исподнюю вслед за ним.

Мало того что сейчас на грохот выстрелов сбегут­ся все «апокалиптики», так ещё под поверхностью на­верняка мутных тварей на целый зоопарк соберётся.

При любом раскладе пацан лишь ненадолго отсрочил свою смерть. На месте преследователей я бы забросал подземный лабиринт гранатами. Самый рациональ­ный способ. Это отлично понимает и сталкер. Ему ничего иного не останется делать, как на свой страх и риск пробиваться через подземные коммуникации, а уж там, как ни крути, «бабка надвое сказала». Монет­ка жребия судьбы любую из сторон может показать.

Ух! Ну, наконец! Вот он, тот самый момент, ко­гда необходимо моё вмешательство. Выждав, пока к провалу сбегается большинство стражей, я начинаю действовать. Вот два тела в хорошо защищенных комбезах выдернули чеки из мощных килограммовых УГ-1000... Но стоит им занести руки, чтобы метнуть, как из их шлемов брызжут тонкие струйки крови.

Иглы пронзают навылет. В этот раз вместо раз­рывных «спаек» я стреляю из «гаусса» высокоуглеро­дистыми стержнями. Всё-таки броня «Стражей Апо­калипсиса» не из глины, а меня устроит лишь стопро­центный результат. Фанатики растеряны, некоторые, глянув на упавшие под их ноги супергранаты, отчаян­но пытаются укрыться за чем-либо, а кое-кто из них, вскинув оружие, затравленно высматривает снайпе­ра... остальные ещё только выбегают из руин и вообще ничего не понимают.

Всех их объединит смерть. Кого-то она встречает в фонтанах осколков после спаренного разрыва, кого-то иглой в голову, но спустя считаные мгновения все «апокалиптики» уже выстраиваются стройной шерен­гой на «том берегу».

Паренёк тем временем попал в передрягу. Чувст­вую его боль. Пора.

Я врубаю диггерский фонарик и прыгаю в черноту подземелья. Сразу же слышу отчаянный крик, совсем рядом, и отрывистые выстрелы «беретты» молодого... Чудом успеваю. Под «тенью» я, и матёрый бюрер меня не чует, даже когда в упор высаживаю его мутантные

мозги. Урод собирался обрушить на пацана вторую порцию ржавых труб. Куда большую, чем та куча об­ломков, из-под которых сейчас торчит часть туловища упавшего человека. Меньшая часть.

Хотя и этого ему хватило выше крыши. Сталкер хрипит и плюётся красным фаршем. Что оно такое, обед, смешанный с кровью, или действительно фарш из внутренних органов, неясно. Я опоздал! Столько пас его и банально опоздал на полминутки! Перепол­ненный горечью этой мысли, подбегаю к нему и хва­таю обломки труб, раскидываю их остервенело. На лице, чёрном от грязи, белеют глаза, выпяченные, ок­руглившиеся от страданий и отчаяния. Окровавлен­ные зубы скрежещут от боли.

• Держись, братан, держись, — заговариваю с ним, высвобождая его тело из-под пресса труб.

• Оставь меня! Дай подохнуть спокойно, бандю-ковая сука! — прекратив скрежетать, цедит он сквозь зубы. Соображалка у парня явно сошла с рельс, если, конечно, это не предсмертный бред уже. — Нет у меня ни хера, — не унимается он. — Весь хабар скинул, ко­гда тикал!

На всякий случай я отбираю у него оружие и тащу на горбу в свой излюбленный схрон, координаты ко­торого мне некогда сдал Шелест. Пацан мямлит ещё несколько невнятных фраз и вырубается. Так лучше. Таранить его в убежище под аккомпанемент прокля­тий — не радужная перспектива...

Очнулся он лишь трое суток спустя. Подлатал я его к этому времени хорошенько, всеми возможны­ми средствами. Безусловно, не брезговал артефакта­ми. Только вот один неприятный момент всплыл, черепушка у пацана оказалась проломленной. Дол-баный карлик и его трубы! И хотя все раны уже затя­нулись под воздействием тех ништяков, которыми я молодого обложил, не факт, что мозг остался без по­вреждений.

С нетерпением жду, когда же он придёт в себя. И дожидаюсь.

• Хде... я-а? — слипшиеся губы ворочаются с не­имоверным трудом.

Интересно, почему, когда человек приходит в се­бя, он задаёт именно этот вопрос? Словно в беспамят­стве просто обязан залететь куда-нибудь за край света!

• На болотах, вестимо, братан. — Я улыбаюсь, за­слышав вполне связную речь и увидев глаза, в кото­рых светится искра разума.

• Хде-хде?.. — испуганно переспрашивает он и пытается подняться, но ремни, которыми я его при­тянул к обеденному столу, послужившему и операци­онным, не позволяют.

• На хрена... ты меня с-связ-зал... — уже со зло­стью в голосе цедит он сквозь зубы. Ничего, ничего, если злится, значит, будет жить. Эмоции — это хоро­шо, с головой всё в порядке. Хотя время покажет.

• Дёргался ты много, сильно мешал. А что, со­всем ничего не помнишь? — Я улыбаюсь как могу лу­чезарно, чем немного его успокаиваю.

• Помню... конечно. — Он напрягается, пытаясь отделить недавние реальные события от последующе­го горячечного бреда. — Ты меня... вытащил из по­сёлка. — Память возвращается к нему. — Сектантов там было... как мошки. Как ты... мимо них прошёл?

• Не мимо них, а по ним, по ним, братан. — Я старательно отшучиваюсь.

• Не Братан я, — раздражённо огрызается он, — меня... Энержи зовут.

Невольно усмехаюсь. Ишь ты, как пафосно! По­лоснув лезвием ножа по ремням, освобождаю сталке­ра. Тоже мне, Энержи.

• Мама моя дорогая... Это всё твоё? — Он узрева-ет артефакты, которыми обложен.

• Теперь твоё, — я всё ещё улыбаюсь, но теперь загадочно, — честно заслужил.

• С чего бы... щедрость такая... постой, ты что, меня пас? И дал пацанам сгинуть? — Котелок его уже варит мыслишки, но явно не доваривает.

• Ну был там, ну видел, — я развожу руками, — помочь смог лишь тебе, братан.

• Я не... — Сталкер недовольно морщится от оче­редного «братана», но замолкает на полузвуке, когда я ему протягиваю пачку «Примы».

Он прикуривает и жадно затягивается сизым дымком. Выпущенное облако поднимается к потолку подвала, который выкопан под неприметным, зарос­шим камышом домиком.

• И всё-таки почему ты мне помог? Ведь мог бы преспокойно уйти. — Он прищуривается, глядя на меня. Совсем оклемался, болезный. Неудивительно, с такой-то подпиткой от ништяков made in Zona!

• Э-э, как тебе сказать. — Мне понадобится из­ложить подобие правды, потому как беспардонная ложь, далёкая от логики, имеет свойство рано или поздно всплывать на поверхность. — Вот сегодня, я помог тебе. Завтра ты кому-то поможешь. Послезав­тра этот кто-то поможет ещё кому-то, кто когда-ни­будь поможет мне. Я не сильно сложно объясняю? Всё в мире взаимосвязано, главное, не рвать связи.

• Не то чтобы сложно, а вообще ни хрена не по­нятно. — Он встряхивает головой, будто освобождаясь от паутины моих слов.

• Ладно, если коротко, как аукнется, так и от­кликнется, — цитирую я шикарную народную муд­рость, — так оно тебе понятнее?

• Намного. — Он опять очень глубоко затягивает­ся, будто хочет в пару затяжек выкурить всю сигарету.

• Вон там, — я указываю пальцем на разложен­ные вдоль стены зелёные и коричневые ящики, — разживёшься на пушку и петрушку. Лишнего не бери, место никому не сдавай. А мне пора. Засиделся я с тобой.

Подхватываю свой рюкзак и начинаю карабкаться по лестнице, что ведёт в хибарку над нами.

• Вот так и уйдёшь?! — наблюдая, как исчезают в люке подошвы моих ботинок, вопит мне вслед юный сталкер.

• Да! Вот так и уйду, — отвечаю я, но перед тем, как с низкого старта рвануть через болота, наклоня­юсь, просовываю голову обратно в люк и спраши­ваю: — Кстати, скажи ещё раз, как там тебя зовут, братан?

Пауза совсем небольшая.

• Братан! Братан меня зовут! — едва сдерживая смех, отвечает парень и добавляет тише, спокойней: — Хрен с тобой, пусть Братан. Новая жизнь — новое имя.

2

• Вот что значит правильно сформулировать во­просы!.. Самсон, ты мой единственный слушатель, кроме меня, ни единая живая душа об этом ещё не знает. Так что если вдруг сдохну, уж постарайся не сгинуть бесследно! Попадись кому-то на глаза, донеси к людям свою флэш-память, которую я заполнял ин­формацией. У вещей тоже свои судьбы, и может быть, вы тоже как-то способны влиять на них? Я же нашёл тебя, спрятанного в пещере... и ты оказался очень ценной находкой.

Штрих погладил записывающее устройство, сде­ланное в Новосибирске по южнокорейской лицензии. В Зону этот российский «Самсон» модели 439САС прибыл на теле будущего патриарха ловчих и спустя много лет после явления репортёра Котомина оказал­ся единственным уцелевшим исправным рекордером.

• Ладно, теперь серьёзно. Похоже, это самая важ­ная запись из всех, сделанных мной. Триумфальный отчёт об удавшейся экспедиции. Теперь я совершенно уверен, что истинные желания исполняются обяза­тельно, просто всему своё время. Я хотел избавиться от власти линейного течения времени и получил ос­вобождение. Хотя сначала думал, что всего лишь пе­ребрался из одной камеры в другую. Немудрено для пленника, запертого в замкнутом коридоре размером в пятьдесят лет и лишённого права на будущее. Но ведь на самом деле не этого я хотел, не будущее мани­ло меня. Я с детства стремился исследовать прошлое. В конце концов, пусть с задержкой, желание археоло­га сбылось! Видимо, я не сразу заслужил исполнение в полном объёме... чем я его выслужил, стараюсь не ду­мать, да и не об этом речь. Итак, я развернулся к бу­дущему задом и, полный решимости по самую ма­кушку, погрузился к самой ранней дате, доступной моему проникновению. Фактически минута в минуту с собственным рождением. Ни на секунду раньше я не проникал до этого... Никакими словами не передать моё ошеломление, когда ощущение даты, каким-то образом встроенное в моё сознание, вдруг наполнило меня убеждением, что я после разбега, набора скоро­сти и прыжка выскочил РАНЬШЕ по времени! Пони­маешь, Самсон, я неожиданно осознал, что нахожусь за пределами отмеренного пятидесятилетия. В одном из дней истинного прошлого, без всяких переносных смыслов, во времени, истёкшем ещё до моего рожде­ния! Я прорвался сквозь роковую ограничительную дату и... и попал именно туда, куда страстно желал всю жизнь... даже сейчас не могу без волнения об этом говорить... Словно вдруг открылся запертый шлюз, моя лодка вошла в него и опустилась на другой участок русла реки.

Путешественник посмотрел на официантку, что в этот момент подошла к соседнему столику. Девушка, вся во внимании, застыла с блокнотиком и каранда­шиком в руках, готовая принять заказ. Клиентки и клиенты, три девицы в блестящих блузках из ацетат­ного шёлка и плиссированных мини-юбках, и два парня в цветастых рубахах с отложными воротниками и в брюках, ширине клёша которых позавидовали бы революционные матросы, громко смеялись и не менее громко разговаривали. Здесь и сейчас, в Ницце семи­десятых годов двадцатого века, беззаботно веселя­щихся людей в подобных лёгких одеждах было не счесть.

На немолодого мужчину, что сидел в одиночестве неподалёку и говорил не то сам с собой, не то с какой-то странной крохотной коробочкой на незнакомом, кажется, славянском языке, компания не обращала внимания. В курортной столице французского Лазур­ного Берега кого только не встретишь! Отличный го­род для того, кто хочет затеряться в толпе.

— Погуляли бы они в таком виде по Агропрому или Свалке... Хе-хе, вот уж точно весело было, когда я со всеми своими сталкерскими причиндалами выва­лился на киевскую улицу в конце девяностых годов. Хорошо хоть ночью. Первому Терминатору и то по­легче было, он голый прибыл, а я... блин, увешанный оружием, как Терминатор после того, как обжился в прошлом. Но ничего, сориентировался. Тотальная маскировка — моё жизненное кредо.

Он невольно улыбнулся одной из голоногих ку­рортниц, сидевшей за соседним столиком к нему ли­цом и на миг остановившей взгляд на нём, получил ответную улыбку, но подлинного интереса к нему это юное создание не проявило, понятное дело. Для этих изнеженных французишек он просто небогато оде­тый, малопривлекательный иностранец, наверняка скучный и ворчливый, как все старперы... Этого впе­чатления он старательно добивался, выбирая в лавке маскировочную одежонку. Настоящий мущщина в представлении мадмазельки — этакий надутый хлыщ с волнистыми патлами, танцующий диско в вечера до утра. Который наверняка не знает, с какой стороны у штурмовой винтовки предохранитель и сколько се­кунд жизни осталось после того, как выдернута гра­натная чека.

Какое счастье, что в истории человечества всё-таки случаются периоды, когда возможны целые по­коления вот таких не знающих! Ради этого стоит впи­сывать своё имя в проклятые списки добровольных спасателей мира.

— Мои головокружительные приключения в глу­бинах истории я подробно опишу позже. Сейчас, бу­дем считать, фиксируется вводная часть отчёта о про­исхождении... э-э-э... структурно весьма сложного, локального искривления пространства и времени, на­делённого собственным сверхразумом, для краткости именуемого Зоной. Если эти записи кто-нибудь ус­лышит в будущем, знайте, я доподлинно выяснил, что её никто из людей специально не зачинал и не порож­дал. В этом не замешаны никакие зловредные тайные ложи, жаждущие поработить человечество, и ни в ко­ем случае не коварные завоеватели-инопланетяне. Возникает она по совокупности, сама Земля разжига­ет костёр её жизни, а люди подливают масла в огонь. Самозарождение происходит, когда совокупное ноо-сферное поле человечества резонирует с планетой оп­ределённым образом, реализуя накопившуюся по­требность. Но всегда бывал какой-то последний тол­чок, фактор, благодаря которому начиналась цепная реакция и происходил сдвиг реальности. В этот раз возникновение сдвига произошло из-за взрыва Чер­нобыля и потом из ещё какого-то более позднего со­бытия, мне пока не известного. Таким образом, Земля и человечество могут считаться её коллективными ро­дителями. Сама реальность способствует самозарож­дению аномальности. Зона — плоть от плоти нашей, дух от духа нашего, средоточение искажений наших разумов... Далеко не впервые нечто подобное появля­ется в истории человечества.

Он опять улыбнулся. В этот раз повернулся и по­смотрел на него юноша, сидевший к нему спиной. Видимо, девушка тому что-то сказала о пожилом ино­странце, болтающем с коробочкой. Молодой человек улыбкой не ответил. Нахмурился, отвернулся и что-то резко выговорил девице. Возможно, парень решил, что она слишком большое внимание уделила какому-то старикану. Ревность — не самое лучшее свойство разума, но такое человеческое...

— Да, не раз и не два вспухали на теле планеты. Разных масштабов, от совсем маленьких до Чёрного Края диаметром шестьсот кэмэ. Может, бывали и по­больше, но я пока не знаю... И каждый раз нормаль­ность сначала творила, а затем подавляла и уничтожа­ла аномальность. На память оставались легенды о разных мифических существах, магии, волшебстве, всемогущих талисманах и непобедимых мечах, о дра­конах, вампирах, человекоподобных орках, гоблинах, троллях и тому подобной якобы небывальщине, но на самом деле очень даже... э-э... реалыцине. Простран­ственно-временные аномальности исчезали, но ос­тавляли о себе обрывки воспоминаний, внедряясь в память других живых разумов. При этом каждый раз вместе с ними исчезала адсорбированная, впитанная часть человечества. Быть сталкером не каждому дано, в Зону попадают личности определённого склада, ко­торых мать-планета, похоже, считает слишком неза­висимыми, и потому тщательно подчищает. Но глав­ная функция, выполнявшаяся Зонами, — в нужный момент они смертельно пугали человечество, воочию демонстрируя, что будет, если отходить от реальности и в фантазиях стремиться к чему-то отличному от привычного мироздания. Земля не только живая, но и хитрая. И не такая уж безобидная, как её пытаются представить всяческие экологи, что шаманят о вреде, наносимом природе. Она позволяет венцу творения разгуляться, а потом случается жёсткий укорот. Ат-

ланты, видать, не слабо погуляли, раз она их безжало­стно утопила. Интересно будет глянуть на сталкеров Атлантиды, но так глубоко в прошлое я ещё не могу нырять... На данный момент и не нужно. Я нашёл подтверждения своим догадкам. Я, можно сказать, торжествую, почти все мои гипотезы подтвердились. Но почивать на лаврах некогда. Теперь мне пора воз­вращаться в тюрьму. Хочу встретиться с другим узни­ком. Отвык я от райского солнышка, как это ни пара­доксально, мне в аду свободней дышится... К тому же одна гипотеза всё ещё ждёт своего подтверждения.

3

• Мой Нессия хотел быть рыцарем Ланселотом, каким он его себе представлял, честным и безупреч­ным. Но во мне пришлось ему учиться не только без­укоризненно владеть мечом, но и виртуозно лгать. Де­зинформация — такое же оружие, как использование добытой информации. Я не знала, что это будет на­столько тяжело, врать любимому человеку. Но в этой жизни мне, кажется, придётся испить чашу грехов до самого дна. И что самое гнусное, добраться к финалу, не искупив их, как ни старалась... разве что...

Она резко замолчала. Долго не произносила ни слова. Река, будто почуяв, что мешать нельзя, пригла­дила волны и превратила свою поверхность чуть ли не в зеркало. Мутное, тёмное, но гладкое. Мёртвый штиль лёг на воды Припяти. У хозяйки формировался замысел, и подруга помогала как умела.

А почему бы и нет? — наконец нарушила мёрт­вую тишину женщина; в её голосе сквозило сомнение, однако с каждым произнесённым словом он креп. — Идея лежала на поверхности, но как говорится, хо­чешь что-то получше спрятать, оставь на видном мес­те. Человек ведь жив, пока о нём кто-то помнит. Вот нам и запасной план... План Зэ. Или план Джи, обы­граем ключевое слово гэйм... Только бы не получить слово, начинающееся на эту же букву «гэ», с другим смыслом и на другом языке...

Река заволновалась. Зашелестели, а потом запле­скались и зашумели волны. Припять будто звала жен­ское тело, стоявшее на внутреннем берегу главной ре­ки Зоны. Не смогла больше молчать и тоже захотела поговорить, выразить мнение. Вступить с собеседни­цей в диалог.